Зараза

1

Таня пришла в нашу школу в десятом классе. У нее было полтора года, чтобы завести друзей и как-то о себе заявить. Но Таня как была странной новенькой, так и осталась — и, судя по всему, это был ее сознательный выбор.

Она сидела одна за последней партой среднего ряда. Как села туда в начале десятого класса, так и не сдвинулась. Никто не выражал желания разделить ее одиночества. Таня обладала настоящим даром — отталкивать от себя людей. Парадокс был в том, что по природным данным ее никак нельзя было назвать страшной — худенькая, невысокая, со светло-русыми волосами, и красивыми зелеными глазами, совершенно нормальное русское лицо. При обычном раскладе этого вполне достаточно. Королевой класса не стать, но при ее молчаливости и нелюдимости вполне можно было бы создать образ блоковской Незнакомки. Но почему-то назвать Незнакомкой Таню никому не пришло бы в голову даже в бреду. Может, из-за выражения лица — какого-то тупого, ничего не выражающего, может, из-за пустых глаз, а скорее из-за ее облика в целом. В общем, впечатление она производило неприятное и даже жутковатое.

Когда она только пришла в класс, все почему-то подумали, что она умственно отсталая — настолько бессмысленный и пустой у нее был взгляд. На вопросы девчонок она либо отмалчивалась, либо отвечала односложно и коротко. Голос у нее тоже был неприятный — низкий и тоже какой-то пустой, потрескивающий. Когда я в первый раз его услышала, почему-то перед глазами возникла шаровая молния, увиденная в какой-то передаче. Злой, бессмысленный комок пустоты. Такое впечатление о ней у меня и осталось на все время, пока мы учились вместе.

Сомнения о Таниных умственных способностях развеялись на первом же уроке — ее вызвали отвечать, и она ответила не блестяще конечно, но вполне сносно, на четверку. Говорила она ровно, лишенным эмоций голосом. Судя по лицу учительницы, Таня на нее тоже произвела неприятное впечатление.

Одевалась она иначе как «странно», не скажешь. Вещи вроде обычные — джинсы, майки, но сидели они на ее неплохой в принципе фигуре, как на корове седло. Довольно необычно для простого трикотажа, который на стройной фигуре всегда сидит хорошо.

Единственный действительно значимый внешний минус Тани был в причине, которую мы увидели через несколько дней. Она была нечистоплотна в прямом смысле слова. Уже на третий день учебы от нее отчетливо запахло потом, и пахло с тех пор почти всегда. Создавалось впечатление, что она моется раз в неделю, а одежду стирает и то реже. Зубы ее тоже были не в лучшем состоянии — желтые и с явно заметным налетом. Это было действительно неприятно и тоже странно — одно дело быть грязнулей в пять лет, а другое — в пятнадцать, когда любая нормальная девушка начинает усиленно следить за собой. Не ради мальчиков, а потому что просто так нужно, чтобы зубы были белыми, дыхание пахло мятой, а тело — туалетной водой.

Таня же упорно производила впечатление ребенка, несмотря на вполне оформившуюся фигуру. Причем ребенка неприятного, из тех, у кого в детском саду вечно засыхают сопли под носом. В общем, женственности в ней было ноль.

В принципе, класс у нас был хороший. Конечно, были и двоечники-хулиганы, и «первая красавица» с замашками вожака стаи, но, в общем, все было спокойно. Существовало что-то вроде иерархии — наша «акелла» Вика и кружок девчонок вокруг нее, остальные девочки посерее и потише — по парам и сами по себе. У мальчиков было то же самое — Викин парень Вадим со свитой, и все остальные. Я была в свите Вики, хотя выбивалась из остальных, была отличницей и «папиной дочкой», такой же серой мышкой, как и те, кто в свиту не попал, но мы с Викой были соседками по лестничной клетке, росли вместе, и любили друг друга, хоть и были совсем не похожи.

Вика Красина. Так вышло, что я, наверное, знала ее лучше других. Она была самой яркой в нашем классе, и явно самой сильной. Очень красивая — натуральная блондинка, голубые глаза, высокая и стройная. Вся красота — от природы. А в остальном особо гламурной ее нельзя было назвать. Одевалась она, как и все девчонки тех лет — спортивная куртка, джинсы, кроссовки, волосы — в хвост. Ее знали как громкую, активную, веселую и злую девчонку. Я знала ее еще и как отзывчивого, прямого и честного человека. Из тех, кто всегда все говорит в лицо, не лебезит и не лицемерит, улыбаясь в глаза и шушукаясь за спиной. Уже тогда, в детстве, я чувствовала, что эти черты гораздо важнее вежливости.

Единственный минус Вики не перекрывал для меня ее достоинств, но был довольно ощутим. Она была вспыльчива, как спичка, и так же быстро прогорала. Но, выйдя из себя, она могла и накричать, и укрыть матом, и даже ударить. Помню, в седьмом классе, мы с Викой как-то сильно поспорили о чем-то. Не ругались, а именно спорили на какую-то отвлеченную тему, не помню уже о чем. В пылу спора Вика как всегда завелась, и в итоге ударила меня кулаком в плечо. Я сразу встала и молча ушла. Дома я увидела на плече синяк — довольно глубокий и болезненный, и расплакалась. Три дня мы не разговаривали, я пересела от нее, и перестала заходить за ней перед школой. Вика молчала и не делала никаких шагов, как будто не замечая меня. На четвертый день (это был выходной), с утра позвонили в дверь. Я открыла — на пороге стояла Вика. Наверное, тогда был второй раз в жизни, когда я видела, как она плакала.

— Прости меня, Юль! — ее лицо скривилось, и она обняла меня, уткнувшись лицом мне в плечо. Я тоже заплакала, и мы ревели так на лестничной клетке минут пятнадцать. В тот же день выяснилось, что она специально долбанулась плечом об угол шкафа, и носила теперь такой же синяк. Разумеется, в тот же день мы помирились, и больше никогда не ссорились так бурно. Но с другими она по-прежнему могла распустить руки, причем доставалось не только девчонкам, но и пацанам.

Я понимаю, отчего было так — наверное, я единственная. Викина мама умерла, когда нам было по три года, и воспитывал ее отец. А Викин отец был МЧСником в отставке. Он всегда мечтал иметь сына, как это ни банально, но жена оставила ему только милую голубоглазую Вику. Бабушек-дедушек у них не было, и Викин папа воспитывал дочь так, как мог — учил быть сильной, всегда давать сдачи, защищать слабых и не давать спуску никому. Вика росла, впитывая эти истины, лет до двенадцати она была настоящей пацанкой, всегда ходила в синяках, причем синяки и ссадины в основном базировались на костяшках ее пальцев. Потом она повзрослела, расцвела, моментально выбрала себе в пару такого же бойца и спортсмена Вадика, и стала чуть мягче. Девчонки боялись ее по инерции, но все-таки страх у всех скорее перешел в уважение.

Когда в наш класс пришла Таня, Вика какое-то время наблюдала за ней. Однажды мы курили за школой, Вика сплюнула на землю и сказала:

— Блин, бабы… бесит меня эта новенькая. Даже не знаю почему, это вообще-то странно.

Мы все молча кивнули. Вика выразила общую мысль.

— Может, это… темную ей устроим? — подала голос кровожадная Машка Федорова. Мы переглянулись. Вика сощурилась.

— Эх, я бы с удовольствием.

Я посмотрела на Вику.

— Вик, ну нельзя же просто так ее бить. Да, она и правда странная, но надо все-таки дать ей время. Может, она стесняется или волнуется. Новенькой вообще быть непросто.

Все согласились со мной. И правда, может мы поспешили с выводами. Может, она еще окажется нормальной.

Как уже ясно, Таня нормальной не оказалась.

Она молчала, ходила по стенке, воняла потом и всех раздражала. Учителя относились к ней по-разному — кто-то жалел, кто-то раздражался и придирался. Таня реагировала на все одинаково — тупое молчание и взгляд, устремленный в никуда. Еще одна ее черта — она никогда не смотрела прямо в глаза. Казалось, что она смотрит всегда куда-то мимо, или между глазами. Наверное, она делала это специально. Я наблюдала за ней и видела, что иногда ее взгляд становился цепким и острым. Обычно это происходило, когда рядом кто-то сплетничал.

Я часто наблюдала за Таней. Может, потому что она сидела почти рядом со мной — через проход, я справа от прохода, она слева. Вика сидела передо мной с Вадиком, когда она пересела от меня, моей соседкой стала та самая Маша Федорова, еще одна подружка Вики, самая гламурная и обеспеченная девочка нашего класса. Таким образом, я, серая мышка, снова оказалась в центре нашей «элиты». С Машей мы подругами не были, но общались хорошо. Мы друг друга дополняли — сильная Вика, красивая и ухоженная Маша, и я, умная Юля. На уроках я помогала девчонкам и Вадику, и меня это не напрягало.

А еще я подсматривала за Таней.

Иногда мне кажется, что Таня была настоящим кладезем информации о нашей жизни. Я видела, как она подслушивает все разговоры, которые ее совершенно не касались. Как только рядом кто-то шептал: «Прикинь…», я видела, как напрягается Танина шея, и она слегка поворачивает голову, продолжая малевать что-то в блокноте. Всегда, когда она не писала конспект, она что-то рисовала. Я видела, как ее рука напрягалась, сжимая ручку, как отрывисто она начинала чертить линии. Было видно, что она слушает, причем не просто слушает, а запоминает.

Тополев подрался со одиннадцатиклассником. Шмелева заболела гриппом. На дне рождения Красиной все напились, и Соловьева с Яковенко заперлись на час в ванной. У Федоровой взрослый любовник тридцати лет, который часто заезжает за ней на красном «Пежо».

Все эти события нашего класса Таня впитывала, как губка, хотя ее они никак не касались. На дни рождения она не ходила, хотя поначалу ее приглашали. В концертах не участвовала, никаких талантов у нее не было. Правда, на дискотеки по случаю окончания четверти и в честь Нового года она исправно приходила, одетая так же, как всегда, и весь вечер подпирала стенку. Наверное, она приходила, не чтобы танцевать, а в надежде увидеть или услышать что-то интересное.

Впрочем, когда Таня только пришла в наш класс, на дискотеке в конце первой четверти ее пригласил танцевать Костя Дорошенко. Он протанцевал с ней медленный танец, а потом вернулся к нам.

— Ну что, как там новенькая? — поинтересовался Вадик.

Костя поморщился.

— Трындец, у нее изо рта воняет, прикиньте. А она еще и к лицу тянется постоянно, блин.

— Фу, мерзость. — Федорова передернула плечами. — Пошли, я тебя утешу.

И она увела Костика танцевать. Мы с Викой переглянулись.

— Эх, Юлька, вот ты добрая, тебе эту овцу жалко. А у меня просто кулаки чешутся, мерзость же. Как таракан какой-то, — Вика поморщилась.

Я пожала плечами.

— Ну, Вик, не бывает так, чтобы все люди нравились. Вокруг всегда найдется кто-то неприятный. Но это же не значит, что каждого надо бить.

Вика засмеялась и обняла меня за плечи.

— Эх, Юльк, твои слова б да богу в уши...

2

В общем-то, если бы не событие, к которому я веду, наверное, мы все спокойно доучились до выпускного и навсегда забыли бы про Таню. В городе мы почему-то никогда не сталкивались с ней, хотя жили все рядом, да и город у нас не самый огромный. Но видели мы ее только на уроках. Мы не знали, где она живет. Даже родителей ее никто не видел. Как-то я попросила маму перед родительским собранием посмотреть на маму Тани Ткачевой и рассказать потом, какая она. Мама удивилась, но я объяснила ей ситуацию. К сожалению, наш план сорвался на корню — никто из ее родителей не пришел на собрание. Им и смысла не было приходить — Таня не получала ни одобрения, ни нареканий.

Постепенно наш интерес к Тане угас. Она не привлекала внимание, так же тихо сидела на задней парте, и коварные мысли устроить ей «темную» как-то отступили и потеряли свою актуальность. Учебный год плавно катился к завершению, нас поглотили наши очень важные заботы, и Таня просто стерлась из них. На дискотеку по случаю окончания десятого класса она явилась в дурацком оранжевом платье, которое делало ее бледное лицо каким-то совсем зеленым, и даже танцевала с парнем из параллельного класса. Но нам было не интересно. Я начала встречаться с Мишей Самойловым, мы танцевали медляки и таяли друг от друга, а потом целовались под лестницей. Не помню даже, что на дискотеке делала Вика, мне было не до того.

Лето прошло здорово, наверное, это самое запомнившееся лето в моей жизни — может, из-за ужаса, который последовал после. Мы целыми днями гуляли — я, Миша, Вика с Вадиком, Маша и еще кто-нибудь из класса. Ездили на пруд, купались, шатались по городу, перекусывая в кафешках или у кого-нибудь из нас дома. Родители были не против — мы же не шпана какая-то. С Мишей у нас все было просто замечательно, лучше не бывает. О Тане за все лето мы даже ни разу не вспомнили.

3

Она нарисовалась первого сентября, и снова стояла как неприкаянная, в стороне от всех. Снова в мешковатой майке, вытертых джинсах и каких-то разбитых сандалиях. Увидев ее, Вика с Машей закатили глаза.

— О господи, явилась. Я уже и забыла про нее, — выразительно протянула Маша. Нам ничего не оставалось, как кивнуть.

В этом году Тане повезло — у нее появился сосед по парте, правда, ненадолго. В этом году пришел один новый ученик — Саша Кривошеев. За неимением других свободных мест он сел к Тане, но уже к концу дня пересел на свободную парту сзади нас. Маша тут же взяла его в оборот:

— Привет, милый, а что это ты от Таньки сбежал? Лишил можно сказать девушку последнего шанса!

Саша обаятельно улыбнулся и перегнулся через парту к Маше.

— Зато теперь я могу делать вот так, — и он резко дернул ее за застежку лифчика, выпирающую из-под тонкой трикотажной майки.

Маша взвизгнула и треснула его по голове учебником, но мы с Викой, которая тоже наблюдала эту сцену, увидели, что Маша уже поплыла. Ее роман с взрослым мужчиной на Пежо закончился еще в мае тем, что Маша делала у Вики дома тест на беременность и рыдала, пока мы отпаивали ее чаем. Слава богу, все обошлось, но Маша еще долго по нему убивалась. Этот эпизод сблизил нас троих еще больше.

Весь следующий урок Маша провела, практически лежа грудью на парте Саши и отчаянно кокетничая, благо урока у нас считай, что не было, географичка куда-то ушла, наказав нам переписывать таблицу из учебника. Рисуя таблицу, я украдкой посмотрела на Таню, и слегка оторопела. Вместо того, чтобы как обычно малевать свои линии, она сидела, сложив руки, и неотрывно смотрела на Сашу и Машу, которая пересела к нему уже в начале следующего урока. Перехватив мой взгляд, она посмотрела мне прямо в глаза, наверное, первый раз за весь год, что мы были знакомы. Ее губы дрогнули в улыбке, и мне почему-то стало страшно. Чувство было, как будто я проглотила кусок льда, который теперь медленно двигался у меня внутри.

После уроков Маша ускакала с Сашей под ручку, а мы с Викой пошли покурить за школу. Единственное плохое, чему научила меня Вика — это курить. Я рассказала Вике, как Таня смотрела на Машу.

— А как ты думала, Саша парень симпатичный, эта кикимора стопудово на него глаз положила, а он так демонстративно ее прокатил. Да еще и с Машкой, ну.

Да, Вика была права. Выбери Саша любую из наших обычных девчонок, наверное, было бы не так обидно. Но Маша, богатая, красивая, наглая Маша… это как удар под дых. Я даже посочувствовала Тане.

До самого декабря я наблюдала, как Таня пялится на парту позади меня. Машка заметила это, и ее, кажется, это даже подзадоривало. Саша, как и многие парни, был слеп и ничего, казалось, не замечал. Маша вела свою игру. Ее декольте стали еще глубже, а юбки еще короче. Делалось это не для Саши, а для Тани. Таня вроде бы не велась, но я видела, как напряжена ее шея, когда голова склонена к северу, а глаза смотрят на юго-восток. Иногда мне становилось ее жалко, но инстинктивное отвращение к Тане пересиливало жалость. Никто не заставлял ее быть такой мерзкой, в конце концов. Мы пытались дать ей шанс.

4

В ноябре произошло маленькое, почти незаметное событие, которое, наверное, и дало толчок всему, что случилось потом. В тот день после урока биологии учительница раздавала нам темы рефератов, которые мы должны были сдать в конце четверти вместо итоговой контрольной. Мы все сгрудились вокруг учительского стола, просматривая предложенные темы и пытаясь выбрать самое простое. Наши парни растолкали всех, и мы с девчонками оказались как раз возле стола. Я быстро написала свою фамилию рядом с темой «Условные рефлексы» и теперь консультировала парней, какая тема легче. По учебе в нашей компании главной была я.

Так вышло, что Таня стояла точно за плечом Саши. К слову, он был высоким парнем, и Танин подбородок лег ему аккурат на плечо. Я была напротив и видела, как она смотрит на него. Похоже, Саша сначала не заметил Таню, и не почувствовал, что она прижимается к нему. А может, он просто не подумал, что это Таня, потому что прижмись к нему любая другая девчонка, Саша был бы не против. Но с Таней он уже когда-то посидел, и тоже попал под те чары отвращения, которые она источала. В общем, поняв, кто стоит сзади, он инстинктивно отскочил в сторону.

— Фу блин, Таня, ты бы хоть зубы почистила, прежде чем лезть, ну! — гаркнул он на весь класс.

В принципе, подобная фраза в адрес Тани звучали не впервой. Но, я думаю, услышать такое от парня, который тебе нравится… Если бы мне такое сказал Миша, я бы наверное просто умерла на месте. Поэтому мне стало жалко Таню. Она как-то затравленно оглянулась и бросилась вон из класса. Мы с девчонками переглянулись, Саша пожал плечами. В принципе, и все. В жизни бы не запомнила эту ерунду саму по себе, но это было первое звено в цепи кошмара, в который мы окунулись через пару недель.

На следующий день, и две недели подряд, все было абсолютно нормально. Таня ходила отрешенная, как всегда, никак не показывая, что переживает из-за своего позора. В середине декабря запыхавшаяся растрепанная Вика влетела в класс перед началом второго урока — на первом ее не было.

— Блин, ребята, атас! Сашка руки переломал! Только что, на турниках! Машка уехала с ним на скорой! — после каждой фразы она как будто ставила восклицательный знак, шумно втягивая воздух.

Гомон стих, все обступили ее.

— Что случилось? Как так вообще?

— Да как! Я проспала, бегу к школе, смотрю — на площадке Машка с Саньком сидят, прогуливают. Я к ним пошла, думаю, все равно опоздала, чего уж там. Сидели, болтали, Сашка стал на турниках выпендриваться, трюки показывать, крутился по-всякому. Не знаю, как так получилось даже, но блин, в какой-то момент у него руки просто замотались на турник, как веревки! Это ужасно просто было, открытые переломы, кровища! Машка так орала, еле ее успокоила! А он в грязь упал и лежит, не шевелится, с руками этими. В общем, я скорую вызвала, они Машке успокоительного дали, и она с ним поехала. — Вика перевела дыхание. Руки у нее тряслись.

Все молчали, переваривая информацию. Тишина была плотной и осязаемой, как ватное одеяло. Внезапно эту тишину разорвал странный звук, как будто что-то точат напильником. Все вздрогнули и обернулись. Таня сидела за своей последней партой и тихо, скрипуче хихикала. Я почувствовала, как по шее ползут мурашки. Это было очень жутко.

Вика подлетела к Тане и отвесила ей смачную пощечину. Ее голова безвольно мотнулась назад, хихикать она перестала.

— Что, тварь, смешно тебе? Вот зараза! Мразь! — Вика вытащила ее из-за парты и начала пинать. Мы подбежали и оттащили ее. Буквально через несколько секунд в класс пошла учительница.

— Девочки, что происходит? — она обвела глазами класс. Я оттащила Вику к ее парте и повернулась.

— Саша Кривошеев в больнице, руки сломал. Маша Федорова с ним поехала. Это до уроков случилось, Вика рассказала сейчас.

Катерина Ивановна покачала головой.

— Ох, горе… Родители знают? — обратилась она к Вике.

Вика мотнула головой:

— Наверное, Машка уже позвонила им.

Учительница кивнула.

— Ладно, ребят, начинаем урок.

5

Записывая урок, я украдкой наблюдала за Таней. Она сидела как всегда отрешенная. Казалось, ей было абсолютно все равно, что несколько минут назад ее били. Вика тоже оглядывалась на нее, и я видела, какой кровожадный у нее взгляд.

После уроков мы как обычно собрались в курилке. Наверное, стоит перечислить, кто там был. Вика Красина, Алена Рогова, Катя Марченко, Аня Павленко, Лена Кабанова, и я — Юля Андреева. Вика, прищурившись, уставилась на дымящийся кончик сигареты. Наконец она подала голос:

— Не знаю, как вы, девки, но я уже так не могу. Эта зараза… вы видели вообще? Вы слышали, как она ржала?

Мы молча кивнули. Слышали все.

— Предлагаешь «темную»? — спросила Аня, затягиваясь сигаретой.

Вика пожала плечами.

— Я предлагаю так. Завтра подходим к ней и забиваем стрелу, например за стадионом. Если не придет, будет хуже.

Девчонки согласились с Викиным планом и отправились по домам, а мы позвонили Маше и пошли к ней, чтобы поддержать. Машка жила в центре, в огромной пятикомнатной квартире. Ее папа держит в городе сеть салонов мобильной связи. Встретила нас Маша бледная и заплаканная. Мы, как могли, поддержали ее, и выяснили, что Саньку уже сделали операцию и вставили какие-то штыри в локти. Пока он еще был в реанимации, но скоро должны перевести в палату. Вика рассказала Маше о сегодняшнем. Лицо Машки пошло пятнами.

— Блин, бабы, я думала завтра с утра к Сашке, но с вами в школу пойду. Плюну в рожу этой твари.

Ночью я долго не могла уснуть. Ворочалась с боку на бок, пила бесконечную воду, считала баранов, но мысли неизменно возвращались к тому, что ждет завтра. Я пыталась убедить себя, что мы просто поговорим с Таней, ну может, Вика слегка даст ей по башке, чего Таня в полной мере заслужила. Злорадство над чужим несчастьем — хуже этого может быть только предательство. В идеале было бы напугать Таню, чтобы она просто перевелась в другую школу, или хотя бы в другой класс. Но на это надеяться глупо — какой дурак переведется в середине выпускного года. Такими мыслями я успокаивала себя, но где-то глубоко внутри все равно оставалось противное, сосущее чувство. Как будто ощущение близкой беды.

В субботу в школу пришли все девчонки, подписавшиеся на «стрелку», и Машка в том числе. После третьего урока мы подошли к Тане. Она стояла, как обычно, у окна, и смотрела во двор. На ней был застиранный бежевый свитерок с воротом под горло и джинсы, вытертые почти до белизны. На наше появление она отреагировала, лишь чуть скосив глаза. Вика подошла к ней почти вплотную.

— В общем так, Ткачева. Нам нужно с тобой поговорить после школы. Явка обязательна. Приходи на площадку за стадионом, ты знаешь, где это. К двум часам.

Таня медленно повернула голову и обвела нас равнодушным взглядом.

— Зачем? — прошелестела она без всякого интереса в голосе.

Вперед выступила Машка и впилась пальцами ей в плечо.

— Затем. Поговорить надо о твоем поведении. Если не придешь — будет хуже. Усекла?

Таня равнодушно кивнула и снова уставилась в окно. Мы отошли в другой конец коридора, слегка обескураженные ее поведением.

— Блин, девки, а может, она реально — того? — Алена Рогова покрутила растопыренными пальцами у виска.

— А если и правда? Вдруг у нее припадок начнется или еще что, а мы потом виноваты будем? — подала голос Марченко, поежившись.

Маша с Викой молчали. Об этом я тоже думала в свою бессонницу.

— Девочки, ну мы же не собираемся бить ее, или издеваться! Просто поговорим, чтобы она поняла, что и как. Можно сказать, из благих целей — вы ее такую в универе представляете? Может, она реально не понимает, как выглядит со стороны?

В тот момент я сама почти верила в то, что говорила.

Продолжение>

Читать историю на нашем портале.