blank (октябрь 2)

blank

1.

— Да он дебил алпразоламовый.

 «А ты габапентиновый», — хотелось ответить, но я не то чтобы ушёл дальше них. Вместо этого:

— Почему сразу так? 

— Да потому что он дебил алпразоламовый.

 Разговор шёл о нашем общем знакомом — Юре — недавно вернувшемся с фронта. Точнее, разговор только забрел на тему Юрца, до этого топики скакали, в основном, конечно, крутясь вокруг сердечного.

 За окном шёл дождь, стоял октябрь. Он казался бесконечным. Цветные листья вырисовывались акварелью на фоне серых домов и белого неба, но так казалось только через покрытое влагой окно. Да и зрение начало падать.

 Мой друг сыграл ещё два аккорда на своем телекастере цвета мёда.

— Что думаешь, если так сделать? И в конце, — он придавил рычаг тремоло к корпусу. — Звучит?

— Вроде должно.

— Ну и готово тогда. Теперь и отдохнуть можно.

— Как будто мы напрягались.

 Он поджёг самокрутку, затянулся и передал её мне.

— Тебе не стрёмно прямо в квартире курить?

— Да не-е, запах не оседает. Да и прикинь, — он ударил меня по плечу и посмеялся. — Мы с лендлордом неделю назад тут и пили, и курили.

 Я почувствовал расслабление от дыма.

— Ого. А как так вышло?

— Да я сам не понял, — мой друг рассмеялся. — Давай послушаем, что мы тут назаписывали.

— Давай.

 Что-то медленное, похожее на поздних Beatles, если бы 60-е были не кислотными, а аптечными, заиграло из лежащих на столе наушников.

— Переключить забыл, — с детской наивностью и улыбкой Дима повернулся к ноутбуку и нажатием пары клавиш переключил выход аудио на динамики.

— Так а что тебе в Юрце-то не нравится? — мне не хотелось соскакивать с этой темы. В детстве он был мне хорошим другом, и именно Димас нас познакомил.

— Да ты понимаешь…

 Больше я ничего не понимал. Музыка резко стала интересней конфронтаций моих друзей детства. Дима, кажется, и не говорил ничего, тоже увлеченно слушал.

— Давай писаться, — его голос выбил меня из транса. Он подвинул микрофон ближе к столу, открыл «Избранное» в телеграме и принялся набрасывать текст.

 Весь октябрь дождило. Хотелось пошлости: золотая осень, парки, исторический центр в багрово-желтых тонах — но, увы, сентябрьские заигрывания с пошлостью привели к откровенной недонуарной порнографии. Ноль первого — десятого на скамейке на площади Тургенева был найден труп, и с того дня дождь нескончаемо падает на крыши Петербурга. На пару дней, восьмое и девятое октября, он сменился похожей на снег моросью, но потом, стоило пробить нулям десятого дня десятого месяца, вернулся с новой силой.

 — Тяжёлый дождь.. идёт.. грязь на моих кроссовках — это кровь… — пока Дима выплевывал слова в микрофон, я пытался написать свой текст. Что-то даже выглядело перспективно.

 Он резко снял наушники:

— Пиваса бы. Пойдем в магаз.

— Дай я запишусь только, и сходим.

 Сев к микрофону, я надел наушники и растворился в написанном нами инструментале. Что-то особенно чувственное было в этой записи, я ощущал каждый удар синтетического рабочего барабана, его вес и значение. Каждый гитарный аккорд, каждый сдвиг баса — всё отдавалось во мне, влияя на мой голос и встраивая его в общий тембр песни.

2.

 Октябрь подходил к концу, а дождь всё не заканчивался. Поздним вечером я возвращался домой, в левой руке держал маленький чёрный механический зонтик. Ветер так и норовил выгнуть, а может и вовсе вырвать его из моих рук и унести куда-то, но я ловко сопротивлялся ему, направляя зонт, словно парус на корабле.

 В очередной раз подняв зонт, я увидел, что навстречу мне идёт тело в чёрном дождевике. Лица я разобрать не мог: стена дождя, да и зрение совсем упало. Предательский импульс страха заставил ускориться, но я сознательным усилием сдержал его, понимая, что сейчас мне ничего не грозит. И я был прав: по голосу узнал Диму.

— Здарова, А., — он звучал мрачно. Я в ответ протянул ему руку. — Чё ты, как вообще?

 Мы не виделись с того дня, как собрались пописать музыку, и немного разговорились. Я попросил его занять мне денег, но он сам был на нуле.

— Кстати, слышал? Юрец умер.

— Да? — эта новость была неожиданной, но как на неё реагировать я пока не совсем понимал. — А.. что случилось?

— Что-то с сердцем. Не знаю точно.

— Понятно, — в этот момент что-то внутри меня надломилось. Слёзы начали подходить к моим глазам, но я их сдержал.

 Почему? Во время дождя их всё равно бы не было видно.

 На похороны ни я, ни Дима не пошли.