«Кому принадлежит моя матка?» Как прогресс в медицине связан с ростом абортов в Германии.
Канал «Немецкие очки», Дмитрий Кошацкий
Около 100.000 абортов было произведено в Германии в 2017 году. Это гораздо меньше в пересчете на душу населения, чем, например, в России. Однако если в России число абортов ежегодно сокращается, то в Германии их количество за последние два года не только не уменьшилось, а увеличилось, хоть и крайне незначительно. Если объяснением последнего факта в известной мере может служить резкий приток мигрантов, то рост числа абортов по медицинским показаниям не может не настораживать.
Искусственное прерывание беременности в Германии принципиально запрещено, однако допускается, если женщина стала жертвой изнасилования, имеет медицинские показания или прошла специальное собеседование и выслушала аргументы против своего решения. Так гласит §128 немецкого УК, введенный в 1872 году. Последняя редакция закона была проведена в 1995 году. §129a немецкого уголовного кодекса запрещает к тому же больницам и практикующим врачам, которые проводят аборты, рекламировать свою деятельность. В прошлом году вокруг достигнутого в 1995 году компромисса опять разгорелись страсти: доктор Кристина Хэнель (Kristina Hänel) опубликовала на своей интернет-странице «делаю аборты», отказалась платить штраф за нарушение запрета, пыталась опротестовать решение суда и проиграла. Судья, отклонивший кассационную жалобу Хэнель, прокомментировал свой отказ так: «Как юрист я отклоняю вашу жалобу, как частный человек я призываю вас не отказываться от своей борьбы за более современный закон». В начале этого года в немецком бундестаге состоялись дебаты на тему реформы параграфа 219а. Все представленные в бундестаге партии кроме христианских демократов и националистов из «Альтернативы за Германию» требовали реформы действующего законодательства. Проекты закона были переданы на обсуждение парламентской комиссии.
В необычайно эмоциональной статье газеты „Die Zeit“, №43, под названием «Действительно ли мой живот принадлежит мне?» („Gehört mein Bauch mir?“, к сожалению, только для подписчиков) журналистка Штефани Фламм (Stefanie Flamm) требует новой дискуссии по теме абортов.
«В этой дискуссии есть что-то, что я нахожу принципиально неправильным, как будто бы в 2018 году об абортах можно говорить в таком же тоне, как и в 1988 году…. Действительно, уже более чем 20 лет назад немецкая женщина получила право решать, хочет ли она сохранить свою беременность. Но если у нее свобода родить любого, действительно любого ребёнка?
Если женщина старше 35 лет и в ее обменной карте стоит штамп «риск!», то её живот принадлежит не только ей. С возрастом растет вероятность рождения ребенка-инвалида. Если женщина не выскажется против, её подвергнут целому ряду специальных исследований… чтобы выяснить, всё ли с ребёнком в порядке. А если нет?
Как хронически позднородящая я знаю, о чем говорю. Ни один немецкий врач не скажет вам в лицо: «Ребенок-инвалид станет ношей не только для вас, но и для общества». Диагностика дает только информацию, но выводы родители должны делать сами. Если они принимают решение сделать аборт, то врач находит юридическое оправдание в параграфе 218 — с целью «избежание духовного страдания матери». Когда я семь лет назад, несмотря на перинатальную диагностику, родила сына с синдромом Дауна, моя врач сказала мне: «Ого, как это он так проскочил?» Меня тогда это очень обидело: как можно быть таким бесчестным и бестактным по отношению к младенцу у меня на руках. И всё же это было правдой. По некоторым оценкам девять из десяти женщин решаются на аборт когда узнают о тяжелом заболевании их эмбриона. Но я бы никогда не написала текст, который вы сейчас читаете, если бы на свете не было этого мальчика, который сейчас гордо ходит в первый класс обычной школы.
В 1971 году все удивлялись мужеству 374 немецких женщин, которые на страницах журнала „Stern“ признались, что сделали аборт. Вряд ли в 2018 году найдется такое же количество женщин, которые скажут «Мы прервали беременность, потому что не хотели рожать ребенка с отклонениями». А ведь можно преподать эту возможность как очередную победу феминизма — освобождение женщины от необходимости рожать ребенка, которого она не в состоянии вырастить. Или как последовательное применение параграфа 218: если женщина может не рожать, если она не готова быть матерью, то почему она должна рожать ребенка-инвалида? Почему же такие вещи никто не говорит вслух? Потому что если будущие родители после негативного диагноза своему желанному ребеночку сомневаются в том, стоит ли его вынашивать, то это приводит к взаимному противоречию наших моральных принципов. Является ли наша система перинатальной диагностики феминистской по сути? Чьи интересы защищает эта система? Родителей? Или больничных касс, для которых аборт дешевле, чем пожизненная опека? Куда идет общество, которое делает подобное сопоставление?»
Далее автор рассуждает о немецком законе по защите эмбрионов, который трепетно защищает достоинство оплодотворенных яйцеклеток, но абсолютно безразличен к их судьбе, после того, как они оказываются в чреве матери. По мнению автора, «радикальные «защитники жизни» — единственные, кто обращает внимание на дырку в законе». Демократические политические партии обходят эту тему стороной. «Единственную, кого регулярно можно встретить на дискуссионном поле, это Беатрис фон Шторх» — с иронией пишет автор, намекая на игру слов: „Storch“ по-немецки означает «аист».
«Мне бы доставило гораздо большее удовольствие вместе с Кристиной Хэнель бороться против запрета рекламы абортов. На нашей стороне не только социал-демократы, левые, зеленые и либералы, но и практически все немецкие врачи, а также все мои друзья и знакомые. В то же самое время я с тревогой наблюдаю за тем, что за количество абортов в Германии растет, в том числе и абортов по медицинским соображениям. Во избежание недоразумений скажу, что я против запретов и не собираюсь никого учить жить. Родители, которым ребенок с отклонениями сломает жизнь, не должны ни перед кем оправдываться. Я хочу, чтобы, наконец прекратилось унижающие наше общее достоинство хождение вокруг да около» — требует автор и напоминает, что только 100 депутатов потребовали обсуждения в бундестаге проблему «раннего тестирования»: специальный тест (Praena-Tests) позволяет на очень ранней стадии определить трисомию в крови ее зародыша.
«Выбраковывание без риска ошибки станет очень простым делом. Хотим ли мы этого? В конце концов, речь идет о том, насколько мы ценим человеческую жизнь. Поэтому 100 депутатов с парламентской «Камчатки» – это мало. По этой теме должна высказаться канцлер Меркель, председательница социал-демократов, все те философы, которые пишут умные книги по биоэтике, но слишком нежны для телевизора и социальных сетей… Пусть будет такая дискуссия, что клочья летят. А потом можно будет и убрать параграф 219 a».
Дмитрий Кошацкий