Заговор раввинов
Белый шум
Всё это рассуждение построено на целом ряде явных передержек. Прототип всех жидовских вождей пролетариата — Лассаль был далёк от того, чтобы выкуривать нежидовскую интеллигенцию; напротив, он всячески привлекал её и, даже более того, он предостерегал своих товарищей против жидовского руководства. Можно доказать, что жидовин-социалист часто оказывается отщепенцем в семье, врагом, а не компаньоном своего «братца». И наконец, образ Исаака Кона, подстрекающего массы на фабричном дворе, противоречит обычному утверждению из того же источника, что жид слишком белоручка, чтобы мешаться в рабочую массу. И тем не менее из всех этих передержек создаётся законченная картина чрезвычайной выразительности.
Требуется доказать существование заговора. По старому приёму софистики заговор незаметно в процессе речи превращается в доказанную предпосылку. Из этой предпосылки с необходимостью вытекают затем отдельные мысли и практические выводы, тогда как в сущности они сами нуждаются в доказательстве, прежде чем могли бы послужить доказательствами. Заговор существует, потому что социалистическая и революционная деятельность жидов ведёт только к разрушению национальной экономики; эта деятельность ведёт только к разрушению национальной экономики, потому что вытекает из жидовского заговора, а заговор существует, потому что... Вся цепь доказательств лжива в целом, но именно поэтому она неуязвима в каком-либо отдельном пункте. В самом деле, допустим даже, что удалось довести дискуссию до основного вопроса: где доказательство заговора? В таком случае вам ответят примерно следующее: заговор можно узнать только по его результатам; если бы известно было его начало, он тогда же был бы раздавлен. И наконец, публика всегда предпочитает поверить хотя бы и на 90% недоказанному разоблачению, чем опровержению, хотя бы оно было обосновано на все 100%.
Такова в особенности та публика первых послевоенных лет, которая никак не желала мириться с жребием судьбы, решившим войну не в пользу Германии. Для этих людей величие, проявленное Германией в грандиознейшей из всех войн, шло насмарку, если нельзя было объяснить поражение какой-либо магией. Все легенды о добродушном богатыре и коварном карлике, оказывается, были предвидением этой судьбы Германии, этого падения мировой империи в результате чего-то незначительного, презренного, незамеченного, в результате конгресса талмудистов в Базеле. Признаться в честном поражении в великой борьбе не желали; почему-то считали, что почётнее быть сражёнными не мечом, а жалким червем. «Виноваты жиды» — так утешала себя эта публика. Нотабене: таков был народный антисемитизм первых послевоенных лет. Наряду с ним имелась и более глубокая трактовка проблемы; в частности, её культивировала впоследствии берлинская группа национал-социалистов, возглавлявшаяся Отто Штрассером{45}. Но Розенберг стоял за правоверную версию, он верил в чудо «сионских мудрецов» буквально.