«… и меня только равный убьёт»: «Отцы / Дети» в «Театре-Театре»

«Отцы и дети» — роман примирения, ведь «и» все-таки соединительный союз. У Тургенева побеждают не либералы или нигилисты, а чувство жизни, вечные ценности семьи и любви. Голос соловья звучит громче прений антагонистов, отрицание и разрушение Базарова покоятся в земле, а над ней — уходящие ввысь березы. Хотя режиссер «Театра-Театра» Марк Букин провел черту между поколениями, озаглавив спектакль «Отцы / Дети», дух остался абсолютно тургеневским — примиряющим. 

Рифма в ироничной перекличке «Аркаша — папаша» — звучащая связь между отцом и сыном Кирсановыми. За обоими молочные рощи берез, народные напевы «ты неси меня река, да в родные мне места», а рядом кроткие, с ангельски вьющимися волосами Феня и Катя в кружеве свадебных платьев. Николай Петрович не смог сказать, что любит Фенечку, в Аркадий Кате смог. Связь продолжает звучать. Ровно, напевно, непрерывно.

Совсем другое — Павел Петрович и Базаров. Один в английском костюме, другой в мешковатой, несколько неопрятной фуфайке, но оба в черном. Они на разных концах сцены, но оба в замкнутых, темных, симметричных комнатках. Один аристократ и либерал, другой разночинец и предреволюционер, но оба неутомимые и тщетные спорщики с равно трагическими судьбами. Один положил жизнь на карту любви и проигрался, другой и вовсе ее отрицал, но оба оказались выжжены чувством изнутри. «Только пепел знает, что значит сгореть до тла…» 

Когда Павел Петрович заговорил о традициях, европейских нехристях, цензуре, начало казаться, что режиссер ходит по грани, что этот «патриотизм» вот-вот будет осмеян, а Базаров окажется человеком современным и положительным во всех отношениях. Но к счастью, спектакль не сорвался в эту однобокость. И Базаров здесь такая же сложная, противоречивая фигура, как и у Тургенева. Он отрицает любовь, но беззаветно любит; душою болит за родину, но разрушает ее, не созидая, задается вопросом «а нужен ли я России?», заранее зная ответ; не видит пользы в искусстве и поэзии, но с жаром читает «Сохрани мою речь навсегда…» Мандельштама, «Я вас любил. Любовь ещё (возможно, что просто боль)…» Бродского и «Кроме твоей любви мне нету моря…» Маяковского. Очень точный режиссерский ход — отрицание отрицания через поэзию. А ведь Базаров действительно очень близок лирическим героям этих текстов. В мандельштамовском «я — непризнанный брат, отщепенец в народной семье…» и «потому что не волк я по крови своей, и меня только равный убьет» вся суть трагической судьбы Базарова. 

Второе отрицание отрицания — через любовь. Образ Анны Одинцовой у Букина изменен, дописан. У Тургенева она слишком горда, чтобы любить, здесь же проповедует любовь как спасение и созидание, как «хоть что-то человеческое». Одинцова обличает идеи, возведенные в ранг абсолюта, губящие человека. Они сгубили и Базарова — буквально, физически. Облаченная в чёрное, Анна рыдает над мертвым Евгением, отчаянно, на разрыв бросает в пустоту: «Любви не будет, счастья не будет никогда». Не будет — но только для не сумевших почувствовать течение жизни Павла Петровича и Базарова, в черных одеждах, с пеплом на дне души. 

И здесь ещё один режиссерский ход: Павел Петрович рассказывает о княгине «Р», исповедуется над мертвым соперником. Мертвый душевно — над мертвым физически. И песня Кино «Кончится лето» в финале — ещё одно подтверждение слов Анны. «Больше надежд нету». Нету для «отщепенцев в народной семье», но есть для тех, чьи голоса «Аркаша-папаша» продолжают звенеть среди березовых рощ. 

Пусть в постановке «Театра-Театра» «отцы» и «дети» практически одного возраста, конфликт поколений перенесен ещё и в народную среду, сцены поменяны местами, Анна Одинцова танцует тектоник, а Базаров зачитывает в реп-манере лирику модернизма и постмодерна, но посыл спектакля остаётся тем же, что и в романе Тургенева. Причем не только в «Отцах и детях», но и в «Дыме»: «Все дым и пар» — все политические прения. А правы только пение соловья и взмывающий над бренностью человека туман берез.