anya my beloved

/// mouthwashing, упоминания насилия, самоубийство, тошниловка и библейски аккуратный кёрли

когда аня уходит вечером в каюту, она всегда пытается запереть дверь.

ставит стул к ручке, вешает на нее самодельную сигнализацию из шумящего материала, которая звенит, когда ее трясешь. глупо, но она не может спать спиной к двери, хотя, казалось бы, худшее произошло и еще хуже быть уже не может.

от любых шагов снаружи она просыпается, пялится широко распахнутыми глазами в темноту, где должна быть дверь, и только когда шаги стихают засыпает снова. она напрягается, когда шаги подходят опасно близко, но не может пошевелиться — тупая реакция на стресс, такая удобная, она просто замирает. каждый раз, сколько себя помнит.

некоторым животным плевать, мертв ты или нет — разница в том, что медведь тебя хотя бы просто убьет.

***

в медотсеке особенно сильно пахло тремя вещами — окислившимся железом, лекарствами, спиртом. всё, что могло пахнуть, аня ощущала сейчас раз в десять сильнее, чем обычно — ее голова раскалывалась, тошнота не уходила. она села рядом с койкой, склонив голову между коленей, и положила ладонь на живот. больше всего на свете она боялась в очередной раз сделать так и почувствовать шевеление.

чужой болезненный стон в очередной раз напомнил ей, для чего она сюда пришла.

она усилием воли встала, медленно дыша, чтобы не стошнило, взяла со стола баночку обезболивающего. одноразовые стерильные перчатки кончились три месяца назад, так что ей приходилось делать все голыми руками. обычно она справлялась, стиснув зубы, но это было другое.

она подошла ближе, аккуратно наклоняясь над кёрли и раскрывая ему рот дрожащей рукой. его дыхание било ей в ладонь, и она почему-то чувствовала запах ацетона. его рот был таким же красным и мокрым, как вся остальная его плоть, покрытая ожогами, липкой сукровицей, пропитавшей нестиранные бинты, использованные уже несколько раз. пони-экспресс имел всё для оказания помощи, но ничего из этого не презназначалось для использования.

у них были медикаменты, но в случае реальной опасности их не хватило. у них был пистолет для защиты, но их бы всех наказали за его использование. у них было психологическое обследование, но никто его толком не читал. у них были криокапсулы, но их не хватало на всех.

она почувствовала, как перед глазами плывет. капитан, ранее обещавший ей помощь и защиту, сейчас лежал перед ней — обгоревший кусок мяса. аня сглотнула комок тошноты, но не помогло. его рот открывался без сопротивления, будто не было никаких нервов, по-настоящему удерживающих его челюсть.

она едва успела отвернуться, когда ее стошнило на пол медотсека — только желчь и вода, все равно она не может удержать в себе еду. так на вкус ощущается унижение — кислое, горьковатое, вяжет язык.

потратив еще несколько минут на то, чтобы прийти в себя и не упасть в обморок без сил, она начинает убирать пол.

— джимми, не мог бы ты мне помочь, пожалуйста?..

***

она смотрит на таблетки в своей руке — их была где-то половина, сейчас в баночке лежат четыре или пять, непонятно. у нее плывет перед глазами и уже немного жжет желудок. она прекрасно знает симптомы передозировки, прекрасно знает, что будет, если мешать алкоголь с таким сильным обезболивающим. от привкуса ополаскивателя ей немного тошно, но это уже не имеет значения.

она смотрит на кёрли — тот смотрит на нее в ответ, с трудом повернув голову. аня знает, что ему больно даже шевелиться, и эти таблетки больше нужны ему. она видит, какой узкий у его единственного сухого глаза зрачок, как замочная скважинка.

— прости, я не буду себя спасать, — тускло произносит она и садится так, чтобы он не мог на нее смотреть. кёрли часто дышит, пыхтит и шевелится, аня прячет лицо в колени и закрывает глаза.

бездействие — хуже действия, или же действительно он меньше в этом виноват?

она пыталась поступить в медшколу девять раз — бюджетные места достаются тяжело, на платное обучение у нее нет денег. она пыталась бы еще, заработав и попрактиковавшись немного на тулпаре, если бы не...

она вздрагивает, стряхивая с себя фантомное ощущение чужих рук. часы, проведенные в душе, не сделали ее чище — к сожалению, ей суждено унести это чувство на тот свет. какая мерзость. противно, противно, противно.

— я так устала.

когда ее начинает душить рвота, а из носа идет кровь в том количестве, в котором не должна, она откидывает голову назад, чтобы в случае чего упасть на спину и наверняка не оставить себе никакого шанса.

по крайней мере в этом она может решить, что ей делать со своим телом.