Закладки лирика в Шахте

Мы профессиональная команда, которая на рынке работает уже более 2 лет и специализируемся исключительно на лучших продуктах.

У нас лучший товар, который вы когда-либо пробовали!

Наши контакты:

Telegram:

https://t.me/happystuff

Внимание! Роскомнадзор заблокировал Telegram ! Как обойти блокировку:

http://telegra.ph/Kak-obojti-blokirovku-Telegram-04-03-2

ВНИМАНИЕ!!! В Телеграмм переходить только по ссылке, в поиске много фейков!

Назад Голосование Какой тираж поэтической бумажной книги вы полагаете достаточным для того, чтобы сказать, что книга есть? Марина Гарбер Канарейка в шахте. Райские птицы, колибри и какаду, Свет от рябины, словно мосток, подвешен, Будет садовник клумбы взрыхлять в саду, Свежей известкой пачкать тела черешен. Мавка в пруду наждачным сверкнет хвостом, Козьи копытца вытопчут дикий клевер, В городе безымянном построишь дом, Мутные окна будут смотреть на север. Где бы ни канул, в какой ни бродил толпе, В сером пальто, подняв непослушный ворот, Будешь сторонним — даже себе, себе! Вечным приезжим, не покорившим город. Слева теснятся ирисы под ребром, Справа ворота поскрипывают литые — Кто там стучит назойливым топором? Кто воздвигает храм в животе, не ты ли? Всяк подорожник — материя для заплат, Всяк стебелек колет острее спицы. Если пойдешь налево, случится ад, Если направо — ад всё равно случится. Он смотрит неподвижно, виновато, из рамки, словно скомканная вата из рамы, тихо выпадает взгляд, он знает, что закончится досрочно, и в том, что келья эта — одиночна, никто-никто не будет виноват. Что будет петербургская квартира, в авоське килька и бутыль кефира, сосед с похмелья слышен за версту, что в миске будет пресно и не густо, но нужно есть, и что-то там из Пруста цитировать притихшему коту. Тетрадь в линейку, белый карандашик скользит по междустрочию и пляшет, па де бурре заметок — о вещах невидимых, но вещностью чреватых, где гарпии в застиранных халатах — что девушки в нетающих плащах. На одеяле тонкие разводы, чернильные, лиловые, как своды вокзальных арок — проскочи в проем и будь таков, а мирозданье рухнет, хоть бабушка еще молчит на кухне о чем-то отдаленном и своем. Он любит, когда в сердцевине пожара Ничем не приметная жизнь, Пустая, но звонкая, как стеклотара В кульке у бомжа, дребезжит. И каждый — в осеннее пламя подкидыш — Трубит в нерадивый рожок. Нас косят и прячут ты видишь? В набитый соломой мешок. А он сокрушается о дешевизне Крупчатки и прочей муки, Ломаются наши красивые жизни, Податливей, чем колоски. Зачем ты перечишь, надеясь с поличным Поймать его, колешься в бок? Какой-никакой, чечевично-пшеничный, Но всё-таки, кажется, бог. Ты только гневишь его, если некстати Смеешься и плачешь над ним, Ведь думает он, что — прекрасен и статен, Хоть сумрачен и нелюдим. Отродясь, они сами вылепливали себя, не для мамы и папы, вообще — не для, высятся, соляные столпы, не огля- дываясь, и двоясь, как дорогой расколотые поля, как ручьями распоротая земля, обезветвленные тела свои для и длясь. Покупай им плюш, заплетай косички, клеш, плиссе, бантики, рукавички, а когда расплачутся, истерички, посылай в душ, прячь ножи, веревки, лезвия, спички, не замечай, говори о птичках, из дневника вырывай странички, причитай: Но не влезут, паршивки, на табурет, не прочтут стишок, не споют куплет, видят себя в тридцать с лишним лет: В базарной кошелке обнялись багет и кефир — Разве стоит об этом? А если точнее, стою ли? Как известно, ценнее всего — не о чем, а как И, собственно, кто касается вечных форм и тематики. У меня — дожди, дорожная пыль и сосед-дурак, Безымянное дерево сбрасывает пожухлые фантики. В газетах и книгах пишут о жизни и смерти. Картинки с натуры, о том, что — всегда и рядом: У меня всего слишком много — жизнь и еще, еще, А потеря всего одна, по большому счету. Я нашла сильную спину, хотя искала руку, плечо, Прибыла по назначению и теперь выполняю квоту. Я не вижу картину в целом. Вид из окна Ограничен, подробен, сколько глаза ни три. Деревушка, в которой живем мы, почти живем, Голуба как небо, как плющ в саду зелена, И как плющ, с годами съедает тебя живьем, Чтобы слиться с телом, оставленным у окна. Мы с соседом спускаемся в сад и едим багет, Он подбрасывает фантики — я как бабочек их ловлю. Но он, этот вестник, он тоже — сплошное ничто, Он тоже идет, выполняя никчемную квоту, Застегнутый наглухо, пряча под строгим пальто Холодное тело и теплую желтую кофту. Нас сизые голуби крестят, беззвучно паря Над нами и вновь исчезая в дымящейся гуще, Нам белыми крыльями машут вослед тополя, Как будто собой осеняя бесцельно идущих. Как мертвая птица, зажавшая в клюве конверт, Уже не боится ни ветра, ни ломкого хруста, Я знаю, нас гонят за й километр, Где место на взгорье по-прежнему свято и пусто. Кто скачет за нами, какие летят басмачи? Враги, чужаки, отлученные да иноверцы. И ты, тот, что справа, настойчиво мне не стучи В застывшее слева, большое, как яблоко, сердце. Ведь мы не родня, а чужие, крути-не крути, Как маятник Бродского — маемся влево и вправо, Шепча, предавая друг друга на долгом пути — За хлеб и любовь, за дурную и легкую славу. Но знак водяной проступает на сморщенных лбах И каждое слово подпорчено привкусом стали, Мы — белые рыбы с крючками в шершавых губах, Мы — тихие лирики в поиске светлой печали. Когда добредем, выдыхая в мороз облака, Как в связке, на леске, прошившей от бока до бока, Шепчи свою ложь, будто мы — не улов рыбака, А черные птицы, безумные птицы Хичкока. У проходчика уголь блестит в волосах, и фонарик на каске — то выхватит страх, то проникнет в такие глубины, что тебе и не грезились на островах, ячменя не клевавший, изнеженный птах, не умеющий на голубином. Подземельный чертог — невысок, но красив, здесь по черному камню плывут караси, плавниками орудуя бойко. Внемли иже еси , ничего не проси, только медную клетку слегка потряси, чтоб качнулась лимонная долька. В этом царстве, куда ни теплу, ни лучу не проникнуть, где в связке Петровой ключу не мерещиться с бухты-барахты, — тьма, хоть выколи глаз, но прислушайся, чу: Приток, прилив, и вот — девятый вал, Который не напишет Айвазовский. Услышишь выстрел или резкий свист, И заскользишь, как гонщик на бобслее. Так выдумал, что лучший романист Не сочинил бы фабулы сложнее. Не отводил удары, не берег, Нас подводя то к пику, то к подножью, И каждая из выпавших дорог Неумолимо шла по бездорожью. Так выписал и закрутил сюжет, Был каждый образ выверен и точен, Что нам казалось, будто смерти нет, Эдем погас и Лимбо обесточен. Летучих рыб в пруду — хоть пруд пруди, Пустых, как дирижабли на простое. Смотри, какая осень позади! И мы — ее последние герои. Мы осторожно, будто бы впервой, Ворочаем стальными плавниками, Не замечая неба под собой, Не ощущая дна над головами. Последний лист бросается с моста, Ползет по швам под каменною аркой. Но где красильщик этого холста, Кто здесь теперь живописует жарко? Кому не то чтоб было всё равно, Но мир — изнанкой, выворотом? Косо Бросает размельченное пшено, Не слыша изумленного вопроса. Сочувствие — что солнце по весне — Куда б ни било, холосто да мимо. Мы нелюбимы на любой земле, Мы на любой земле неповторимы. У нас не плачут, только не у нас! Мы сможем, мы бесслезны, мы стальные. А та роса, что катится из глаз — Проставленные сверху запятые. Стоят дома, привязаны к истокам, Как табуны на вечном водопое, Здесь входят в сердце и выходят боком Любовь и вера в бытие простое. В глухих пещерах прячутся циклопы, Во лбах горят прозрачные алмазы, Чудовища легки и длинностопы, Как ящерицы или водолазы. Лоснятся переполненные соты, Ячейки с ядом плавятся на солнце, На жуткий крик слепого: Герою дня толпа не рукоплещет — Зачем он здесь геройствует некстати? И солнечный последний перебежчик Летит с горы в линялом маскхалате. Свет побежден, ликуют тарабары, Ветшает лес, горбатясь и лысея, И на полях в осколках стеклотары Никто не вспоминает Одиссея. При копировании материалов сайта ссылка на www. Создание сайта — Андрей Асафов. Святослав Михня Об авторе: Родился 26 декабря года в Твери Юлия Скородумова Об авторе: Член Союза российских писателей. Окончила филологический факультет МГУ. Максим Страхов Об авторе: Родился в году в г. Окончил с отличием Тверскую Голосование Какой тираж поэтической бумажной книги вы полагаете достаточным для того, чтобы сказать, что книга есть?

Купить закладки героин в Верещагине