Звук и ярость

Восьмое апреля 1928 года

День занимался пасмурный и холодный – надвигающаяся с северо-востока стена серого света, которая не таяла влагой, а словно распадалась на мельчайшие ядовитые частицы, подобные пылинкам, и когда Дилси отворила дверь хижины, они под прямым углом впились в ее кожу, осаждаясь не то чтобы влагой, а скорее веществом со свойствами жидкого и еще не совсем застывшего масла. Поверх ее тюрбана была надета детская черная соломенная шляпа, а лиловое платье закрывала коричневая бархатная накидка с опушкой из неведомого облезлого меха. Несколько минут она стояла в дверях, подняв сложенное из тысяч морщин лицо с запавшими щеками и ртом и костлявую руку с ладонью, белесоватой, как рыбье брюхо, навстречу мчащемуся ветру, а потом раздвинула накидку и внимательно осмотрела перед своего платья.

Оно тощими складками падало с плеч на иссохшую грудь, потом натягивалось на животе и вновь падало складками в оттенках царственного и гибнущего пурпура, чуть вздуваясь на нижних юбках, которые она будет удалять слой за слоем в свершении весны и теплых дней. Когда-то она была дородной, но теперь на ее костях дрябло лежала одна только кожа, натягивавшаяся на опухшем точно от водянки животе так, будто мышцы и ткани были мужеством и стойкостью, и их пожирали дни или годы, пока не остался один лишь несокрушимый скелет, который, как крепостные развалины или маяк, высился теперь над дремотными неизменными внутренностями, а над всем – спавшееся лицо, чьи кости, казалось, выступили за пределы плоти, поднималось навстречу измороси и ветру наступающего дня с выражением одновременно и фатальной покорности, и недоуменного детского разочарования. Потом она повернулась и вошла, закрыв за собой дверь.

Перед дверью была плешь голой земли. Ее, как старинное серебро или разровненные ладонями стены мексиканских глинобитных домов, покрывала патина, из поколения в поколение создававшаяся босыми подошвами. Возле хижины, затеняя ее летом, стояли три тутовых дерева, и проклюнувшиеся листочки, которые позже станут широкими и безмятежными, как ладони, колыхались плоскими волнами под напором мчащегося воздуха. Из ниоткуда появились две сойки, взвились под ударом ветра, как пестрые тряпочки или обрывки бумаги, опустились на тутовые деревья и закачались, наклонно повисая, выныривая, пронзительно стрекоча на ветру, а он рвал и уносил их резкий крик, как обрывки бумаги или тряпочки. Потом к ним присоединились еще три птицы, и все они качались и наклонно повисали на выкрученных ветках, пронзительно стрекоча. Дверь хижины открылась, и снова вышла Дилси, на этот раз в мужской фетровой шляпе и солдатской шинели – под истрепанными полами шинели неровно вздувалось синее ситцевое платье, которое билось вокруг ее ног, пока она шла через двор и поднималась по ступенькам к кухонной двери.

Секунду спустя она вышла с открытым зонтиком в руке, наклоняя его против ветра, и направилась к поленнице, и положила зонтик. Тут же поймала его, и остановила, и продолжала держать, оглядываясь по сторонам. Потом она закрыла его, и положила, и набрала поленьев на согнутую руку, и подобрала зонтик, и в конце концов открыла его, и вернулась к крыльцу, и, с трудом удерживая поленья, закрыла зонтик, а потом поставила его в угол у самой двери. Поленья она свалила в угол за плитой. Потом сняла шинель и шляпу, и сдернула с гвоздя засаленный фартук, и надела его, и развела огонь в плите. Она возилась, стуча по решетке и гремя вьюшками, и тут миссис Компсон принялась звать ее с верхней площадки лестницы.

На ней был стеганый халат из черного атласа, и одной рукой она стягивала воротник под подбородком. В другой руке она держала красную резиновую грелку и, стоя на верхней площадке задней лестницы, монотонно и равномерно выкрикивала «Дилси» в тихий провал лестничной клетки, который уходил в непроницаемый мрак, а затем вновь возникал там, где поперек него серело окно. «Дилси», – звала она без всякого выражения, не меняя тона, не торопясь, точно вовсе не ждала ответа. «Дилси!»

Дилси откликнулась и перестала греметь у плиты, но прежде чем она успела выйти из кухни, миссис Компсон снова ее позвала – и еще раз, прежде чем она успела пройти столовую и ее голова обрисовалась на сером пятне окна.
– Да ладно, – сказала Дилси. – Вот же я. Как вода согреется, так я ее и налью. – Она подобрала юбки и начала подниматься по лестнице, совсем заслонив серый свет. – Положите-ка да идите назад в постель.

– Я не могла понять, что случилось, – сказала миссис Компсон. – Я проснулась уже час назад, если не больше, а на кухне ни единого звука.
– Положите ее и идите себе назад в постель, – сказала Дилси. Она с трудом одолевала ступеньки, переваливаясь, тяжело дыша. – Плита у меня растопится через минутку, а через две и вода закипит.
– Я проснулась уже час назад, если не больше, – сказала миссис Компсон, – и подумала, может быть, ты ждешь, чтобы я спустилась и затопила плиту.

Дилси добралась до верхней площадки и взяла грелку.
– Я налью ее через минутку, – сказала она. – Ластер нынче проспал. Он вчера полночи проколобродил из-за этого цирка. Я уж сама огонь разведу. Идите-ка, не то всех перебудите до того, как я управлюсь.
– Если ты разрешаешь Ластеру всякое баловство, которое мешает ему исполнять свои обязанности, то сама и расплачивайся, – сказала миссис Компсон. – Джейсону это не понравится, если он узнает. Ты сама понимаешь.

– Он не на деньги Джейсона ходил, – сказала Дилси. – Уж это-то так.
Она начала спускаться. Миссис Компсон вернулась в свою комнату. Снова улегшись в постель, она продолжала слышать, как Дилси все еще спускается с мучительной и жуткой медлительностью, которая могла бы вывести из себя, если бы вскоре звук этих шагов не приглушила качающаяся дверь кладовой.

Дилси вошла на кухню, и растопила плиту, и начала готовить завтрак. Вдруг она отошла от плиты, и направилась к окну, и посмотрела в сторону своей хижины, а потом пошла к двери, и открыла ее, и крикнула в мчащуюся непогоду.
– Ластер! – крикнула она, встав так, чтобы лучше слышать, отклоняя лицо от ветра. – Ластер, кому я говорю! – Она прислушалась, и тут, когда она готовилась крикнуть еще раз, из-за угла кухни появился Ластер.

– Что, мэм? – спросил он невинно, до того невинно, что Дилси, на мгновение застыв, посмотрела на него с выражением, которое было не просто удивленным.
– Где ты был? – спросила она.
– Да нигде, – сказал он. – Просто в погребе.
– А что ты делал в погребе? – сказала она. – Не стой на дожде, дурак, – сказала она.
– Ничего не делал, – сказал он и поднялся по ступенькам.

– Только попробуй войти без охапки поленьев, – сказала она. – И так уж я таскаю за тебя дрова и растапливаю за тебя плиту. Говорила я тебе вчера или не говорила, чтоб ты не смел уходить, пока не натаскаешь полный ящик?
– А я натаскал, – сказал Ластер. – До самого верха.
– Так куда же они делись?
– Не знаю, мэм. Я их не брал.
– Ну, так натаскай опять до самого верха, – сказала она. – А потом иди к Бенджи.

Она захлопнула дверь. Ластер пошел к поленнице. Пять соек покружили над домом, пронзительно стрекоча, и снова метнулись к тутовым деревьям. Ластер проводил их взглядом. Он подобрал камешек и бросил.
– Кыш! – сказал он. – Ну-ка, проваливайте к себе в ад. Понедельник-то еще не настал.

Он взгромоздил себе на грудь гору поленьев. Он ничего из-за них не видел, и кое-как добрел до крыльца, и поднялся по ступенькам, и слепо ткнулся в дверь, рассыпая плахи. Тогда Дилси открыла ему дверь, и он слепо зашагал через кухню.
– Ластер, кому я говорю! – крикнула она, но он уже обрушил поленья в ящик с оглушительным грохотом.
– Фу! – сказал он.
– Ты что, весь дом хочешь перебудить? – сказала Дилси и ударила его по затылку открытой ладонью. – Ну-ка, иди наверх одевать Бенджи.

– Да, мэм, – сказал он. И пошел к входной двери.
– Куда это ты идешь? – сказала Дилси.
– А лучше я пойду через парадное, чтоб не разбудить мисс Каролину и их всех.
– Иди по задней лестнице, как тебе говорят, и одень Бенджи, – сказала Дилси. – Ну, живее.

– Да, мэм, – сказал Ластер. Он повернулся и вышел через дверь столовой. Немного погодя дверь перестала скрипеть. Дилси готовилась печь лепешки. Она ровно потряхивала ситом над доской для теста и пела – сначала про себя – без точного мотива и без слов что-то монотонное, тоскливое, жалобное и суровое, вытряхивая легкую непрерывную метель муки на доску для теста. Плита уже согревала кухню и наполняла ее минорным ропотом огня, и вскоре Дилси запела громче, словно и ее голос оттаял в нарастающем тепле, и тут миссис Компсон снова выкрикнула наверху ее имя. Дилси подняла голову, словно ее взгляд мог пронизать и пронизал стены и потолок, и увидела на верхней лестничной площадке старуху в стеганом халате, выкликающую ее имя с механической регулярностью.

– О Господи! – сказала Дилси. Она поставила сито, и подхватила край фартука, и вытерла руки, и взяла грелку со стула, на который ее положила, и собрала фартук комком на ручке чайника, уже пускавшего струйки пара. – Через минутку, – крикнула она. – Вода только согрелась.
Однако миссис Компсон имела в виду другое, и, ухватив грелку за горлышко, как зарезанную курицу, Дилси подошла к нижней ступеньке лестницы и посмотрела вверх.
– А разве Ластер его не одевает? – сказала она.

– Ластер в доме и не появлялся. Я все время лежала и слушала, не идет ли он. Я знала, что он опоздает, по я все-таки надеялась, что он придет прежде, чем Бенджамин разбудит Джейсона в единственное утро за всю неделю, когда Джейсон может позволить себе выспаться.

– А как, по-вашему, может кто-нибудь спать, если вы будете стоять в коридоре и кричать на людей ни свет ни заря? – сказала Дилси. Она начала подниматься по лестнице, тяжело преодолевая каждую ступеньку. – Я послала малого наверх полчаса назад.
Миссис Компсон глядела на нее, зажимая халат под подбородком.
– Что ты хочешь делать? – сказала она.
– Одену Бенджи и отведу его на кухню, чтоб он не разбудил Джейсона и Квентин, – сказала Дилси.
– А завтрак ты еще и не начинала готовить?

– Будет вам и завтрак, – сказала Дилси. – А вы шли бы в постель, пока Ластер у вас не затопит. Утро нынче холодное.
– Я это знаю, – сказала миссис Компсон. – У меня ноги как лед. Они так замерзли, что я проснулась. – Она наблюдала, как Дилси поднимается по ступенькам. На это ей потребовалось много времени. – Ты знаешь, как Джейсон сердится, если завтрак запаздывает, – сказала миссис Компсон.

– Я могу делать зараз только одно дело, – сказала Дилси. – Ложитесь-ка в постель, мало мне сегодня хлопот и без вас.
– Если ты бросаешь все, чтобы одеть Бенджамина, то мне, наверное, надо сойти вниз и заняться завтраком. Ты не хуже меня знаешь, как ведет себя Джейсон, если завтрак запаздывает.

– А кто будет есть то, что вы настряпаете, хотела бы я знать? – сказала Дилси. – Ну-ка, идите, – сказала она, карабкаясь по ступенькам. Миссис Компсон наблюдала, как она поднимается, одной рукой упираясь в стену, другой придерживая юбки.
– Ты что же, хочешь разбудить его только для того, чтобы одеть? – сказала она.
Дилси остановилась. Она стояла, занеся ногу над следующей ступенькой, упираясь рукой в стену, вырисовываясь неподвижной и бесформенной массой через серое пятно окна позади нее.

– Так он что, еще не проснулся? – сказала она.
– Когда я к нему заглянула, он еще спал, – сказала миссис Компсон. – Но ведь он обычно просыпается раньше. Он никогда не спит дольше половины восьмого. Ты сама знаешь.
Дилси ничего не сказала. Она просто перестала подниматься, но миссис Компсон, хотя видела она только вздутое пятно без глубины, тем не менее знала, что она чуть-чуть опустила лицо и стоит теперь, как корова под дождем, сжимая горлышко пустой грелки.

– Ведь не тебе приходится нести это бремя, – сказала миссис Компсон. – Это не твой долг. Ты-то можешь уехать. Ты-то не должна терпеть это изо дня в день. У тебя нет никаких обязательств перед ними, перед памятью мистера Компсона. Я знаю, ты никогда не питала к Джейсону добрых чувств. Ты никогда даже не пыталась этого скрывать.
Дилси ничего не сказала. Она медленно повернулась и пошла вниз, упираясь рукой в стену, перенося свое тело со ступеньки на ступеньку, как делают маленькие дети.

– Идите к себе, а его не тревожьте, – сказала она. – Не ходите туда больше. Я пошлю Ластера наверх, как разыщу. А вы его не тревожьте.

Она вернулась на кухню. Она заглянула в плиту, потом накинула фартук на голову, и надела шинель, и открыла наружную дверь, и оглядела двор. Капли измороси били ее по лицу, жесткие и крохотные, но больше нигде вокруг не было видно никакого движения. Дилси спустилась с крыльца, осторожно, словно стараясь не шуметь, и пошла за угол кухни. И тут же Ластер быстро и невинно возник из двери погреба.
Дилси остановилась.
– Чего это ты затеял? – спросила она.

– Ничего, – сказал Ластер. – Мистер Джейсон велел мне поискать, откуда в погреб натекает вода.
– Когда он тебе это велел? – сказала Дилси. – На прошлый Новый год, так?
– Я просто подумал, что вот посмотрю, пока они спят, – сказал Ластер. Дилси подошла к двери. Он посторонился, и она заглянула во тьму, пропитанную запахом сырой земли, плесени и резины.

– Хм, – сказала Дилси. Она опять посмотрела на Ластера. Он ответил ей ясным, невинным и открытым взглядом. – Не знаю, чего ты затеял, но только не дело, это уж верно. Решил изводить меня нынче, как все они, так, что ли? Ну-ка иди наверх к Бенджи, слышишь?
– Да, мэм, – сказал Ластер. Он быстро пошел к кухонному крыльцу.
– Э-эй! – сказала Дилси. – Принеси-ка мне прежде еще одну охапку дров.

– Да, мэм, – сказал он, пробежал мимо нее но ступенькам и направился к поленнице. Когда минуту спустя он вновь наткнулся на дверь, вновь невидимый и слепой за пределами своей дровяной ипостаси, Дилси открыла дверь и твердой рукой провела его через кухню.
– Только опять брось их в ящик, – сказала она. – Только брось!
– Я ж не нарочно, – пыхтя, сказал Ластер. – По-другому я ж не могу.

– Тогда стой и держи их, – сказала Дилси. Она начала снимать с груды по одному полену. – Что это на тебя нынче нашло? Сколько я тебя раньше за дровами ни посылала, больше шести плашек зараз ты не приносил, хоть тебя убей. Чего это ты хочешь у меня выпросить? Что, цирк не уехал, что ли?
– Нет, мэм. Уехал.
Она уложила в ящик последнее полено.

– Ну а теперь иди к Бенджи, как тебе было велено, – сказала она. – И я не желаю, чтоб на меня опять с лестницы кричали, пока я не позвоню к завтраку. Слышишь?
– Да, мэм, – сказал Ластер. Он исчез за внутренней дверью. Дилси подбросила поленьев в плиту и вернулась к доске для теста. Вскоре она снова запела.

В кухне становилось все теплее. И пока Дилси ковыляла по ней, собирая составные части завтрака, обдумывая его, пепельный оттенок, из-за которого в это утро казалось, будто ее кожа, как и кожа Ластера, слегка присыпана древесной золой, исчез, сменился глубоким глянцевитым тоном. На стене над буфетом тикали невидимые часы, доступные взгляду только вечером, когда зажигалась лампа, но и тогда загадочные и неисповедимые, потому что у них была только одна стрелка. С предварительным хрипом, словно откашлявшись, они пробили пять раз.

– Восемь часов, – сказала Дилси. Она остановилась и отклонила голову, прислушиваясь. Но не услышала ничего, кроме звука часов и огня. Она открыла духовку, посмотрела на противень с лепешками и так, нагнувшись, неподвижно ждала, пока кто-то спускался по лестнице. Она слышала, как шаги пересекли столовую, потом внутренняя дверь распахнулась и вошел Ластер, а за ним крупный мужчина, словно слепленный из вещества, частицы которого никак не желали прилипать друг к другу и к поддерживавшему их костяку. Его кожа была мертвенной, безволосой и опухшей, двигался он вперевалку, как ученый медведь. Его светлые и мягкие волосы были аккуратно зачесаны на лоб, как у детей на дагерротипах. Глаза у него были нежной васильковой синевы, толстогубый слюнявый рот полуоткрыт.

– Он замерз? – спросила Дилси. Она обтерла руки о фартук и потрогала его руку.
– Он, может, и нет, а я замерз, – сказал Ластер. – На Пасху почему-то всегда холодно. Я ни одной теплой Пасхи не упомню. Мисс Каролина говорит, чтоб ты не утруждалась, что она обойдется без грелки, если тебе некогда ее налить.
– О Господи, – сказала Дилси. Она задвинула кресло в угол между дровяным ящиком и плитой. Мужчина послушно подошел и сел в кресло.

– Сходи в столовую погляди, где я там грелку положила, – сказала Дилси. Ластер принес грелку из столовой, Дилси налила ее и отдала ему. – Сбегай наверх, – сказала она. – И посмотри, Джейсон проснулся? Скажешь им, что завтрак готов.
Ластер вышел. Бен сидел рядом с плитой. Он сидел обмякнув, совершенно неподвижно, и только его голова непрерывно подпрыгивала, пока он следил за движениями Дилси нежным смутным взглядом. Вернулся Ластер.

– Встал, – сказал он. – Мисс Каролина говорит, чтоб ты накрывала. – Он подошел к плите и растопырил пальцы перед плитой. – Встать-то он встал, – сказал он. – Только с левой ноги.
– Что еще приключилось? – сказала Дилси. – Ну-ка, отойди. Не загораживай плиты. Как я, по-твоему, буду завтрак собирать?
– Я замерз, – сказал Ластер.
– А ты бы об этом раньше подумал, когда в погреб лазил, – сказала Дилси. – Ну что там с Джейсоном приключилось.
– Он говорит, мы с Бенджи разбили окно у него в комнате.

– А оно что, разбито? – сказала Дилси.
– Он говорит, разбито, – сказал Ластер. – И что я его разбил.
– Да как же ты его разбил, когда она у него и день и ночь на замке?
– Он говорит, я камнями кидался, – сказал Ластер.
– А ты кидался?
– Нет, мэм, – сказал Ластер.
– Не смей мне врать, малый, – сказала Дилси.
– Да не разбивал я, – сказал Ластер. – Вот у Бенджи спроси. На кой мне его окно.

– Ну а кто ж его разбил? – сказала Дилси. – Это он себя разжигает, чтоб Квентин разбудить, – сказала она, вытаскивая из духовки противень с лепешками.
– Само собой, – сказал Ластер. – Чудные они. Хорошо, что я не из ихних.
– Это из кого же? – сказала Дилси. – Я тебе вот что скажу, малый: в тебе этой компсоновской дьявольщины сидит не меньше, чем в них всех. Ты верно знаешь, что не разбивал окна?
– Да зачем мне его разбивать?

– А зачем ты все эти свои штучки вытворяешь? – сказала Дилси. – Я буду на стол накрывать, а ты смотри, чтоб он опять себе руку не сжег.
Она пошла в столовую, и они слышали, как она ходит там, потом она вернулась, и поставила тарелку на кухонный стол, и наполнила ее. Бен следил за ней, пуская слюни, издавая еле слышный нетерпеливый звук.

– Ладно, ладно, деточка, – сказала она. – Вот твой завтрак. Придвинь его кресло, Ластер. – Ластер пододвинул кресло к столу, и Бен снова сел, похныкивая и пуская слюни. Дилси повязала ему на шею полотенце и вытерла концом его рот. – И хоть один-то раз не замарай ему рубаху, – сказала она Ластеру, протягивая ложку.

Бен перестал хныкать. Он следил за движением ложки от тарелки к его рту. Казалось, даже нетерпение вязло в его оплывших мышцах, и сам голод был тоже нечленоразделен и не осознавал себя как голод. Ластер кормил его ловко и машинально. Иногда, правда, он спохватывался и делал обманное движение ложкой, заставляя Бена проглотить пустой воздух, однако нетрудно было заметить, что мысли Ластера заняты совсем другим. Его свободная рука лежала на спинке стула, и она двигалась по этой мертвой поверхности осторожно и нежно, словно он извлекал неслышную мелодию из мертвой пустоты, и один раз, начав дразнить Бена, он даже забыл сунуть ложку ему в рот, и его пальцы продолжали извлекать из убитого дерева беззвучное, но сложное арпеджио, пока хныканье Бена не заставило его очнуться.

Дилси ковыляла взад и вперед по столовой. Вскоре она тряхнула небольшим звонким колокольчиком, и Ластер в кухне услышал шаги миссис Компсон и Джейсона на лестнице, а потом голос Джейсона, и закатил глаза, прислушиваясь.
– Конечно, я знаю, что они его не разбивали, – сказал Джейсон. – Само собой. Может быть, оно разбилось из-за перемены погоды.

– Я не понимаю, как это могло произойти, – сказала миссис Компсон. – Ты ведь запираешь свою комнату, когда уезжаешь в город, и весь день она остается запертой. Никто из нас туда не ходит – только по воскресеньям, чтобы убрать ее. Я не хочу, чтобы ты думал, будто я способна пойти туда, куда меня не зовут, или что я разрешу пойти кому-нибудь другому.
– Я ж не говорил, что его разбила ты, верно? – сказал Джейсон.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь