Зрелая блондинка лежа на полу распахнула шубу

💣 👉🏻👉🏻👉🏻 ВСЯ ИНФОРМАЦИЯ ДОСТУПНА ЗДЕСЬ ЖМИТЕ 👈🏻👈🏻👈🏻

Зрелая блондинка лежа на полу распахнула шубу

АННОТАЦИЯ
     Что делать, если твоя любовь встала кому-то поперек горла и он готов на все, чтобы вломиться клином между вами. Подлость, собственные ошибки, тюрьма, подступающая смерть... - на чем сломается любовь?

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

          Сказать, что он был атлетически сложён, что у него прекрасная фигура - ничего не сказать. Рубашки, которые покупала ему мать, носились очень недолго - они просто с роковой закономерностью лопались на плечах или спине.
Угораздило же родиться таким. Еще в школе учился, когда молодые бабы стали заглядывались на него, на пацана, а у мужиков появился повод для злости на него же. Злились за то, что он, сопля зеленая, иной раз вроде как в соперниках оказывался. И за то еще, что связываться с ним рисковых не находилось. Правильно делали, конечно, потому как помнили одну историю, что раз по весне случилась.
Шел Кир по своим делам. А навстречу - Людка. Людка эта была бабой замужней, и деток уж парочку имела, но вертлява была, слов нет! Одно слово: бес в юбке. Мужик и поколачивал её за то. А с неё как с гуся вода - пока синяк не сойдёт, со двора ни шагу, а потом опять как ни в чем не бывало. Бабы-то которые подначивали её, бывало, а ей все смешки: "Ой, бабы! Васька мой, как сдурел! Неделю постель не застилала! Ну чистый супостат!" - и ведь глазёнки плутоватые блестят, по сторонам стреляют. Неужто можно так - сама придумала да сама и верит в побасенки свои. Не, мужика своего она честно выгораживала. Ни разочку не слыхал никто, чтоб она какое дурное слово на него бы сказала. Она вроде даже жалела его, что вот досталась же ему такая заноза.
Ну так вот что тогда приключилось. Людка только Кирилла увидела, ну и заиграла натура её кошачья. Как бес подхватил - ног не чуя, павой пошла, глазками своими поволочным как медом обливала. А лучше б под ноги глядела. Там ей как раз колдобина обледеневшая подставилась. Людка только с ойкала, да и села. Глазёнками-то враз стрелять перестала, не до стрельбы, когда слезинки на ресницах повисли. Короче говоря - подвернула ногу.
Кирилл с земли её поднял, на ноги поставил. А поставишь разве, когда она на ногу ступить боится, в забор вцепилась перепуганная вся - думала ведь сломала, ногу-то, оно в сапожке не видать, чего там.
И что Кириллу оставалось делать? Подхватил её, как девчонку, да и понес в медпункт. И то ли сказал кто мужу-то Людкиному, то ли он увидал он, а только разлетелся коршуном. Кирилл сзади топоток услыхал, сначала внимания не обратил - мало ли кто по какому делу торопится. Потом всё ж таки обернулся, в тот момент мужик и налетел с кулаками. Людка в крик. Мужик ейный в крик, в мат перемат. И норовит Кирилла кулаками достать. Да всё в лицо метит. Кирилл сначала как-то уворачивался с Людкой на руках. Потом прислонил её опять к пряслу, и неторопливо так к мужику развернулся. Сграбастал одной рукой его за фуфайку, другой плюху полновесную отпустил - хватило, чтоб тот забыл на каком он свете. И киданул его Кирилл в чей-то огород через забор. Мужик перелетел так, что прясло не колыхнулось даже. По понятию - и не бит, получается, только долго еще мужик кряхтел, спиной маялся и материл Людку, когда она с советами да припарками совалась.
После, как аттестат об окончании получил, пошел Кирилл на шоферские курсы, тут же в райцентре. Парнишка он толковый был, и руки как надо приставлены, надо бы дальше учиться, а куда он от матери да от бабки? Кирилл для них вся опора и надежа, вся работа мужичья на нем одном была.
Отец Киркин тоже, должно, жив был где-то, только где? Мальчонке годка два было, когда не захотела больше мать терпеть в доме пьяницу и дебошира, разошлась с ним. Мужик волю вольную обретя, рванул куда-то, то ли на радостях, то ли от горя. Видать далеко закатился - ни разу больше на сынка глянуть не захотел. А мать Кира, тогда молодая еще бабеночка, осталась одна на все про все.
В деревне работа известно какая - тяжко приходилось. А куда деваться? Слезы рукавом утрет, да дальше. И дровец на зиму долгую заготовить надо: привезти, напилить, наколоть, прибрать. И сена для коровки накосить. А огород? В сентябре подполье картошкой не засыплешь, так зима впроголодь будет. В общем, ясное дело, бабе работа эта не шибко-то сподручна. Ну и надорвалась баба. Болела долго. Может, потому больше и замуж не вышла. А может, одного хватило - нажилась за мужем досыта.
Да и рос в доме мужик-то. Чуток в разум вошел, за все хвататься начал, под силу, не под силу ли, а матери помочь старался. Мать он сильно жалел. Даже в этом не в отца пошел. Жили-то они втроем, бабуля еще была. Только не по матери бабушкой она Кириллу приходилась, а по отцу. А матери, стало быть - свекровью. С мужем развод получился, а со свекровью - нет. У бабки никого больше и не было кроме беспутного сынка, так не гнать же ее на улицу. Так и остались втроем. Жили дружно. А чего делить? Богачества не нажили, все богатство ихнее - Кирюша. Не его же делить, тянуть друг у друга.
На Кира мать с бабкой нарадоваться не могли. Хоть бывало, и в подпитии домой являлся, и с синяком, и бабы опять же, как пчелы круг него вились, а ему это не то чтоб шибко нравилось, но и не противился - забавлялся… А все ж добрый он был парень, никакой обиды дома от него не видали.
Шибко переживали мать да бабка, когда годы Кира подходили к армии: как им без Кирюшеньки? А не дай Бог, еще случится что, вон ведь времена неспокойные какие пришли. Обивала мать пороги, и к военкому стучалась, и в сельсовет, просила не забирать сына - и ведь умолила-таки! Такое диво случилось, что пожалели баб, оставили им надежу ихнюю. Шибко мать была председателю сельсовета благодарна. Видать, он кому надо, замолвил словечко за них.
Вот так и жили не тужили. Кирилл шоферил, семье куда легче стало - и денежки завелись, и машина в руках всегда. Если чего привезти, так не надо никому кланяться, просить. Раньше-то было: шофера с машиной найди, соседа в помощники-грузчики уговори, рассчитайся, да так, чтоб не обидеть, а то в другой раз откажут. Намыкались бабенки без мужика-хозяина. А теперь никакой беды не знали, как у Христа за пазухой за Кирюшей. Теперь наоборот, к ним с поклоном шли, у Киры помощь просили.
Так года три, наверно прошло. Кирилл еще здоровее стал, заматерел, весь литой будто. Живая греческая скульптура, а не человек. А тут еще рубаха у него появилась необыкновенная, которая обливала плечи и грудь как вторая кожа, и рыбинами ходили под ней бугры мышц.
С рубахой этой своя история вышла.
Места окрестные были дюже красивые, и если доводилось местным где-нибудь за селом человека с мольбертом и кистями-красками встретить, уже и не в диковину то было, привыкли. Вот и эта бабенка, что к истории с рубахой причастна, тоже приехала рисовать пейзажи. А когда увидела Кирилла, стала уговаривать, чтоб он согласился ей позировать, а она, значит, рисовать его будет. Деньги даже предлагала, мол, есть такая работа - натурщиком быть, и, мол, ни такая она и легкая, за нее положено деньги платить. Вот смехота, это ж надо! Кир и смеялся, понятное дело, всерьез ее уговоры не принимал. Ну в самом деле, - бугаина этакий будет сидеть, как болван. "Давайте, я вам деда Мотю приведу! Он у нас тоже… фактуристый, ого-го! А сидеть - это он терпеливый. Он и так весь день на завалинке сидит, не шевельнется, похрапывает правда, слегка. А мне недосуг, вы не обижайтесь".
Обижалась художница или нет, кто ее знает, но что огорчил ее Кир, это точно, так и уехала ни с чем, как отпуск у ней кончился. А короткое время спустя - бандеролька на Кирилла пришла, и в ней та самая рубаха. Смеялись мужики, мол, за что она тебе благодарит так, Кирка? Но это так, от дури. Художница эта городская, баба хорошая была, не вертихвостка какая, и про красоту, видать хорошо понимала, потому что больно уж пришлась эта рубаха Кириллу. К тому же, единственная, в которой он не боялся повернуться неосторожно - тонкая, эластичная замша силушки его не боялась. Ох и хорош он в ней был!
 
***

Как-то зимой, на танцах приметил Кирилл девчонку. Кнопка, школярка. Внимание обратил потому лишь, что лицом нездешняя. Что за незнакомка? Откуда взялась? В гости к кому иль что? Оказалось, приезжие. Мать да дочь, приехали недавно, домишко маленький купили. Мать - портниха, мастерица, бабы уж заказы ей понесли, а дочка в школу пошла, в десятый, кажись, класс.
Кирилл, тогда, на танцах-то, шутейно сказал в компании, мол, портниха - выгодная тёща, надо с дочкой отношения наладить. Тут как раз музыка заиграла, он и пошел к девчачьей стайке, где приезжую и видно-то еле-еле было за подружками.
Девчонки траекторию Кира немедля вычислили - запереглядывались, прыская в ладошку, вроде бы шибко смешно им стало. Какое там смешно. Ждали - кому радость нечаянная от небывальщины такой выпадет. Кирилл на танцах раньше и внимания на них не обращал - они для него малышня. И вдруг - идёт! К кому?
А приезжая и не смотрела, и не видела, какие дивные дела вокруг нее происходить начали, переговаривалась об чем-то с подружкой. И только когда заметила, что подружка уставилась на кого-то и глаз не сводит, тоже обернулась. И увидела Кирилла. Вернее - кого-то большого перед собой, заслонившего и зал, и танцоров. Она поднимала глаза, и все никак не могла дотянуться взглядом до его лица.
- Пошли, потанцуем, - протянул он к ней руку.
А она не то, чтоб испугалась… так ошеломлена была, что и не испугалась. Подумала только: "Да что ж он такой огромный… Как танцевать с ним?.."
- Пойдём? - опять позвал он. И она послушно шагнула к нему.
Ей невдомёк было, сколько взглядов на них сошлось. Откуда ей было знать? И хорошо, что не знала - скраснела бы и не знала куда глаза девать, и ноги бы деревянными чурками сделались.
Сначала Кирилл молчал, смотрел на нее сверху. Чуть улыбаясь, разглядывал густые длинные ресницы, губы. Кожа у нее была чистая-чистая, и нежная. И шел от нее еле различимый удивительный аромат. Угадывался в нем запах звонкого, чуть морозного осеннего утра, когда палая листва оторочена легким кружевом инея; а еще он был близок нежному аромату лугового цветка кукушкины-слёзки. Цветок этот такой недотрога, букета не собрать - лепестки сомнутся, хрупкий стебель переломится. Пока высокие влажные травы его хранят, он сильный, а сорвешь - он и погиб. При том благоуханием его не надышишься, до того хорошо!
Пушистые каштановые волосы, собранные на затылке синей ленточкой, спускались на спину, и Кирилл чувствовал их щекотливое прикосновение к своей руке. Ещё он чувствовал, как напряжена её спина и как робки ладошки, касающиеся его груди. Кирилл передвинул широкую свою ладонь вниз по спине, на тоненькую талию и чуточку привлек её к себе. Девчонка вскинула глаза, для чего ей понадобилось запрокинуть голову, и сейчас же отстранилась.
"Ишь ты, пугливая какая!" - подумал Кирилл и, наклонившись, спросил:
- Тебя зовут как?
- Даша.
- А меня - Кирилл. Ты пионерка?
- Н-нет, - растерялась она.
- А чего танцуешь по-пионерски?
Глаза её вдруг стали сердитыми и колючими - точь-в-точь два серых ежика.
- Как умею, так и танцую.
- Обиделась?
- А чего ты…
- Чего?
- Тискаешь! - сказала она, и щеки порозовели.
Кирилл рассмеялся:
- Так если я перестану щас тебя держать, ты ж упадёшь. Отпустить?
Девчонка только сердито взмахнула на него пушистыми своими ресницами и не нашлась, чего сказать.
Больше Кир танцевать её не приглашал, но забавлялся тем, как ей не по себе под его взглядом, и рассматривал её издали. Какое-то время погодя вышел с парнями покурить. Отошли от входа, в темноте их кружок угадывался лишь красными огоньками сигарет. Был вечер новолуния, темно по-ночному, свет из окон Дома Культуры лишь чуток разгонял ночь. Но она далеко не убегала - три шага от дверей, и в темноте уже руки своей не разглядеть.
Кирилл случайно увидел, как в светлой полосе мелькнула приезжая девчонка и ускользнула в темноту. И будто черт его подтолкнул - забавы ради не дать ей убежать незаметно. Как был - в шубейке нараспашку, без шапки, перемахнул заборчик, и, срезав дорогу, опередил ее. Стоял, прислонясь к дереву на обочине, и глядел, как проступает в темноте, приближается светлое пятнышко её вязаной шапочки. Снег громко и торопливо скрипел под ее сапожками. Она почти пробежала мимо, когда он окликнул:
- Не страшно одной?
Девчонка вскрикнула и отпрянула в сторону.
- Да что ж ты такая пугливая? - не трогаясь с места, почти с досадой спросил Кирилл. - Чего с подружками не пошла, если пугливая?
- Они… не захотели… - пролепетала она.
- Ну пошли, провожу.
- Не… надо меня провожать, - запнувшись от спешки, возразила девчонка.
- Пошли, ты ведь тут, небось, любой дворняжки боишься.
Наверно, он угадал, потому что девчонка на этот аргумент не нашла возражения.
Кирилл молча довел её до ихнего домишка. Ему как-то расхотелось посмеиваться над её робостью. И почему-то вспомнилась вертихвостка Любка. Против нее Даша была совсем ребенок, с бесхитростными, чистыми глазами.
Она шла быстро, торопясь оказаться дома и скорее избавиться от провожатого. Кирилл остановился у калитки. Девушка приостановилась только на секундочку, пробормотала: "Спасибо, что проводили", и собралась прошмыгнуть во двор, но Кирилл чуть придержал ворота.
- Даш, постой… ты это… Ты извини, если напугал. Ты не бойся, некого у нас тут бояться, не тронет тебя никто. Честное слово.
Потом они встретились как-то днём. Кир ехал на машине, а она шла навстречу. Он посигналил и притормозил, высунулся из окна:
- Привет, Даренка!
- Здравствуйте…
Кирилла смешило, что она обращается к нему на "вы", но он только улыбнулся.
- Как дела? Двоек много нахватала?
Прищурившись от солнца, она ответила:
- Свои бы лучше считали.
- О! - удивился Кирилл. - Какие это - свои?
- Да хоть прошлые.
- Это откуда же тебе известно про мои двойки? - вкрадчиво поинтересовался Кир. - Признавайся, Дарья, расспрашивала обо мне?
- Вот еще! - слишком поспешно воскликнула она и покраснела.
- Вот, значит, так, да? Ну, гляди, Дарья, я это учту!
С тех пор завязалось про меж них что-то - знакомство ни знакомство, а не миновали друг друга, чтоб не переброситься парой слов. Ясно, что всякий раз то была инициатива Кирилла. Его забавляло, как она теряется, краснеет, сердится.
А может быть, Кириллу казалось занятным, что эта девчонка не пыталась с ним кокетничать, не стреляла глазенками. В отличие от других она не высматривала его в кабине машины или в толпе парней у кинотеатра.
У Кира уже было достаточно опыта по части женских приемчиков, и он безошибочно разгадывал бабьи интересы за не шибко-то хитрыми уловками. Так вот у Дарьи никакого интереса к нему не было, и все ее чувства читались, будто на ладони лежали. Его внимание вызывало в ней скорее досаду, чем что-либо другое. И злилась она по-настоящему, а терялась от неожиданности. Нет, она не была робкой, стеснительной школьницей с косичками, могла съязвить, а то и взглядом одним так ответить на неловкую шутку Кирилла, что он потом себя же и корил: "Медведь чертов!" И вообще, она с ним была как ежик - вмиг выставляла колючки. Кирилл даже недоумевал: чем уж так не угодил, чего она каждое его слово на штык принимает?
Ему невдомек было, что девчонки давно поддразнивают Дарью, выпытывают, вроде как смехом: "Ты ходишь с ним что ли? Ой, да ладно тебе скромницу-то из себя строить! А то мы слепые будто! Он же тебе проходу не дает!" А подружка предостерегает: "Ты смотри, Даш. Кирка бабник тот еще! Ему с тобой звездочки считать не интересно, ему другое надо. Ой, ну что ты скрытничаешь, Дашунь?! Мне-то могла бы рассказать. Ну не видела, ну и что? Ой, да так что ли не понятно?"
Дашу поначалу вроде бы не сильно это задевало. Она то смеялась на эти подначки, то отшучивалась, то мимо ушей пропускала. Но иногда, все же - доставало. Почему-то неизменно раздражали ее короткие реплики Алки Елецкой.
Девчонка эта училась в том же классе, что и Даша, и была хороша собой: высокая, зрелая, с красивыми светлыми волосами. Она знала цену своей внешности и как должное принимала восхищение подружек: "Ой, Алка! Какая же ты красивая!" Но завистливые вздохи подруг давно перестали ее волновать, имелись мишени куда интереснее, и Алла с удовольствием испытывала свой арсенал многозначительных взглядов и эффектных поз, которым владела в совершенстве, была ходячим пособием: "Как завлечь мужчину". Иногда она развлекалась: выбирала объект эксперимента и заявляла подружкам: "Спорим, он сегодня со мной уйдет!" Спорить с ней никто не хотел, к тому же нередко объектом этим оказывался дружок одной из них. Но Аллочка только посмеивалась, а выходило все по ее. Обижались на нее, злились. Только проку от этого никакого не было, привыкла девка получать желаемое. Мать у нее была не из простых - прокуроршей в суде работала, строга была, боялись ее. А дочке единственной попустительствовала во всем, и Алка из матери веревки вила.
К новенькой Елецкую будто тянуло что. То комплиментами ее осыпала: "Ой, Дашуня, какие же у тебя глаза красивые! А фигурка! Мне бы такую!" Дарья только морщилась в ответ. А то вдруг Алочка начинала цеплять ее, старалась вывести из себя, и если это удавалось, испытывала явное удовольствие. А Дашу и в самом деле задевало, когда та роняла с небрежением: "Да что ты отнекиваешься? Слышал кое-кто, что Кирюха сказал тогда на танцах. "Пошел, - говорит, - отношения с новенькой налаживать". Мне так лично, больше ничего и знать не надо, - жала Алка плечами. - Дурному ясно, какие отношения Кирке нужны".
Все эти разговоры яйца выеденного не стоили. Но когда окружающие раз пять на дню спросят, намекнут, сообщат многозначительно, и все на тему Кирилла, тут уж хочешь-не хочешь, а количество перейдет в качество. И Даше это порядком надоело. Иной раз, в запале решала, что все ему выскажет, пусть отцепится он, наконец, от нее! Но остывала и думала - а что высказывать-то? Кирилл к ней и не цепляется. И все оставалось по-прежнему.

***

Весна была скорая. Снега начали сходить так дружно, что земля не успевала оттаять и вода с трудом уходила в мерзлую почву. Речка вышла из берегов, широко разлилась по пойме. Изобильная весенняя вода по низинам и руслам ручьев вошла даже в село. По иным улицам только в высоких броднях и можно было пройти, а то и вовсе в лодках-плоскодонках людей перевозили через мутные, паводковые воды.
В тот раз Кир увидел Дашу на обочине дороги. Она растерянно стояла у поворота: ей надо было свернуть на свою улицу, но самое ее начало, несколько метров, скрыла широко разлившаяся протока - талая вода переполнила придорожную канаву и потекла прямо через дорогу. Утром еще Даша проходила тут посуху, а назад теперь как? Стояла Дарья не одна, а еще с двумя девчонками-одноклассницами. Видать, из школы шли, и теперь придумывали, как помочь подружке попасть домой.
Кирилл затормозил рядом.
- Привет, девчонки! Что, Даренка, вплавь придется тебе домой добираться, а?
- О, Кира! Привет! - заулыбались подружки. Даша же бросила на него короткий обиженный взгляд и повернулась к подругам:
- Ладно, да завтра.
- Эй, Дарья, ты куда?! Стой! Там же глубоко, начерпаешь в сапоги! - забеспокоился Кирилл, видя, что строптивая девчонка наладилась идти вброд. - Да стой ты, я перевезу! Слышь, Дарья!
Она только глянула сердито через плечо и, не остерегаясь, разбрызгивая воду, пошла по скрытой под водой дороге.
- Да ты что! - Кирилл выпрыгнул из кабины, догнал и схватил ее за руку. - Рехнулась что ли? Вода же ледяная!
- Не трогай меня! - Даша вырвала руку, уперлась в него глазами. - Тебе что надо? Тебя просят что ли?
Он посмотрел вниз, на ее коротенькие полусапожки, внутрь которых лилась вода, бросил взгляд на девчонок сзади, с интересом глядевших на них. Усмехнулся. И вдруг наклонился, подхватил ее рукой под коленки и выдернул из воды.
- Отпусти меня сейчас же! Отпусти! - начала отпихивать его девушка.
- Ну-ка, тихо мне! - прикрикнул Кирилл. - Искупаться хочешь? Тетрадки свои лучше держи, уронишь в воду.
Он без всякого усилия нес ее на руке, как носят ребенка. Вышел на сухое и отпустил - в сапожках громко хлюпнуло.
Чувак трахает бывшую любовницу в лесу и снимает это от первого лица
Интенсивный секс семейной парочки на вебку | порно видео
Зрелка с короткой стрижкой на кухне посыпает мукой большие дойки и письку