*h₂ŕtḱos

Фестиваль крипипаст и табу продолжается!

Сегодня я расскажу вам о древнем страхе, который объединяет самых разных людей, говорящих на самых разных языках. Во всех этих языках до наших дней дожила только маска одного и того же слова. За этой маской скрывается истинное имя существа, о котором наши предки боялись не только говорить, но и думать.

Мы помним, что первобытный человек верил в силу слова – настоящую и предметную – поэтому язык был минным полем, полным запретов на произнесение самых разных слов. 

В сознании древних запретное слово призывало номинируемый этим словом объект. В общем, lupus in sermone – волк на языке, лёгок на помине, вспомнишь говно (перевод с латыни на любой вкус). Вместо табу использовались другие, безопасные слова, которые могли называть объект, но не призывать его. (До шутки про Тёмного Лорда осталось 3… 2… 1...)

Этнограф и фольклорист Д.К. Зеленин рассмотрел запреты народов восточной Европы и Северной Азии в своей работе о словесных табу. Для начала я брифли дам вам немного занятной информации из этой работы.

Первобытный человек приписывал животным понимание человеческой речи. Архангельские великорусы считали, что муравей не имеет своего языка, но знает все остальные (класс!), потому молчит и слушает. В Ирландии лисиц приглашали в кумы детям, а баденские немцы верили, что их понимают пчёлы. Камчадалы уговаривали кита не нападать на них (ладно, как скажете), а туземцы Алтая говорили между собой на особом языке, чтобы не спалиться перед зверями на охоте.

Украинцы в Пасху шли на пасеку и говорили пчёлам «Христос воскресе!», а если в доме умер хозяин, они стучали в крышку улья и сообщали новость, чтобы пчёлы не ушли за покойником. Пчела в их представлении слышит за 7 миль – слышит даже звук падающего человеческого волоса. А ещё они считали, что под Новый год рогатый скот говорит между собой по-человечески.

Если вы сейчас посмеялись над глупыми первобытными, знайте: моя мама, датированная XXI веком, уверена – её кот удрал под диван, потому что услышал о предстоящей кастрации.

В общем, все животные понимали человеческий язык, а некоторые им владели.

Но только одно животное не просто понимало речь и отлично слышало её на большом расстоянии, но и знало наперёд, что будет сделано и сказано. Его настоящее имя на латыни – ursus, а в греческом ἄρκτος. 

Из-за табуизации это слово не дошло до современного русского языка, но реконструкция праиндоевропейского даёт нам такой вариант: *h₂ŕtḱos. 

Небольшое отступление от саспенса. Возможно, вас заинтересует двоечка в праиндоевропейском *h₂ŕtḱos (типа чё за цифра посреди слова), так вот объясняю: так – h₁, h₂, h₃ – обозначались фрикативные ларингалы, то есть щелевые гортанные согласные. Это звуки, сформированные в верхнем горловом тракте без смычки артикуляторов. В общем, щелевой звук внутри горла. Адок. Не пытайтесь повторить это в домашних условиях – современный речевой аппарат, слава богу, больше не может воспроизводить таких звуков. Произносилось это слово предположительно как [хртк’ос], то есть хрткёс. 

Реконструкция этого слова в праславянском языке (если бы оно могло в нём сохраниться) такова: *jьrsъ или *vъrsъ. Если бы урсус/арктос дожил до наших дней – ирс или ворс. В современном языке есть его нетабуированные родственники – название Арктики и женское имя Урсула. 

Литовское lokys, английское bear, немецкое Bär, чукотское умкы и русское медведь – все это эвфемизмы для древнего арктоса, назвать которого по имени значило подписать себе смертный приговор. Медведь был не просто зверем, встреча с которым для человека – такая себе перспектива. Наши предки верили, что он – человек, оборотень, а своё чутьё разделяет с шаманами. 

Зеленин пишет, что русские колонисты крайнего северо-востока Азии, соседи палеоазиатов, считали медведя всеведущим и не говорили о нём ничего плохого. Он слышит и знает абсолютно всё, что было сказано или хотя бы подумано. На Колыме его называли мстительным, не охотились на него и вообще – предпочитали о нём не говорить. Лопари, вогулы, васюганские остяки, алтайцы, якуты, чукчи – все они считали, что медведь повсюду.

Шорцы во время охоты на пути к медвежьей берлоге не убивали встречных зверей, чтобы они не предупредили медведя об опасности. Алтайские турки считали, что медведь слышит через землю. Якуты – что медведь раскручивает свой дар ясновидения на максимум именно в спячке. В это время он видит вещие сны, а потом просыпается и мстит оскорбителям.

Индейцы-тлинкиты хвалили следы медведя, чтобы заочно задобрить его. У них же в культуре была в ходу такая история: одна девица потешалась над медведем, а он обратился её любимым человеком, уволок в берлогу, провел разъяснительную беседу и сделал своей женой. 

Этнографы полагают, что всё перечисленное относилось к самым разным животным, но медведь был таким выдающимся в своей чудовищности, что подгрёб под себя все мифы и поверья. Возвращаясь к постам Татьяны Гартман про «комов»: кажется, никто из этих ребят, напуганных до полусмерти одной мыслью о медведе, не горел желанием переть ему в лес свои блинки.

И да, о безопасном слове: этимологически медведь – медоед. Он не ведает, а ест. Съел мёд – съест и вас.