Заговор философии

Вместо введения

Из моего предыдущего текста:

...идеологичность берет свое начало в нехватке, недовольстве и желании чего-то другого; словом - в неопределенном хотении. Но ключевым элементом и проблемой становится возможность перехода от текущего неприятного положения в желаемое. Речь идеолога, затем, заменяет это недовольство на узнавание врага в лицо, а желание - на священный долг. Возможность изменений становится не абстрактной проблемой, а вполне реальным необходимым злом, обычно - насилием, которое уже ставший активистом обязан совершить, ведь иначе наступит царство сил зла. Всё это происходит за счет сокрытия ясности происходящего, забвения самой природы идеологии в пользу прямого действия. В итоге, уже идеолог начинает верить своим речам. Круг замыкается и идеология становится вещью самой по себе.

Так я определяю идеологию, но ей может быть почти что угодно, в том числе философия, наука или литература, но именно тогда, когда они попадают на общественный рынок идей. Я это называю трендами мышления: научность, философичность, начитанность. Конечно, такие идеологии по уровню агрессии не могут сравниться с политическими, но это проявляется лишь в существенно меньшем количестве действий, то есть в ослаблении влияния долга идеи. В таких "спокойных" идеологиях зачастую он остается на уровне речей, когда, например, всякое ненаучное открыто отторгается из дискурса, и само это слово - "не-научное" становится то оскорблением, то поводом не слушать чью-то речь. Аналогичная ситуация, если вам еще нужны примеры, с начитанностью и неприятием речи того, кто "не читал".

I

Сущность идеологии - идеологичность как таковая, и можно провести линию различия: идеологии - сущие, идеологичность - сущность этих сущих, способ их бытия. Но что это за бытие? Что это за общее пространство и общий источник идеологий?

Такую проблематику я задал в первой части, и теперь намерен ее разрешить. Но для этого придется пройти несколько этапов развития параноидальной мысли, видящей во всем нечто больше, чем оно само дает - придется видеть во всем сказанном несказанную его сторону.

Начнем с основного недочета предыдущего текста, а именно с последствий раскрытия сущности идеологии. Кажется, будто тут возможна психоаналитическая ситуация узнавания симптома, который исчезает при его интерпретации. Но в речи идеологий такое действие не приводит их ослаблению, а совсем наоборот - оно вызывает сильную негативную реакцию, даже у тех самых "спокойных" идеологий. Раскрывающая речь, поэтому, не срабатывает как лечение от идеологии, но вместо этого выводит их на более открытую форму, проявляет в них тот характер, что до этого был каким-то образом скрыт.

У нас прямо под носом спрятался целый Левиафан, который и создавал условия возможности самой идеологичности, который дает ей силы.

II

Теперь нам стоит взять более решительный путь по раскрытию идеологичности - некоторые бы сказали, сделать это своей философской идеологией. И если вы совершили такой ход, то теперь, должно быть, думаете: похоже, что мы оказались по ту сторону идеологий, как минимум самых агрессивных из них, что обычно заряжены политически.

Но в чем отличие между агрессивными, политизированными идеологиями и теми, которых я назвал "спокойными" - идеологии философии, науки, литературы и т.п.?

Сразу бросается в глаза, что вторые у вторых нет явно выраженного долга к действию. Скорее оно есть обязанность отдельного человека подчиняться рыночному, конкурентному требованию быть тем или иным (научным, начитанным), в обмен за некоторый социальный статус (умный, начитанный). Но, все же, сохраняется мотивация и с "плохой" стороны: не получить негативный в этой культуре статус (иррациональный, неначитанный), который принято косвенно, а иногда и прямо порицать.

Таким образом мы перешли от пространства политизированной идеологичности к чему-то на первый взгляд более спокойному, но, возможно, более коварному. Что оно из себя представляет? То культурное пространство, из которого человек может попасть в политичность, и куда он возвращается из политичности... К тому же, это такое пространство, которое фокусируется на желании социального статуса, а не на священном долге (о их противостоянии чуть позже). А самое главное, эта идеологичность всё еще прячет свою сущность, но куда хитрее.

Да, все уже поняли: такое общее состояние современной культуры довольно часто называют "обществом потребления".

Но в чем проблематика этого пространства идеологичности? В целом, такая же как и у предыдущего, но кое-что выделить всё таки стоит: центральное часть идеологии, её "идеал".

Вспомним: в агрессивных идеологиях "идеалы" и "цели" хоть и, ясное дело, недостижимы, но активно желанны - и даже обязательны как объект исполнения, воплощения идеи в жизнь. Словом, идеал политических идеологий легко превращается во вполне реальное руководство к вполне реальному действию.

Понятно, что и в идеологиях общества потребления сердцевины (как всегда) не хватает, идеал не воплощен, а цель не достигнута. Но механизм его срабатывания радикально иной: идеал является образом вне-потребительского пространства, существующий лишь ради самого потребления и не выходя из него.

В литературе, например, особенно в классической, часто встречаются байронические герои, нигилисты и "идеалистами" в романтическом понимании этого слова; т.е. герои, которые превзошли серую повседневность, что погрязла в застое и лживости (что ассоциируются с образом самого потребления). И что очень важно, эти герои почти всегда проигрывают - разочаровываются в своих идеалах, оказываются сами частью "серой массы" или просто погибают - но истинная важность этого элемента раскроется только в самом конце моего рассказа.

Теперь ясно: механизм действия идеала идеологий общества потребления - его видимая "желанность", но тотальное нежелание пытаться превратить его в нечто более реальное, ведь такое действие прямо выводит из потребления в агрессивную идеологичность (и ее "героизм"). Говоря точнее, идеал желанный только лишь как желанный идеал, как желание желания чего-то большего, чем потребления, ни в коем случае не переходящее в действие - оно лишит потребителя того, что дало ему общество потребления: блага, а еще важнее - социальный статус.

И именно отсюда вновь берется неприятие раскрытия идеологичности: потребленческая идеология, понятая как потребленческая идеология перестает срабатывать как потребленческая идеология. "Сущее как сущее прямо приводит к вопросу о бытии этого сущего" - но это уже не дар, а наоборот, его отнятие. Только в сохранении такой видимости чего-то большего чем видимости может происходить потребление идеала. Но стоит заметить, что хоть эта видимость является деталью механизма потребления, но всё это - реально действующая машина желаний, которую никак невозможно победить просто речью философа.

К слову, исходя из этого, можно объяснить смысл самого потребления - приобретение соответствующего социального статуса, безопасного от перехода к агрессивной идеологичности и ее действию. Что удивительно, не всегда обязательно взаимодействие с самой вещью (прочтение книги, например) - но обязательным является демонстрация этого взаимодействия, в худшем случае хотя-бы самому себе.

А агрессивная идеология вместо статуса дает лишь долг и обязанность.

Потребленческая идеологичность и агрессивные идеологии зациклены сами на себя: первое видит во втором то, что нужно всегда только лишь потреблять как демонстрацию (героический образ, например), а вторые видят в первом неприятный культурный статус-кво, который можно винить во всём, и из которого можно брать мотивацию к действию.

Или нет... Или не только лишь сами на себя? Разве не кажется вам, что кто-то вновь скрывается совсем рядом, некто еще более таинственный и всеобъемлющий, чем идеологичность и потребление? Кто дает им возможность существовать в бесконечном противостоянии? Кто дает им способность направлять желания? Кто создает условия самих желаний, которые до этого не ставились под вопрос?

Всё указывает на то, что этот Левиафан сам является лишь маленькой частичкой чего-то большего, какого-то невероятного Космоса.

III

Наш путь до сих пор происходил по пути самой идеологичности, хоть и против течения ее желаний. Вместо сущностного сокрытия происходило раскрытие, но обязательно используя саму эту сущность. Проще говоря: раскрыть идеологию мы смогли только благодаря тому, что она скрывается - а так как скрытость есть сам ее смысл и природа, то мы, поэтому, в нашей речи производили движение по логике самой этой сущности. Но в философии это давно замечено - критика общества потребления это ключевая часть общества потребления, точно так же как критика идеологий друг другом есть их важнейший механизм - механизм по выстраиванию схемы реального и не-реального.

Впрочем, это не только лишь схема или логика слов - речи вообще не остаются лишь речами: какую бы странную картину мира они не строили, этим построением и воздействием на людей они меняют то, что описывают. Погрузившись в речи идеолога, человек не только исполняет выданный ему долг, но и вообще действуют так, как ему следовало бы действовать в созданной картине мире, так что сама кажимость становится чем-то действительным, чему оказываются вынуждены подчиняться или противостоять другие. То есть: тем, что люди действуют по логике какой-то идеи, они превращают эту идею в действительность, какой бы выдуманной она не была.

Речь описывающая реальности и реальность описанная в речи оказываются, в конечном счете, одним и тем же - таков итоговый механизм всей машины идеалогичности, как политической (агрессивной), так и потребительской (спокойной).

Но такой теоретический результат может нас удовлетворить только при том условии, что мы попали в заговор и идеологию самой философии, а в пределе - самой речи вообще, человеческой речи. Ведь мы пропустили самое главное - а именно условия возможности идеологий; источник желаний, речей и действий вообще; то "абсолютно внешнее", чему не нужны слова, что не имеет желаний, что не действует, но только движется- и своим движением производит, подчиняет и поглощает всё, что в нем имеет место. Это нечто - оно уже не один из Левиафанов, что вступает в шизофреническую игру речей и действий, друг друга определяющих и переопределяющих; это нечто - поле всех игр и Космос всех возможностей.

Одно из его имен - "черное солнце чумы". Солнце, что растрачивает себя, создавая жизнь и заставляя ее себя растрачивать, играть силами, творить жизнь и умирать в поглощении Солнцем.

Но в нашем контексте более подходящим именем будет "капитализм" - таков ответ на поставленный изначально вопрос о смысле бытия сущей идеологичности.

Капитализм - бездушная машинерия бесконечного производства, нечеловеческая логика рыночной конкуренции, холодный и безграничный Космос всех Левиафанов. В ходе своей безличностной, машинной работы он генерирует вторую силу - систему безопасности в виде государств, идеологий, морали и самой человечности вообще, включая все ее речи.

Теперь становится понятно, в чем смысл "двойных ситуаций в одну сторону" - какие бывают у политических идеологий, которые в одном стремлении одновременно запугивают ужасными последствиями бездействия и позитивно воодушевляют людей на активизм изменением мира к лучшему; смысл такого подхода заложен во вне-субъективном, вне-живом и вне-смертном стремлении к бесконечной выгоде, которая, продолжаясь, запускает бесконечную сеть запутанных сил, входящих в работу ее механизма. Такое состояние можно правильно назвать "энтропией наоборот" и ей, конечно же, не нужна полная завершенность, которая бы явилась нам как предельная ясность происходящего. Тьма, забытие и непознаваемость - двигатели всего сущего, а Истина "вписывается в рынок", чтобы опять создавать два противоположно-однонаправленных движения: истина как речь идеолога, создающего нужные ему образы происходящего, и истина как то, что возникает в ходе действий под влиянием этих речей.

Теперь пора прояснить машину желаний капитализма и то, каким именно образом конструируется бытие идеологичности.

Так же, я внесу немного актуальной общественной критики современной интернет-культуры.

После этого я вновь попробую подойти к изначальному вопросу: как обрести свободу от идеологии?

IV

Как было сказано, срабатывание машинерии капитализма есть "обратная энтропия" - выведение системы из равновесия, разжигание идеологий, бурь желаний, вихрей потребления... то есть моды и хайпа.

Сейчас стоит вспомнить кое-что о характере идеологичности, как потребленческой так агрессивной-политизированной, а именно то, что они всегда находятся в состоянии раздора как внутри себя, так и между собой. В политических идеологиях происходит постоянной борьбы между собой, ведь как иначе можно зарядить людей на действие, если не общим врагом, общей проблемой? В обществе потребления вместо активной борьбы наблюдаются вечные циклы критики трендов потребления, ведь именно из этого рождается "новизна" - ключевой механизм желания в потреблении.

К тому же, оба направления идеологичности имеют определенные отношения между собой: политизированная идеология видит в пассивном обществе потребления неприятный статус-кво, который нужно изменить; но одновременно с этим в нем усматривается возможность его захвата, "радикализации" на свою сторону. В свою очередь, потребление потребляет идеологии в виде потребленческих образов: манифесты, книги в красивых обложках, яркие речи и популярные статьи. Конечно же, идеологии в потреблении остаются лишь образом чего-то иного, чего-то нового, что служит для привлечения потребительского внимания. Книгу можно даже не читать, достаточно просто держать ее в руках - таково отношение потребительства к политическим идеологиям.

Впрочем, стоит дополнить нашу схему общества потребления. Если источник политической агрессии в общих чертах понятен, то осталось прояснить то, как производятся желания для потребления.

Для начала нужно создать субкультуру, в которую редкие люди попадали бы вовсе не по своей воле. Так, например, возникала культура "гиков" - то есть задротов компьютерной техники, комиксов и всего остального, что в свое время было совсем непопулярно среди широкой публики. На первых порах такие субкультуры относительно малочисленны, ведь люди в ней по большому счету отделены от основной культуры, но зато по этой же причине они активно творят и расширяют свою собственную, накапливая в ней новый, еще нетронутый массовым потребленчеством "продукт". Постепенно, такая субкультура становится всё заметнее, так что совсем скоро любители большшой прибыли и искатели новых ощущений замечают нетронутый уголок, столь желанный пассивной и многочисленной массовой культуре потребления. Еще бы желанный, ведь это что-то "новое" и "чистое", но уже полностью готовое для употребления - идеальный образ, а затем и товар. Тогда начинается популярность, в которой субкультура перестает быть собой. Теперь "гик" (или "задрот") это не вынужденное занятие одиночек, а почетное потребительское звание целевой аудиторией маркетинговых компаний. Теперь это слово обрело тот самый желанный статус, который дает потребленчество за следование ее трендам. А затем появляется еще одна субкультура, и цикл повторяется вновь...

Теперь более-менее ясна общая картина идеологичности вообще, и ее ключевой механизм: постоянное удвоение, борьба и поглощение одной из сторон в пользу другой, с последующим повторением цикла.

Таков капитализм, что он вечно воспроизводит раздор - сам принцип конкуренции заключается в столкновении сил и перемалывании существ, обреченных сражаться без конца. Высшая точка этого механизма - максимальный накал нестабильностей по всему его Космосу, но ровно до такой степени, чтобы нестабильность не сорвалась в переход, чтобы не был достигнут покой, окончательное решение, победа или поражение; не должно быть достигнуто прекращение метаний между противоположностями, которые при этом всегда направленны в одну конкретную сторону, всегда приносят пользу капитализму в целом, который берет прибыль и из изменения, и из застоя (а лучше оба одновременно).

Имея эти знания, можно провести небольшое case study современной культуры.

V

"Есть только два интернета - верхний и нижний. - И кто не за один интернет, тот, значит, за другой"

Одним из главных противостояний современного мира является диалектика мейнстрима и андерграунда интернет-культуры. Но, сначала стоит всё объяснить.

Мейнстрим - это общая тусовка официальных журналов, тв-каналов и других медиа с крупными спонсорами (государства, мега-корпорации). Конечно, сегодня уже все прекрасно понимают, что мейнстрим - совершенно не разнородная среда, и что de facto это закрытая тусовка для своих, для право имеющих. Ведь мы все уже давно привыкли к тому, что одна и та же точка зрения транслируется со всех официальных каналов и во всей около-государственной прессе. И это всё - одна большая инстанция под именем "мейнстрим". Впрочем, хоть в каждом регионе мира мейнстрим свой, но есть еще одна важная деталь...

Перед тем, как прояснить главную хитрость мейнстрима, обговорим понятие андерграунда. Андерграунд - огромное и радикально разнородное множество медиа, находящихся вне официальных инстанций (хотя-бы по видимости). Последние, к слову, любят называть андерграунд "помойкой", "мусоркой", "психушкой" и т.д., что, если быть честным, в общем и целом справедливо. И всё таки, именно в андерграунде начинают свой рост самые популярные глобальные тренды - но почти всегда это происходит в, так сказать, верхнем андерграунде - крупные стримеры, ютуберы и другие интернет-celebrity, выступающие лицом этой жутко разобщенной массы. В свою очередь в нижнем андерграунде обитают те самые "шизы" и тусовки троллей - наиболее агрессивные представители всего интернета, зачастую и самые опасные в плане перехода от угроз к действиям. К тому же, что очень важно, из нижнего андерграунда верхний порой кажется мейнстримом; и довольно часто он им в итоге реально оказывается, когда стримеры и ютуберы начинают вещать на уровне тв-каналов.

Возвращаясь к мейнстриму: хоть он и разделен по мировым регионам (странам, союзам), но всё таки, практически всегда в регионе не один мейнстрим, а два. Аналогично андерграунду, мейнстрим разделен на две части - одна, что следует официальной государственной идеологии, а вторая следует официальной оппозиционной идеологии; и опять: хотя на первый взгляд может показаться, что вторая является андерграундом, но они оба - мейнстрим. Впрочем, порой случается так, что официальная позиция загоняет оппозиционную в верхний андерграунд.

Вновь совершается разделение на две противоположно-однонаправленные силы. И каждая из них строит образ своего врага, из-за чего этот враг реально меняется, очередной раз смешивая видимость и действительность.

Впрочем, андер-культура благодаря своей множественности обладает некоторой самокритичностью - которая по факту заключается лишь в злобных попытках обозвать другого мейнстримом. А мейнстрим порой впадает в такие иллюзии, что может увидеть андерграунд в ютубере, к которому во время выборов поговорить пришел лично Трамп. Примечательно, что этот ютубер как раз занимает позицию "официальной оппозиции", которая, впрочем, уже не совсем оппозиция...

Онтологии интернета можно посвятить еще много времени, но это уже мало касается нашей главной линии.

Ни на земле, ни на Небе мы не нашли "свободы от идеологии", от ее работы, которая основывается в самом капитализме как своём бытии. Всякое срабатывание вообще - это срабатывание механизмов капитализма; столкновением своих деталей они создают вспышки трендов, разжигают битвы идеологий. "Срабатывание" как таковое и есть сам капитализм. И именно в нем, в капитализме, находится основание логики "двойных ситуаций в одну сторону", в которых, на самом деле, совершенно не важно что выбирать. Но работа (капитализм) идеологий заставляет нас наделять ценностью какой-то выбор: "выбирай, на стороне какого ты класса! Остальное не имеет значения, остальное - буржуазный обман"; "Нет-нет, выбирай свою принадлежность к традиции! Классы это всего лишь попытка отвлечь от корней". Каждая идеология хочет наделить лишь свою дилемму важностью, в то время как машинерия капитала будет и дальше порождать и пожирать, без намерения, без смысла и без какой-либо цели. Все возможные смыслы и цели - лишь продукты машинной работы, занятые тем, чтобы подпитать свой собственный источник обратной энтропией.

Ничто из сущего не может сработать как выход из капитализма, ведь срабатывание как таковое есть сам капитализм.

VI

Или всё же есть выход...

Что-то явно не так, что-то было упущено. Что-то не сработало, какая-то деталь общей схемы отсутствует...

Отчаянной попыткой будет взгляд в историю, в которой порой находят "другое", что-то имеющее смыслы и великие тайны, а не просто безразличную машинерию конкуренции.

Вновь развернется идеология, современная культура пробросит в прошлое свои представления, сделает из прошлого часть настоящего - хотя-бы как книги по истории на полках книжных, или как оружие в интернет-баталиях за какие-то мнения.

Философия заговоров сработала как заговор философии - именно сработала, как продукт капитализма, как явление идеологичности. Система завершена, в общей своей структуре зациклена сама на себе и вместе с тем отсылает к другому - она не имеет нехватки.

Единственным выходом стало бы не-срабатывание, НЕУДАЧА всего проекта, обнаружение бессмысленности самой идеи и нахождение радикальной нехватки этой философской речи. Но она найдена не была.

Выходом из желания было бы его поражение, тотальное разочарование в нем и в жизни вообще: как в реальном действии, так и в их видимости, что творит речь.

В конечном счете, романтическое поражение не удалось, не смотря на попытки его получить, что совершались с самого начала.

Философия трагедии, тьмы и разочарования сработала именно как очередной потребительский объект желания, как красивое шоу с картинками.