Замечательный косплей с симпатичными крошками

⚡ 👉🏻👉🏻👉🏻 ИНФОРМАЦИЯ ДОСТУПНА ЗДЕСЬ ЖМИТЕ 👈🏻👈🏻👈🏻

Замечательный косплей с симпатичными крошками

Цвет фона
черный
светло-черный
бежевый
бежевый 2
персиковый
зеленый
серо-зеленый
желтый
синий
серый
красный
белый


Цвет шрифта
белый
зеленый
желтый
синий
темно-синий
серый
светло-серый
тёмно-серый
красный


Размер шрифта
14px
16px
18px
20px
22px
24px


Шрифт
Arial, Helvetica, sans-serif
"Arial Black", Gadget, sans-serif
"Bookman Old Style", serif
"Comic Sans MS", cursive
Courier, monospace
"Courier New", Courier, monospace
Garamond, serif
Georgia, serif
Impact, Charcoal, sans-serif
"Lucida Console", Monaco, monospace
"Lucida Sans Unicode", "Lucida Grande", sans-serif
"MS Sans Serif", Geneva, sans-serif
"MS Serif", "New York", sans-serif
"Palatino Linotype", "Book Antiqua", Palatino, serif
Symbol, sans-serif
Tahoma, Geneva, sans-serif
"Times New Roman", Times, serif
"Trebuchet MS", Helvetica, sans-serif
Verdana, Geneva, sans-serif
Webdings, sans-serif
Wingdings, "Zapf Dingbats", sans-serif


Насыщенность шрифта
жирный


Обычный стиль
курсив


Ширина текста
400px
500px
600px
700px
800px
900px
1000px
1100px
1200px


Показывать меню
Убрать меню


Абзац
0px
4px
12px
16px
20px
24px
28px
32px
36px
40px


Межстрочный интервал
18px
20px
22px
24px
26px
28px
30px
32px


Перевела с английского Елена Фельдман

агенту мироздания, который свел нас вместе,

а также Эндрю Элиопулосу и Донне Брэй,

Этот город опутывает своих жителей паутиной негласных правил. Не застывать столбом посреди тротуара, не пялиться на небоскребы, не зависать у стены, чтобы почитать граффити. Никаких огромных складных карт, или забавных рюкзаков, или зрительного контакта. Упаси вас бог мурлыкать на улице песенки из «Дорогого Эвана Хэнсена»

[1]

. И уж тем более делать селфи на углу, даже если позади стоит тележка с хот-догами и целый ряд желтых такси — а это, между прочим, и есть самый типичный нью-йоркский пейзаж. Нет, вы, конечно, можете молча им полюбоваться, но не забывайте
 быть крутым
. Судя по тому, что я успел узнать о Нью-Йорке, это здесь главная заповедь:
быть крутым.

Взять хоть сегодняшнее утро. Ошибка за ошибкой. Сперва я посмотрел на небо — всего только на секунду — и как взглядом к нему приклеился. С такого ракурса кажется, будто весь мир приподнялся на цыпочках, чтобы дотянуться до огненного шара солнца. Красиво. Пожалуй, накину Нью-Йорку десяток очков. Да. Красиво и сюрреалистично, и совсем ничего общего с Джорджией. Я разворачиваю телефон, чтобы сделать снимок. Заметьте, не сторис в инстаграме. Даже без фильтров. Просто мгновенный снимок.

Что тут начинается! Пешеходы меня растерзать готовы
. О боже. Двигайся уже. Ну давай. Гребаные туристы.
То есть я остановился на две секунды ради фотографии — и уже зачислен в нарушители спокойствия. Теперь я буду виноват в каждой задержке метро, дорожной пробке, даже во встречном ветре.

Хотя я, строго говоря, не турист. Я здесь живу — по крайней мере этим летом. И уж точно не занимаюсь осмотром достопримечательностей в понедельник после полудня. Я вообще-то иду по делам. Ну хорошо, в «Старбакс» за кофе для коллег — но это ведь считается?

Может, я делаю крюк. Может, хочу еще пару минут побыть вдали от маминого офиса. Обычно стажировки — это скорее скучно, чем ужасно, но сегодняшний день побил все рекорды по дерьмовости. Знаете, бывают такие дни, когда в принтере заканчивается бумага, в подсобке тоже ни листочка, и ты пытаешься втихую стащить немножко из ксерокса, но лоток с бумагой заедает, ты умудряешься нажать не ту кнопку, и аппарат принимается пищать как резаный?

А ты стоишь и думаешь: кто бы ни придумал ксероксы, этому человеку сейчас крайне не помешал бы поджопник. Скажем, от тебя. Или от другого милого еврейского мальчика ростом метр семьдесят, с СДВГ

[2]

 и темпераментом торнадо. Знаете такие дни? Ну вот.

Так что все, чего мне сейчас хочется, — это излить душу Итану и Джесси, но я до сих пор не научился одновременно идти и печатать.

Поэтому я сворачиваю с тротуара на самую обочину, ко входу в почтовое отделение — и ух ты! — здешние почты совсем не похожи на те, что в Мильтоне, штат Джорджия. У этой — белый каменный фасад с колоннами и латунными украшениями, и выглядит она так изящно, что на ее фоне я чувствую себя слишком простецки одетым. А ведь я даже при галстуке!

Я отправляю Итану и Джесси снимок солнечной улицы.
 
Нелегкий денек в офисе!

Ответ от Джесси приходит немедленно:
Засранец. Хочу быть на твоем месте.

Понимаете, в чем штука: мы с Итаном и Джесси были лучшими друзьями примерно с сотворения мира, и с ними я всегда был Настоящим Артуром. То есть Одиноким Растяпой Артуром — в противоположность Жизнерадостному Инста-Артуру. Но по некоторым причинам мне нужно убедить их, что я просто тащусь от жизни в Нью-Йорке. Вот я и убеждаю. Неделями шлю сообщения в духе Жизнерадостного Инста-Артура. Не знаю, правда, насколько достоверно выходит.

А еще скучаю
, — добавляет Джесси и разражается целой строчкой поцелуйных смайликов. Господи, она прямо как моя бабуля. Если бы моей бабуле было шестнадцать лет. Окажись Джесси здесь, она наверняка оставила бы у меня на щеке помадный отпечаток в форме губ. Главная странность в том, что у нас в жизни не было вот этой «уси-пусечной» дружбы — по крайней мере до вечера выпускного.

До вечера, когда я сказал Джесси и Итану, что я гей.

И я по вам скучаю
, — признаюсь я.

Еще четыре недели
.
 — Не то чтобы я считал.

Итан наконец отвечает самым двусмысленным из смайликов — со стиснутыми зубами. Ну и как это понимать? Если Джесси после выпускного превратилась в мою бабулю, то Итан превратился в мима. В групповом чате все еще не так плохо, но в личном… Вот что случилось после выпускного: мой телефон перестал пиликать от его сообщений каждые пять секунд. И чего врать, это самое дерьмовое ощущение в моей жизни. Надо вывести Итана на откровенный разговор. Однажды. Да. Скоро. Может, даже сегодня. Может…

Но в эту секунду дверь почты распахивается, и на пороге появляются — я сейчас не шучу! — похожие, как две капли воды, близнецы в одинаковых комбинезонах и с закрученными усами. Итану бы такое понравилось. Эта мысль меня бесит. Вот в чем проблема с Итаном! Минуту назад я готов был надрать ему задницу за эти двусмысленные смайлики, а теперь просто хочу услышать, как он смеется. Эмоциональный разворот на сто восемьдесят градусов ровно за шестьдесят секунд.

Близнецы проходят мимо, и я вижу, что волосы у обоих собраны в пучки. Ну конечно, у них пучки! Должно быть, Нью-Йорк — отдельная планета, потому что никто даже глазом не ведет.

Кроме одного парня, который идет к почте с картонной коробкой в руках и едва не спотыкается при виде этой парочки. У него на лице написано такое замешательство, что я не могу сдержать смех.

Богородица, Иисус и все святые. Это самый симпатичный парень на свете. Может, дело в волосах, или веснушках, или румянце на щеках. Вообще-то я не из тех, кто будет пялиться на чьи-то щеки, но на такие не грех и попялиться. И на все остальное тоже. Идеально взлохмаченные светло-каштановые волосы. Облегающие джинсы, слегка стоптанные кеды, серая футболка с надписью
Dream & Bean Coffee
, которую едва видно над коробкой. Он выше меня (ладно, это как раз нормально, большинство парней выше).

Но двадцать очков Гриффиндору, потому что мне удается улыбнуться в ответ.

— Спорим, их двухместный велосипед припаркован у барбершопа?

Он смеется немного растерянно, но очаровательно. У меня тут же голова идет кругом.

— Определенно у барбершопа. В крайнем случае у арт-галереи или крафтовой пивоварни.

Целую минуту мы просто смотрим друг на друга и ухмыляемся.

— Гм, ты заходишь? — спрашивает он наконец.

И захожу за ним на почту. Это даже не мое решение. Ну хорошо, не совсем мое — моего тела. Невидимого якоря у меня в груди. Я словно
должен
познакомиться с этим парнем. Как будто это неизбежно.

Так, ладно, пора кое в чем признаться. Возможно, после этого вас стошнит — если до сих пор не стошнило, — но я все равно скажу.

Я верю в любовь с первого взгляда. В судьбу, мироздание, все дела. Но не так, как вы думаете. Никаких там «наши души были разлучены, и теперь мы вместе отныне и навек». Я просто думаю, что нам суждено встретить некоторых людей. Что судьба сама сводит нас с ними.

Даже в совершенно заурядный июльский понедельник. Даже на почте.

Хотя ладно, будем честны: это не совсем обычная почта. Величиной с бальный зал, с блестящими полами, рядами пронумерованных абонентских ящиков и настоящими
статуями
, как в музее. Парень-с-коробкой подходит к столику у входа, опускает на него свою ношу и начинает заполнять почтовую наклейку.

Поэтому я беру с ближайшей стойки чистый конверт и направляюсь к тому же столику. Прогулочным шагом, ага. Сама обыденность. Теперь мне всего-то и нужно, что подобрать правильные слова для поддержания беседы. По правде говоря, обычно у меня не бывает проблем с незнакомцами. Уж не знаю, это фишка выходцев из Джорджии или просто людей по имени Артур — но если по магазину блуждает подслеповатый старичок, именно я буду взвешивать ему пакет с черносливом. Если в соседнем кресле самолета окажется беременная дама, к моменту приземления она поклянется назвать своего еще не рожденного ребенка в мою честь. Уж с чем, с чем, а с длинным языком мне повезло.

Ну, или везло до сегодняшнего дня. Не думаю, что я сумею выдавить хоть звук. Горло будто завалило камнями. Что ж, я просто обязан прокопать тоннель к своему внутреннему ньюйоркцу — крутому и невозмутимому.

Так что я адресую Парню-с-коробкой осторожную улыбку и делаю глубокий вдох.

— Я, э-э, про коробку. Большая она. Коробка.

Я развожу руками, подкрепляя слова жестом. Разумеется, это лучший способ доказать, что я к нему не подкатываю, — выставить руки так, будто говорю о его члене.

— Прости. Я не… Честное слово, обычно я не обсуждаю размеры чужих коробок.

Он бросает на меня взгляд и улыбается — самым краешком губ.

Я опускаю глаза и заливаюсь краской. Ну конечно, нормальный-то нельзя было надеть. Надо было именно сегодня позаимствовать один из папиной коллекции — темно-синий и в сотнях крошечных хот-догов.

Он улыбается снова — и я наконец обращаю внимание на его губы. Формой в точности напоминающие губы Эммы Уотсон.
Губы Эммы Уотсон
 — на лице у этого парня.

— Значит, ты не местный, — внезапно заявляет он.

Я поднимаю на него удивленный взгляд.

— Ну, ты продолжаешь со мной разговаривать. — Теперь уже он заливается румянцем. — Прости, это как-то странно прозвучало. Я имел в виду, что обычно только туристы завязывают беседы на улице.

— Ладно,
теоретически
я не отсюда, но сейчас живу здесь. Приехал на лето. А вообще-то я из Мильтона, штат Джорджия.

— Мильтон, штат Джорджия, — с улыбкой повторяет он.

Сходил за кофе, называется. Ноги будто резиновые, в голове вата. Наверное, теперь еще и красный, как неоновая вывеска. Даже знать не хочу. Нужно просто продолжать говорить.

— Звучит, да?
Мильтон
. Прямо не город, а имя еврейского двоюродного дедушки.

— Вообще-то у меня правда есть еврейский двоюродный дедушка по имени Мильтон. Собственно, мы сейчас у него и живем.

— Тебя интересует, с кем я живу у своего еврейского двоюродного дедушки по имени Мильтон?

Он кивает, и я на секунду задумываюсь. Интересно, какого ответа он ждет? С бойфрендом? С двадцативосьмилетним обжигающе горячим бойфрендом с зияющими тоннелями в ушах, пирсингом в языке и моим именем, вытатуированным на левом бицепсе? На
обоих
бицепсах?

— С родителями, — быстро сознаюсь я. — Моя мама — адвокат, у ее фирмы здесь офис, и она в конце апреля приехала сюда поработать над одним делом. Я хотел сразу за ней увязаться, но она такая: «Хорошая попытка, Артур, только вот до конца учебного года еще месяц». Но в итоге я даже рад, что так получилось, потому что я представлял себе Нью-Йорк одним, а он оказался совсем другим, и теперь я здесь типа как застрял и ужасно скучаю по своим друзьям, машине и «Ваффл Хаусу»

[3]

.

— В основном по машине. — Я усмехаюсь. — Пришлось оставить ее у Ба в Нью-Хейвене. Она живет прямо возле Йельского университета, где я,
скрестим пальцы
, буду учиться. — Господи, да когда же я заткнусь. — Ладно, ты вроде не спрашивал мою биографию.

— Да я не возражаю, — отвечает он, балансируя с коробкой на бедре. — Займем очередь?

Я киваю и пристраиваюсь следом. В очереди он разворачивается ко мне лицом, но между нами продолжает маячить коробка. Он еще не приклеил почтовую наклейку — она так и лежит сверху. Я незаметно скашиваю глаза, пытаясь разобрать адрес, но этот парень пишет как курица лапой. И к тому же я все равно не умею читать вверх ногами.

Теперь он смотрит на меня с прищуром.

— О. — Я с трудом сглатываю. — Ага. Типа того.

Это признание вызывает у него улыбку.

— Там ничего интересного. Просто барахло, оставшееся после расставания.

— Книги, сувениры, палочка Гарри Поттера. Все, на что мне не хочется больше смотреть.

— Тебе не хочется смотреть на палочку Гарри Поттера?!

— Мне не хочется смотреть ни на что, оставленное бывшим.

А это значит, что Парень-с-коробкой встречается с парнями.

Ох. Это что, серьезно со мной происходит? Наверное, мироздание в Нью-Йорке работает как-то по-другому. Может, у него тут более щедрый филиал.

Парень-с-коробкой встречается с парнями. А Я КАК РАЗ ПАРЕНЬ.

— Круто, — выпаливаю я. Но затем натыкаюсь на его озадаченный взгляд, и рука сама взлетает ко рту. — В смысле… Боже, нет. Расставания — это не круто. Искренне сочувствую твоей утрате.

— М-м, да. Точно. Просто… — Я выдыхаю и хватаюсь за стойку в поисках поддержки.

Парень-с-коробкой натянуто улыбается.

— А, ясно. Ты один из тех парней, которые при виде геев переходят на другую сторону улицы.

— Ну да. — Он закатывает глаза и смотрит куда-то поверх моего плеча.

— Нет, серьезно, — торопливо заверяю его я. — Слушай, я сам гей.

Весь мир на секунду останавливает свое вращение. Распухший язык прилипает к нёбу.

Не то чтобы я часто произносил эти слова вслух.
 Я гей
. Родители знают, Итан и Джесси знают. Может, еще парочка временных коллег из маминого офиса — которым я случайно признался. Но я совершенно точно не из тех, кто будет рассказывать о своей ориентации всяким незнакомцам на почте.

— О. Правда? — спрашивает Парень-с-коробкой.

— Правда, — отвечаю я быстро. Странно, но теперь я чувствую потребность это доказать. Сейчас мне пригодилось бы какое-нибудь гейское удостоверение, чтобы эффектно достать его его на манер полицейского значка. Хотя, дай мне волю, я бы и другим способом это продемонстрировал. Ух, как бы я продемонстрировал.

Парень-с-коробкой улыбается и чуть расслабляет плечи.

Иисус, Мария и все святые. Это действительно происходит со мной. У меня перехватывает дыхание. Кажется, нас и правда свело само мироздание.

А затем из-за стойки раздается недовольный голос:

Операционистка с пирсингом в губе смотрит на нас как на мешки дерьма. Судя по всему, планы мироздания ей до лампочки.

Парень-с-коробкой задерживает на мне взгляд, прежде чем шагнуть к окну. Пока мы болтали, сзади вырос приличный хвост. И нет, я не подслушиваю. Не совсем. Просто мои уши настроены на голос Парня-с-коробкой, будто локаторы. Он снова напрягается и скрещивает руки на груди.

— Двадцать шесть пятьдесят за срочность, — говорит Кольцо-в-губе.

— Двадцать шесть пятьдесят? В смысле
двадцать шесть долларов
?!

— Нет. В смысле — двадцать шесть пятьдесят.

Парень-с-коробкой мгновение колеблется, а затем забирает свой груз со стойки и прижимает к груди.

— Следующий, — обрубает Кольцо-в-губе и готовится меня слушать, но я уже выхожу из очереди.

Парень-с-коробкой растерянно моргает.

— Как такая посылка может стоить двадцать шесть долларов?

— Видимо, само мироздание хочет, чтобы я ее пока оставил.

Он тоже в это верит! Не хочу торопиться с выводами, но Парень-с-коробкой, верящий в мироздание, — определенно знак от мироздания.

— А что, если мироздание наоборот говорит тебе ее выкинуть?

— Сам подумай. Избавиться от коробки было планом А. Вряд ли бы мироздание стало ему препятствовать только затем, чтобы я перешел к другому варианту плана А. Нет, здесь явно требуется план Б.

— В том, чтобы смириться и признать: мироздание — та еще сволочь.

— Ну, у него явно какие-то мутные планы на эту коробку.

— Но в том и суть! — Я так и сверлю его взглядом. — Ты не можешь знать наверняка. Ты даже представления не имеешь, что задумало мироздание. Может, ты вообще зашел на почту, только чтобы встретить здесь меня и получить совет выкинуть коробку.

— Думаешь, мироздание хотело, чтобы мы встретились?

— Что? Нет! В смысле я не знаю. В том-то и дело. Мы никогда этого не узнаем.

— Ладно. Видимо, нужно подождать и посмотреть. — Он мгновение разглядывает почтовую наклейку, а затем рвет ее пополам, комкает и бросает в урну. По крайней мере, целился он туда, но обрывки приземляются на пол. — Гм, а ты…

— Добрый день, — внезапно прерывает его искаженный динамиком голос. — Попрошу минуту вашего внимания.

Я искоса смотрю на Парня-с-коробкой.

И тут нас заглушают восторженный визг и бодрое фортепьянное вступление. За которым в буквальном смысле следует марширующий оркестр.

Почту заполняют люди с гигантскими барабанами, флейтами и трубами, фальшиво, но с энтузиазмом наигрывающие «Marry You» Бруно Марса. Дюжина старичков, которые вроде бы стояли в очереди за марками, дружно пускаются в пляс: вскидывают коленки, покачивают бедрами и размахивают руками. Те, кто не танцуют, снимают происходящее со всех возможных ракурсов, но я слишком оглушен, чтобы даже потянуться за телефоном. Честно, не хочу спешить с выводами, но сами посудите: я знакомлюсь на улице с симпатичным парнем, а через пять секунд мы оказываемся в гуще свадебного флешмоба… Если и это не намек от мироздания, то как вообще выглядят намеки?!

Внезапно толпа расступается, и парень в татуировках лихо подкатывает на скейтборде прямо к приемному окну. В руках у него бархатная коробочка, но, вместо того чтобы упасть на колени, он облокачивается на стойку и ослепительно улыбается Кольцу-в-губе.

— Келси, детка. Ты выйдешь за меня?

Черные дорожки потекшей туши доползли уже до самого ее кольца.

Она влепляет ему слезливый поцелуй, и толпа разражается восторженными криками.

Вся сцена пробирает меня до печенок. Это то самое, присущее именно Нью-Йорку чувство, о котором постоянно поют в мюзиклах, — безоговорочная, сияющая, выкрученная на полную мощность радость. Я с начала лета уныло бродил по городу и тосковал по Джорджии, но теперь у меня в голове будто щелкнул тумблер.

Интересно, чувствует ли то же самое Парень-с-коробкой. Я оборачиваюсь к нему, все еще продолжая улыбаться, с прижатой к сердцу рукой…

Рука безвольно падает. Нигде ни парня, ни его коробки. Я кручу головой, лихорадочно выискивая в
Эротика грустной девушки с побритой пиздой
Шикарный попец Брук Адамс
Раньше тоже любили анал | ретро порно и секс фото