Закладки лирика в Сухиничи

__________________________

Проверенный магазин!

Гарантии и Отзывы!

__________________________

Наши контакты (Telegram):

НАПИСАТЬ НАШЕМУ ОПЕРАТОРУ ▼

>>>🔥✅(ЖМИ СЮДА)✅🔥<<<

__________________________

ВНИМАНИЕ!

⛔ В телеграм переходить по ссылке что выше! В поиске фейки!

__________________________

ВАЖНО!

⛔ Используйте ВПН, если ссылка не открывается или получите сообщение от оператора о блокировке страницы, то это лечится просто - используйте VPN.

__________________________

Скорость в Аниве

На телеэкране: израильские солдаты, только что вышедшие из боя. Один из них — самый юный — немного похож на моего ровесника и земляка Семена Гудзенко. Быть может, и этот солдат напишет со временем честные, завораживающие, захватывающие душу строки о боях-пожарищах, о друзьях-товарищах…. Вспоминается сентябрь года. Семен Гудзенко, статный, красивый, стоит на сцене актового зала Киевского университета и читает на память стихи о недавней поездке в Закарпатье, киевских каштанах и любимой девушке из Братиславы. Пройдет много лет, и я прочту в записной книжке Семена заметки о сущности поэтического творчества: 'Поэзия — честность, настоянная на страстности. Если не задыхаешься в любви и горе, стихов не пиши'. Но больше всего — о Великой Отечественной, однополчанах, о рвущихся минах на снежных полях сорок второго года. Эти строки еще до выхода в свет первого сборника поэта-фронтовика стали известны миллионам читателей 'Красной Звезды', где была опубликована статья Ильи Эренбурга о творчестве Семена Гудзенко. Позднее, в автобиографическом повествовании 'Люди, годы, жизнь' знаменитый писатель напомнил о прекрасной и трагической судьбе юноши, создавшего едва ли не самые правдивые строки о войне. В автобиографии, предваряющей раздел в антологии 'Русские поэты', а также в книге воспоминаний Павел Антокольский писал о молодых поэтах, пришедших с войны и ставших его друзьями. Первым он называет Семена Гудзенко. Антокольский рассказывает о встрече с ним в году: '…Когда вошел этот высокий, страшно худой, черноволосый юноша в выцветшей гимнастерке, мне вдруг померещилось, что это мой сын, известие о гибели которого пришло месяцев за шесть-семь до того. Война не однажды возвращала подобным образом сыновей, мужей и братьев, которых считали погибшими, так что, если бы вошедший действительно оказался младшим лейтенантом Владимиром Антокольским, в этом не было бы никакого чуда. Скажу только, что эта первая секунда встречи окрасила собою многое в наших дальнейших отношениях, в дружеской близости, возникшей между двумя людьми, столь разными по возрасту… Он только что вернулся из госпиталя, и все его существо дышало войной, пережитым на войне… Он читал стихи, те самые, что в скором времени вошли в его первую книжку 'Однополчане'. О них и тогда, и впоследствии много говорили, спорили, ими увлекались, их отвергали начисто, принимали до конца. Разноречивость оценки сама по себе свидетельствовала о силе стихов. Что же в первую очередь отличало их от других фронтовых стихов, чем же держится эта угловатая юношеская лирика, о чем она? О правде. Только правдой держится она'. Потрясение правда, иного плана испытал и я, когда в конце поэтического вечера Гудзенко стал рассказывать о своем детстве в Киеве, об улице Тарасовской, где он родился, о литературной студии Дворца пионеров, куда он принес свои первые стихи. Я ведь тоже занимался в этой студии, и, вглядываясь в стоявшего на сцене человека, вспомнил высокого вихрастого мальчугана, которого близкие друзья звали не Семой, а Сариком. Он обладал удивительной памятью, знал сотни строк разных поэтов: и Киплинга, и Вийона, и Саши Черного, и Анненского, и, конечно же, классиков русской литературы. С ним чаще, чем с другими, любил по-доброму полемизи ровать наш руководитель — литературный критик Евгений Адельгейм, автор интересных книг о Маяковском и украинском поэте Миколе Бажане. Многие из них, студийцев, погибли в грозные сороковые: кто на фронте, кто в Бабьем Яре. А критик Адельгейм в сорок девятом 'стал' космополитом. Его лишили работы. Нигде не печатали. В 'безродные космополиты' зачислили и Антокольского. В большей статье, опубликованной в газете 'Правда', ярый антисемит Николай Грибачев оплевал и Антокольского, и его учеников — Семена Гудзенко и Александра Межирова. Но в тот сентябрь, когда Гудзенко выступал в университете, на нашей Шипке все было пока относительно спокойно. Псевдонимы еще не расшифровывались. И еврейские фамилии в 'Литературной газете', в московских литературных и театральных журналах не были крамольными. Я подошел к Семену, назвал себя. И вот мы уже идем по бульвару Шевченко, вспоминаем наших ровесников и учителей литературы, говорим о любимых книгах. А на следующий день — новая встреча. Гудзенко в моей квартире читает 'Послесловие го года', 'мое поколение' 'Нас не нужно жалеть' и стихотворение, которое ныне входит во все антологии русской поэзии — 'Я был пехотой в поле чистом'. Пьем кислое вино, рассматриваем фотографии довоенных лет и обещаем друг другу, что скоро встретимся. Едем через Сегунов поселок. Жжет лицо, валит с лыж. У Поляны обстреляли… Бьет наш 'максим'. Стреляю по большаку. Немцы уходят из Маклаки. Пули свистят рядом. Ранен в живот. На минуту теряю сознание. Больше всего боялся раны в живот. Пусть бы в руку, ногу, плечо. Ходить не могу. Бабарыка перевязал. Рана — аж видно нутро. Везут на санях. Потом доехали до Козельска. Там валялся в соломе и вшах…. Мудрость приходит к человеку с плечами, натертыми винтовочным ремнем, с ногами, сбитыми в походах, с обмороженными руками, с обветренным лицом. Влажные глаза — скорбь всего иудейского народа. Но этот парень трижды ходил в штыки. Он заколол двенадцать гитлеровцев. Когда ползешь по снегу, когда пурга обжигает лицо и слепит глаза, но знаешь, что если встанешь — погибнешь, вспоминаются северные ребята Джека Лондона. И они ползли в пургу, в 50 градусов, голодали, но не сдавались. Она обходит 9 коек и появляется снова в зубах сержанта. В великолепной коллекции И. Эренбурга это был бы прекрасный экземпляр…. В сорок шестом году Гудзенко написал стихотворение о возвращении солдата в родные края. В нем были пророческие строки: 'Мы не от старости умрем — от старых ран умрем'. Он умер тридцатилетним. Его последние стихи, написанные весной года после первой тяжелейшей операции , — о дочери, жене, о солдатском мужестве и любимой литературной работе. Второй мозговой операции Гудзенко не выдержал. Он был похоронен в Москве, где прожил семь послевоенных лет. Это был Сад поэтов, созданный учителями и учениками местной восьмилетки. А в самом школьном здании работал музей 'Строка, оборванная пулей…' Те же имена поэтов-воинов, их любимые книги и книги о них, фотографии, личные вещи…. Начало школьному музею положила встреча двух женщин, влюбленных в поэзию, — учительницы Ольги Репиной и архитектора Александры Ларкиной. Вместе со школьниками они совершали поездки в родные села и города молодых поэтов-воинов, встречались со многими писателями и учеными-филологами в Москве и Ленинграде, Смоленске, Суздале, Иваново, и конечно же, в Киеве. Музей пополнялся все новыми и новыми экспонатами. Высаживались новые деревца. Сад поэтов и музей как бы напоминали проникновенные строки фронтового поэта, написанные в сорок первом: 'И пусть не думают, что мертвые не слышат, когда о них живые говорят'. У входа в дом '3 по улице Тарасовской стоят люди с букетами цветов. Школьные друзья поэта, его однополчане, киевские и московские литераторы, школьники из села Крюковщина пришли на открытие мемориальной доски. Начинается краткий митинг. О Семене Гудзенко говорят писатели и однополчане. Но особенно трогательно звучат слова сельских ребят, рассказывающих о Саде поэтов, о своем музее. Спадает белое покрывало, и взору всех собравшихся у дома предстает небольшой скульптурный портрет юноши. Его вдохновенное лицо обращено к нам. Лицо, которое видели и запомнили все, кто когда-либо слушал поэта, читающего строки из 'Однополчан', 'Дальнего гарнизона' и других правдивых и талантливых книг. Рядом с изображением поэта — отлитые из бронзы строки: 'В этом доме с по год жил поэт-фронтовик Семен Гудзенко'. Прозвучали в тот день и несколько моих строк о замечательном моем ровеснике и о тех, кто создал Сад поэтов. Ими я бы хотел и закончить этот очерк.

Закладки лирика в Сухиничи

Экстази Тюмень

Купить Скорость a-PVP в Пятигорск

Закладки лирика в Сухиничи

Фурманов купить MDMA Crystal [Import]

Купить россыпь в Грязовце