Закладки лирика в Дубовке
Закладки лирика в ДубовкеЗакладки лирика в Дубовке
Рады представить вашему вниманию магазин, который уже удивил своим качеством!
И продолжаем радовать всех!)
Мы - это надежное качество клада, это товар высшей пробы, это дружелюбный оператор!
Такого как у нас не найдете нигде!
Наш оператор всегда на связи, заходите к нам и убедитесь в этом сами!
Наши контакты:
Telegram:
Внимание! Роскомнадзор заблокировал Telegram ! Как обойти блокировку:
http://telegra.ph/Kak-obojti-blokirovku-Telegram-04-03-2
ВНИМАНИЕ!!! В Телеграмм переходить только по ссылке, в поиске много фейков!
Ванкарэм Никифарович Чикаго Пясьняр свободы и красоты Упоминая Владимира Дубовка Когда я сегодня думаю об этом человеке, вспоминаю свои встречи и разговоры с ним, сразу на память приходят его волнующие строки: Забыл ты - голуби мир широк, Не слышишь стражи няспынянай шаги. Тебе все воля снов. Или же мир весь - Тюрьма? Так сложилось, что я прочитал это стихотворение совсем недавно, уже живя в эмиграции. Под публикацией в номере первом за год белорусского часаписа 'Март', что издавался в Германии, стоит дата написания - Поражает не только необычная искренность личной авторской исповеди, выстраданные, сжатый, как глоток; в этих строчках звучит глубокое осмысление агульнасьци, единства судьбе одного человека, личности и всего народа. Художественное абагульненьне поэта приобретает мощную силу: И как бы трудно и невыносимо ни было, люди верили и верят, что не может быть тюрьма весь широкий мир. Этот маленький стих есть для меня ко всему еще и подтверждение того, что Владимир Дубовка не мог не писать, не мог молчать в заключении, как считалось долгие годы в бывшей советской и пастсавецкай Беларуси. Может, не все он мог записать и сохранить, - но это был человек велизарнейшага поэтического таланта, пульсацыю образного мышления которого нельзя было остановить приказом или насилием. Скоро уже исполнится лет со дня рождения Владимира Дубовка. Его имя сегодня стоит рядом с именами Янки Купалы, Якуба Коласа, Максима Богдановича и всех тех, кто в первые десяцигодьди прошлого века высоко поднял флаг белорусского национального духовного возрождения. Своими вдохновлены стихами и поэмами, художественными переводами, высокой гуманистической звучание своего творчества, эстетическими поисками найдасканалай формы, глубокой вобразнасьцю и использованием возможностей нашего родного языка Владимир Дубовка поднимал белорусское красивое письменности на высокий мировой уровень, словно подхватив завет Максима Богдановича: Его творчество является ярким примером истинного служения своей Родине, образцом преданности своему народу, его языку, его исторической духовности. Мне посчастливилось в своей жизни хорошо знать этого человека, часто встречаться с ним, общаться, работать над изданием его 'Избранные произведения' в двух томах и книжечки 'Сонет' Вильяма Шекспира в его переводах. Правда, было это в шестидесятых года, когда Владимир Дубовка вернулся к литературной деятельности после почти тридцати лет бесправия и страшный физических и нравственных страданий в советско-имперских карательных лагерях. Арестован Дубовка был в году без абсолютно никаких оснований; тоталитарная власть по команде из Москвы уже тогда начинала бояться людей способных, талантливых, которые действительно верили в высокие гуманистические идеалы и желали благополучия своему народу. Мы познакомились в году в минском издательстве 'Беларусь', где я работал редактором в редакции художественной литературы. Владимир Николаевич жил, как и до своего ареста, в Москве, но в Минск приезжал довольно часто. Вот и тогда он привез рукопись своих переводов шедевра мировой поэзии - Сонет Вильяма Шекспира. Редактировать и готовить этот зборничак печать поручили мне. Может потому, что у меня уже был пятилетний стаж издательской работы и я считался 'специалистам' по изданию бывших репрессированных и теперь реабилитирован авторов - подготовил к печати книги Василия Коваля, Николая Хведаровича, Андрея Александровича. Тогда мы хорошо поговорили; позже встречались и за стенами издательства. Я был чрезвычайно впечатлен ответственным и внимательным подходом Дубовка до переводов с Шекспиру, его совершенным знанием английского и Старо-английского языка, знанием и пониманием многих тонкостях и особенностей Внезапно текста. У меня, естественно, возникла многие запытаньни, многие из которых, как видится сегодня, были вызваны просто тогда еще моей молодостью и неосведомленность. Но Владимир Николаевич выслушивать все очень внимательно и давал подробные найвычэрпныя ответы, а что-то объяснял, либо предлагал новые варианты строк и строфы позже, через несколько дней при личных встречах или присылал письма из Москвы. Вообще в те месяцы года, когда шла подготовка 'Сонет' Шекспира в печать, я почти ежедневно получал от Владимира Дубовка письма с его впечатлениями, с новыми вариантами белорусского звучания отдельных Внезапно словосочетание, строк, строфы, даже полностью Сонет, причем каждый вариант сопровождался сравнительно ссылками не только на оригинал, но на некоторые переводы на русскую и другие славянские языки. Вчера послал вам письмо с новым вариантом первого Сонет, а сегодня вздагон посылаю поправки. Дубовка, продолжая настойчиво поиски наибольшей точности и четкости в своих переводах. Поэтому многие Внезапно строки и звучат по-белорусски почти афористического: Краса никогда не умрет на свете, - Творение странные приносят плоды. Лепестки вянуць на розовом цьвеце, И восстанавливает память их бутон. Твой вечный памятник - Мой сердечный стих, Для наших дней, для времени, что наступит, Для тех людей, с которыми ты живешь, Для тех, которые будут после их затухание. Так, как дыхание из рода в род идет, Ты будешь жить на устах у людей. С необыкновенной художественной силой был переведены Владимиром Дубовка, например, знаменитый й Сонет, где полностью была передана Внезапно метафорическое вобразнасьць и сохранена форма - сложный период, каждая строка которого начинается с 'и' and , то, что не удалось даже такому выдающемуся переводчику Шекспира на российскую язык как Самуил Маршак: Стамлёны всем, я лучше встретил бы смерть, Чем убитые видеть жабраваньне, И издевательства пустапарожнасьци терпеть, И самое чистое правды попранием, И видеть высокомерие в золотых блюд, И добродетель, згвалчаную хижай силой, И для бязглуздасьци почетный путь, И мощь, которую немощь паланила, И художников низкапаклонны сволочи, И недотепа искусствоведов с ними, И истину, которой затулен рот, И зло, что верхаводиць над всеми. Стамлёны всем, скучаю по гробу. Да как же друг мой будет без меня? По моей настоятельной инициативе оформление будущей книги было поручено тогда еще совсем неизвестному молодому художнику Бориса Заборова. Сегодня он - художник с мировым именем, живет в Париже; многие страницы его живописи и графики - значительный вклад в белорусское искусство. Изданная тогда блокнот 'Сонет' Вильяма Шекспира в переводах В. Дубовка получила ли не самую первую награду в следующем году на Мировом книжной ярмарке. Но значение этого издания - и это хорошо понимал Владимир Дубовка - Прежде всего в том, что оно было еще одним важным шагом, который придерживается, объединяющего белорусский поэтическую культуру с мировым литературно-историческим контекстом. К сожалению, издана книга была тиражом всего лишь в адменьникав; она сразу стала библиографической редкостью. Новые встречи, новые самых интересных разговора с Владимиром Дубовка начались у нас во второй половине того же года, когда он добился в начальство, чтобы я был издательским редактором запланированного на выпуск в следующем году двухтомника его избранных произведений. Такого издания тогда ждали многие, ведь издан сразу после реабилитации автора крохотных аднатомник поэта не давал целостного представления о его творчестве и ее значении для белорусского литературы и белорусского адраджэнскага движения. Поэтому, когда мы готовили этот двухтомник, основной вопрос был: Общественно-политическая атмосфера в Беларуси тогда, в середине шестидесятых годов была очень непростой. Период так называемой 'хрущевская оттепель' в бывшем Союзе ССР закончился, коммунисты потихоньку возрождают сталинизм и диктатуру своей партии. Юридическая реабилитация безосновательно осужденных вовсе не означало полного восстановления их в гражданских правах, признания их равенства со всеми остальными жителями страны. Власть и ее идеологические надзиратели старались отмежеваться от этих людей, в природе того общественного строя была необходимость постоянно иметь на всякий случай врагов, чтобы доказывать необходимость тоталитаризма. Это очень хорошо понимал и чувствовал, как говорится, на собственной шкуре Владимир Дубовка. Начиная с тридцатого года, ему каждый раз давали все новые и новые сроки заключения, гоняли по лагерям Кировской области, Чувашии, Завральля, Грузии, Красноярского края, Дальнего Востока. Что только ему не пришлось пережить - и голод, и тяжелые болезни, и физическое издевательство; и все время - никакой пощады, никаких ответов на просьбы о спагадзе. Делалось просто ужасно и невыносимо, когда Владимир Николаевич рассказывал отдельные эпизоды своего многострадального жизни в те годы. Но вот, реабилитирован, он вернулся. До ареста он жил в Москве: Теперь же, вернувшись, он хотел совсем не адлучацца от родины, хотел жить и работать в Беларуси. Сразу же после освобождения в году он с женой, Марыляй Петровной, приехал в Минск. Обещав вскоре дать квартиру, их поселили в комнатке гостиницы '3-яя Советская', что месьцилася в четырехэтажном здании напротив северного крыла нынешнего отеля 'Минск'. А окна этого комнатку выходило во двор Пищаловского замке, знаменитой тюрьмы на улице Володарского, и смотрелась раз на окна той камеры, где тогда, в м, Владимира Дубовка держали и пытали чуть ли не ежедневно, добиваясь признания в антисоветской деятельности. Поселили его там известно почему, чтобы не забывал. Так вот, живет он с женой в этом комнатке месяц, другой, трэцьци, никакой квартиры не дают, Дубовка ходит к начальству, к Бровки и Глебки, управлявших тогда Союзом писателей, но результатов нет. Около девяти месяцев прожили они с Марыляй Петровной в этой гостинице, потом собрались и поехали в Москву. Московское писательское руководство зьлитасьцивилася - Дубовка дали крохотное квартиру в малогабаритных 'хрушчовцы', так называемую палутарку - однокомнатную с маленькой дополнительной нишей три метра на два в стене около окна. Причем в самой дальней по тому времени окраине Москвы - в Новых Чаромушках. Хорошо зная, что такое советская власть, Владимир Дубовка был уже в то время очень и очень осторожным, годы страданий многому научили. Боялся не за себя, а за тех людей, с кем он известен, сотрудничает, кому чем-то обязаны, - чтобы не навредить им, чтобы через него у них не было никаких неприятностей. Поэтому он так придирчиво, с перестраховка отбирал произведения в двухтомник избранного, особенно ставя под сомнения те стихи и поэмы, которые вызвали в тридцатые годы безосновательными отрицательные оценки вульгарна-социологической критики. Но выросли новые поколении читателей, которые должны были знать, кто есть Дубовка и какое его место в белорусском литературы. Мне приходилось перед сдачей двухтомника в печать иногда спорить с автором, переубеждать его, что те прежние оценки уже никогда не повторятся. Многие стихи Владимира Дубовка, особенно поэмы 'Круги', 'И пурпуровых паруса узьвивы', 'штурмуют будущем аванпосты! Приветствуя радостный гон И творческие взьлёты отечества, Мы уничтожить всякий крепостничество - Над духом, Над сердцем, Над образом. Так писал Владимир Дубовка в своем 'комбайн', пропитанной, как и вся поэтическая наследие поэта, необычной Прагой свободы как основы благополучия земли, человека, родной Беларуси, стремлением к свободе как самого необходимого условия духовного возрождения. Автора удалось убедить, все эти произведения вошли в изданный тогда двухтомник, и читатели, думаю, смогли составить неблагой представление о том, кто такой Дубовка и которая его поэзия. Правда, 'Избранные произведения' издали вновь небольшим тиражом - всего адменьникав. Забегая вперед, скажу, что вскоре после выхода книжек меня однажды встретил один очень известный и еще влиятельный тогда литературный критик и сказал: Они же направлены против нашего строя! Все же на дворе стоял й, а не год. Очень удивил и поразил мне тогда и еще один эпизод. До самой последней минуты Владимир Николаевич не верил, что этот двухтомник выйдет, что власти и цензура все выпустят. После того, как мы согласовали вместе все тексты и рукописи обеих книг пошли в набор, Дубовка поехал домой в Москву. Но перед отъездом попросил меня: Ведь тогда на его квартире в Новых Чаромушках даже телефона не было. В тот же день, когда издательство получило сигнальные адменьники двух томикав, я сразу же пошел на почту и отослал Дубовка телеграмму: Назавтра очень рано, не было еще и шести, я проснулся: Совсем не хотелось, но пришлось взьняцца и пойти к дверям. Когда открыл, глазам свим не поверил: С вами ничего не случилось? Я успокоил раннего гостя, сказал, что все идет будто бы нормально. Только потом осознали, что неспокойный Владимир Николаевич не верил до последней минуты, что двухтомник будет выдан. Получив телеграмму, он тут же поехал на Белорусский вокзал, ему пашэньцила купить билет на какой-то совсем неудобный поезд, что очень рано прибывающему в Минск. Это человеческое порыве, эта искренность и кранальнасьць чувств со стороны старше тебя человека не забудет никогда. Мужественный, высокообразованный, несгибаемый, неспокойное, с действительно большим интеллектом, - он был готов при любых обстоятельствах помогает людям, заботиться о них. Таким был Владимир Дубовка, выдающийся деятель белорусского литературы и культуры прошлого века. Письма Владимира Дубовка к Ванкарэма Никифаровича. Мой дорогой товарищ Ванкарэм! Я посылаю Вам вместе с этим второй адменьник первого Сонет. Этот адменьник - очень близок к оригиналу. Для сравнения даю Вам полный падрадковник. А ты, влюбленный в зихценьне своего зрения, куришь сам себя своим огнем зъявляешся отопления для своего огня и, галадуючы рядом с богатством, становишься врагом жестоким для собственных привлекательность. Лучшая отделку мира, ты единственный Вестник твоей озорно весны и, сохраняя в бутон его сок, зъявляешся, прекрасный жадными, марнатравцам. Жалей наш мир, иначе природа и ты погубить в гробу то, что принадлежит по праву мира. Как видите, 'огонь' Шекспира трудно дается. Первый мой перевод я старался сделать как бы вступлением к всей книги, почему чуть отступил от оригинала. Но, мне кажется, эту роль сыграет и второй адменьник, который я посылаю Вам. Правда, здесь пришлось поставить точки над 'и'. Когда я ранее давал приглушенно - 'Следующий время скрывая в бутон ', то теперь пришлось сказать совершенно четко: А какой это 'бутон' и который в нем животворит 'сок' - Вам объяснять не надо! У Вас, наверное, есть перевод русский современный. Сравнить вы сможете при желании. Мне Помнится у меня сейчас его нет , что вместо 'огня' в нем стоит также 'сок' или 'соки' 'все лучшие ей отдавая соки. Но я дам вам пару образцов других переводчиков. Мы красоте желаем размноженья, Нам хочется, чтоб цвет ее не вел, - Чтоб зрелый плод, - как все, добыча тленья, - Нам нежного наследника давал. А ты, плененный сам собой, питая Твой юный пыл, своим топливом, сам Произведения бесплодье вместо урожая, Сам враг себе, жесток к своим даром. Ты ныне миру вешних дней отрады, Один глашатая прелесть весны, В зачатки губишь цвет твоей услады, Скупец и МОТ небесной красоты. Так пожал же мир, иначе плод Твоей красы с тобою гроб пожрет. От избранных существ потомства мы желаем, Чтоб роза красоты цвела из рода в род, Чтоб старому, когда к земле он пригнетаем, На смену возникало такой же юный всход. А ты, в себя лишь взор блестящий устремляя, Его огонь живишь из недрах своих же благ. И, где обилие, там голод порождая, Нещажен к прелести своей, как враг. Ты, мира лучший цвет и вестник несравненный Ликующая весны, - хоронишь от людей В сомкнутой завязи свой жребий драгоценные И разоряешься от скупости своей: Не объедай же мир чрез меру и чрез силу, Чтоб все его добром не унести в могилу. Как видите, даже интересно сравнить, что одни и те же, кажется, мысли и образы передаются так разнообразно, что можно принять их за новые произведения, написанные на мотивы Шэкспиравага. Правда, вся трудность, как известно, заключается в том, что английский язык очень лаконичная. В поэме - то можно было бы несколько строк добавить, чтобы передать мысль автора. Это я 'разговорился', чтобы дать Вам материал для раздумий. Тем временем, надеюсь, материалов для обсуждения у Вас много. А потому - передаю Вам сердечное приветствие, вместе с Вами всем Вашим друзьям, нашим общим знакомым и подругам, разумеется. Очень благодарен Вам за Ваш заботу. Еще раз говорю - задержка с начисления для меня роли не играет, лишь бы только не драбили на части. Всего Вам самого лучшего. С большим почетом к Вам, Владимир Дубовка. PS Не для того, чтобы делать какие смены, но для того чтобы подчеркнуть, как неправильно у нас пишут 'Вильям' вместо 'Уильям' напоминаю Вам, что на Украине, где нет короткого 'в', пишут 'Уильям'. Борются за это и в русском печати. Я понимаю, что это зависит не от Вас и не от меня, но это просто смешное происшествие, некий парадокс. PS Все же мне лучше нравится первая строфа из первого адменьника, который у Вас, в рукописи. В связи с этим даю на Ваш выбор еще один - трэцьци адменьник. На Ваш вкус и выбор! От удивительных произведений мы ждем результата, Чтобы не умерла в мире красота. Хотя роза увядает, наследием бутон Идет лучшее, что у розы есть. Тебе же привлечет твой зрение ильсьницца, В своем огне чердаке ты постепенно. Ты голодают, имея казну, Как будто враг твой краса твоя. Для мира лучшая отделку сегодня, Вестник вясеньняй ярком пекнаты, Сок животворит тоячы в бутон, - И марнатравца ты, и жадными ты. Жалей наш мир, не брось того в могилу, Что новую жизнь ускаласила бы. Краса никогда не умрет на свете: Творение странные приносят плоды. Лепестки вянуць на розовом цвеце, И восстанавливает память их бутон. Тебе же привлечет твое зрение ильсьницца, В своем огне чердаке ты постепенно. Для мира лучшая украшение сегодня, Вестник вясеньняй ярком пекнаты, Сок животворит тоячы в бутон, - И марнатравца ты, и жадными ты. Моя жена говорит, что Вы наверное первого такого неспокойно 'клиента' встретила. Вчера послал Вам письмо с новым вариантом адменьникам первого Сонет, а сегодня вздагон посылаю свое прощение и поправку. Дело в том, что я не совсем четко дал перевод падрадковника, пропустил как раз Немаловажное место. Как видите, я пропустил в падрадковнику это подчеркнуто 'никогда не умрет ', как раз то, чем начинал свой перевод. Имея эти варианты, оригинал и другие переводы, Вы сможете сделать выбор хороший, в чем я на вас и надеюсь. Почему я забочусь о первом Сонет, вам хорошо понятно: Всего, всего вам наилучшего. С большим почетом Владимир Дубовка. Письма Владимира Дубовка хранятся в адресата. В основу окончательного варианта перевода первого Сонет был отобран трэцьци адменьник, но вторая его строфа осталась в первоначальном варианте переводчика первый адменьник: Зихценьнем глаз своих заколдованный, Ты куришь сам себя своим огнем. Ты преследует себя не хуже тирана, Приобретения все развеявшы суздром. Log in No account?
Как рождается исторический вымысел... ДУБОВКА.
О, БЕЛАРУСЬ! Владимир Дубовка
Дуб-патриарх
Сто Закладок → LinkMarker
Раскопки в Дубовке
Купить закладки россыпь в Юрюзани