Женщину восточной внешности долбят во все отверстия

⚡ ПОДРОБНЕЕ ЖМИТЕ ЗДЕСЬ 👈🏻👈🏻👈🏻

Женщину восточной внешности долбят во все отверстия
Валерий Романов Треф : литературный дневник
© Copyright: Валерий Романов Треф , 2017.
Роман по горячим следам действительности.

ГЛАВА 1. ТАИНСТВЕННЫЙ КОТ БАЮН.

«Одним судьба дает выбор, а другим ставит ультиматум».

О, сколько б мы вина ни пили,
Как ни гневили б небеса,
Чему бы грабли ни учили -
А сердце верит в чудеса!

В Москве наступила восемьсот семидесятая весна. Блестящие сосульки, точно выдутые из толстого стекла, свисали с покатых крыш, нежно капая на прохожих.
Доктор Леонид Андреевич, прочитав очередную лекцию о вреде курения, вышел на улицу, плотно надвинул шляпу и с удовольствием закурил, пуская голубоватый дым через усы с черной полукруглой бородкой.
«Наказание, - подумал он, пробежав глазами командировочное удостоверение и уточняя даты. - Опять командировка, и куда?! В тартарары, вернее, в Йошкар-Олу, что, в сущности, одно и то же!»
«Ёшкин кот», как говаривал герой-любовник из комедии «Любовь и голуби». А что за Ёшкин кот? И кто такой этот Ёшка, не-яс-но.
Щурясь от солнца, он посмотрел вдаль – маршрутка не думала появляться.
Вечно запаздывает!
Леонид Андреевич достал смартфон и от нечего делать прогуглил изречение «ёшкин кот». В узком окошке дисплея появилась запись:
«Интерновости: в милениум нашелся Ёшкин кот, а сегодня, спустя 17 лет, он обрел свою Ёшкину кошку! Да здавствует Йокарный бабай!»
«Чушь», - буркнул доктор, ища глазами, что думает по поводу Ёшкина кота мудрейшая Википедия.
Выяснилось, что Ёшкин кот не кто иной, как Кот Баюн из мифологии древних славян, который ходит под землей, унося покойников в иные миры. Кот боится открытых пространств, но подземная пещера ему родной дом, а Мать Сыра Земля - единокровная матушка.
Далее Леонид Андреевич узнал о том, что когда Бабе Яге пришел срок преставиться, милый котик явился по ее грешную душу, однако хитрая Яга хотела спасти свое агрессивное существование. Но, поскольку, как Шехерезада, сочинять сказки не умела, то пригласила Кота Баюна в свой погреб угостить человечьими косточками.
Пока кот пировал, увлекшись лакомством, она улизнула на своей реактивной метле.
С тех пор как только Баюн является за Ягой, красотка оставляет ему деликатесы из вяленой человечины, а сама улетает наводить свои порядки в нашей жизни.
Смерть в образе кота-обжоры представилась доктору симпатичней косоротой анерексички в инквизиторском капюшоне.
«Прозвище Ёшкин, - подумал он, - видимо, образовалось от Яга - ласкательно Ёшка».
Наконец, маршрутка подкатила к остановке. Не дочитав сагу про кота, Леонид Андреевич вскочил на подножку, не глядя бросил недокуренную сигарету; совершив сногсшибательный пирует, сигарета кувыркнулась в воздухе и с невероятной точностью влетела, как баскетбольный мяч в сетку, прямо по назначению.
Щелкнув пальцами, доктор окинул пассажиров победоносным взглядом, но никто не обратил внимания на виртуозный трюк, и, несколько разочарованный, он прошел в салон, сев у окошка.
«Ну и тоска ждет меня в этой Йошкар-Оле, - взглянув на убегающую улицу, подумал Леонид Андреевич, - однообразные дома, тусклые фонари, убитые дороги, пыль да грязь столичной российской глубинки».
Доктор не любил нищету, его эстетическая натура требовала прекрасного.
Втайне он поклонялся искусству, к которому его коллеги не выражали особых пристрастий, но старались изобразить интерес, поскольку приобщенность к прекрасному подразумевает в человеке тонкую душевную организацию.
Сказать «я люблю поэзию и театр» - все равно что похвалить самого себя.
Леонид Андреевич любил японские сонеты и даже имел слабость - пописывал стишки, рисуя перышком на полях черной кожаной тетради, но стеснялся этого занятия, выявляющего в человеке нечто сентиментальное.
«Поэзия не терпит полумер, - считал он, - поэт может быть либо великим, либо никаким». Секрет разросшейся в блогосфере графомании доктор относил в копилку самообмана невзыскательных авторов, но удержаться от стихописания все же не мог. Услышав наплывающую мелодию, он морщился, пытался отогнать ее, но, подчиняясь назойливой музе, нашептывал рифмованные строчки через смущение и некоторую неловкость.
Несмотря на эту слабость, отнести себя к неудачникам Леонид Андреевич не мог, поскольку обладал комплексом интеллектуальной полноценности. И хотя устраиваться в жизни и ловчить не умел, будучи весьма щепетилен в вопросах чести, но в то же время удержаться на высоте своих нравственных идеалов доктору удавалась далеко не всегда.
Леонид Андреевич любил женщин.
«Если б командировка выпала не в Йошкар-Олу, а, например, в Амстердам, - вздохнул он, - или в Рим, можно было б полюбоваться итальянскими соборами и итальянками в стильно мятых одеждах». Ему нравился их слегка заспанный макияж, не ориентированный на боевой окрас. Нравилась умытая доверчивость, незащищенность, будто случайно забежала в ресторан, небрежно накинув кофточку с торчащими наружу швами. В одной руке дымящая сигарета, в другой бокал - женщина-вамп с продуманно разветренной шевелюрой. Ей свойственны роковые страсти, интеллект, волевые истерики. Ее любовь - смертельная схватка. У нее яркий темперамент и неуемная ревность. Она ест с аппетитом, умеет выбирать, стоит дорого.
Нравились ему и коротко стриженные головки – будто выбежала после пожара.
Трогательная, субтильная, уютно тонущая в широком свитере. Она нежно-вспыльчива,
настроение - как погода в Амстердаме. Стоит дорого. Дорого в смысле расходов на внимание и время. Ведь путанам платят не за то, что пришла. Мир полон прекрасных женщин! Платят за то, чтобы ушла, за свободу от обязательств.
Ему нравилось прелестное обращение «синьор» и сами набриолиненные синьоры, соблазняющие влажными сливовыми взглядами, и весь итальянской шарм вечерней атмосферы. Нравились милые студенты со спущенными, как у русских бояр, рукавами, кучерявые бамбино в подгузниках, полуспящие в сиесту улицы, полуленивые хозяева лавочек. Хорошо бы очутиться среди требухи древних развалин, увидеть Колизей, застывший, как раненый осьминог на подломленных щупальцах, посреди великого Рима.
Завеяться бы на площадь Испании, полюбоваться «потемкинской» лестницей, заросшей живыми цветами. На ступеньках – молодежь; болтают, целуются, пьют вино. Зайти в кафе, где мистический Гоголь сочинял «Мертвые души». Выходил в астрал, как “Межзвездный скиталец”.
Но одним судьба дает выбор, а другим ставит ультиматум.
Он оставил записку: «Похороните, когда появятся трупные пятна". Но его положили в гроб, придавив чёрным камнем, и когда спустя время вскрыли могилу, он лежал лицом вниз.
Что же ты не забрал его, Кот Баюн, не убаюкал эту гениальную душу?!
«Остановка «Покровские ворота», - громко объявил водитель.
Выпрыгнув из маршрутки, Леонид Андреевич направился домой собирать чемодан.
Через несколько часов ему предстояло трястись в поезде до неведомой Йошкар-Олы.
Он шел, стараясь выветрить из головы набежавшие строчки, чтоб думать о полезном, например, о том, что надо взять в дорогу синий шерстяной спортивный костюм, чистые носки, пару рубашек…
Наконец, открыв дверь своего подъезда, доктор нажал кнопку лифта.

ГЛАВА 2. ПЛАТОН И МАРЧЕК.

«Хочешь, умирая, поступить вежливо? - закопайся сам!»

Хоть обвели народ в Отчизне
Вокруг протянутой горсти,
Но главное, к исходу жизни
Не дать нас мелом обвести.

В поезде пахло ржавым железом, в купе было постелено отдававшее сыростью белье, и подушки задорно торчали уголками, как в пионерлагере. Его поприветствовал симпатичный седеющий попутчик в старомодных очках, похожий на учителя.
- Платон, - пожимая руку доктора, сообщил он.
- Леонид, можно Леня, - сказал доктор, хотя не выносил это фамильярное «Леня».
- Отлично, Леня, - обрадовался Платон и не церемонясь облачился в спортивный костюм. Леонид Андреевич вышел в тамбур. И через минуту обнаружил, что пассажиры
в синих костюмах выглядят, как спортсмены из одной команды.
Облокотившись на поручни, он уставился в окно. Поезд тронулся; казалось, что уезжает перрон.
Если бы «спортивная команда» пассажиров, которую, по-видимому, собирала в дорогу общая жена, почти одновременно не зашуршала целлофановыми пакетами, выкладывая на покрытые скатеркой столики вареные вкрутую яйца и жаренных птиц, он бы не понял, что они уже едут.
Платон энергично отодвинул дверь, приглашая Леонида Андреевича за стол. Бутылка самодельной наливки и неприлично лежащая на спине курица, по его мнению, должны были выглядеть соблазнительно.
Доктор чокнулся с приветливым Платоном рюмками, и, выпив, почувствовал внутри себя приятное тепло. Спохватившись, он щелкнул портфелем, извлекая оттуда нарезанный сыр, сервелат и буженину. Платон энергично потер ладони в предвкушении приятного вечера.
- А вы, как я вижу, в командировку? - любезно поинтересовался он, чтобы начать разговор и закрутить его вокруг себя.
Леонид Андреевич кивнул.
- А я как родился в Йошкар-Оле, так и живу, учительствую и в общем-то доволен!
- Бальзамно слышать! - кивнул доктор.
- На жизнь кое-как хватает благодаря дачке, жена летом делает закрутки на зиму и наливочку, я картошки накопаю, так и перебиваемся, а сахар вообще вреден, была бы соль.
Леонид Андреевич, опрокинув вторую рюмку, кивнул.
- Город у вас большой?
- Да деревня, и трехсот тысяч душ не наберется - это вам не Москва. Дороги в нашей Йошкар-Оле разбитые, едешь по ухабам - то колесо пробьет, то движок сломается, но я таскаю в машине баллоны с водой, - пояснил Платон, - когда мотор на ухабах перегревается, польешь его, чтобы остыл, и рули дальше. Знаете, еще Гоголь говорил, что у России две беды…
- Первую не починишь, - усмехнулся доктор, наливая Платону; тот выпил, размяк и пожаловался: «У нас в семье пропал кот Марчек. Такой добрый, ласковый, его все в коммуналке любили, сосед-алкаш и то подкидывал Марчеку рыбные кости и всякие объедки.
- Дайте объявление о пропаже, - посоветовал Леонид Андреевич.
- Писали уж, - махнул рукой Платон, - у нас в хрущевках все подъезды залеплены
Бумажками: кто-то что-то продает, кто-то покупает… выживают люди, как могут, не до кота им. Слава Богу, девяностые позади. Такой беспредел был- на улицах людей
отстреливали, то там, то тут обведут следаки мелом, потом сфотографируют асфальт с красным пятном, и машина смоет шлангом, как не было человека. Просто хамство.
- Ну, да, чтобы, умирая, поступить вежливо, надо закопаться самому! - иронично кивнул доктор,- а ты не горюй, все меняется, возможно, и Марчек еще придет, с котами случаются загулы.
- Да разве он найдется, у нас все дома на одно лицо, Ёшкин кот! - воскликнул Платон.
При словах «Ёшкин кот» Леонид Андреевич оживился, но история про пропавшего кота, плохие дороги, коммуналку и картошку варьировалась, не выходя за пределы темы.
«Сидела бы напротив хорошенькая женщина, - тоскливо подумал доктор, - сразу стало бы интересно, говори она о чем угодно, да хоть про картошку».
- А как у вас сейчас с преступностью дела обстоят? - обострил разговор доктор.
- О, с этим осторожно, - предостерег Платон, - на хулиганку можно нарваться, наркоты много, раньше люди в основном пили, а сейчас шприцы в подъездах валяются, такой вонизм - зайдешь, хоть нос затыкай.
- Ну, давай-ка, друг, на боковую, - резковато предложил Леонид Андреевич, ломая "пионерскую" подушку.
- Да вроде рановато, тут же еще есть, - взболтнув бутылкой, запротестовал Платон и снова налил.
Леонид Андреевич, выпив, перевернул рюмку вверх ногами и нетвердо сказал:
- Все, друг мой, завязываю. Мне завтра молодым и старым специалистам повышать их квалификацию, а значит, быть в форме.
Посетовав еще немного по поводу пропажи Марчека и плохих дорог, Платон смолк.
Едва коснувшись подушки с мыслью «скорей бы уж сказать Йошкар-Оле: прощай унылый уголок тоски и скуки!» – Леонид Андреевич погрузился в сон.

ГЛАВА 3. КАТАВАСИЯ КРИВЫХ ЗЕРКАЛ.

“Видимо, мистика и есть логика небес.”

Весной в Венеции прохлада.
У древних стен Святого Марка,
Вблизи старинного фасада
Порхают голуби над аркой.

Утром Платон растормошил доктора:
- Вставайте, подъезжаем к Йошкар-Оле!
Голова Леонида Андреевича, раскалываясь, гудела, он надел тапочки и поплелся по вагону раздобыть утреннего чаю.
Усатая проводница за особую мзду принесла, гремя подстаканниками, горячей воды
и несколько мятых пакетиков заварки.
Поезд дернулся, пакетик вместе с ниткой плюхнулся в стакан, нырнув в кипяток.
- Чай с носками, - поморщился Леонид Андреевич, наматывая мокрую нитку на пахнущую металлом чайную ложку.
Он сделал пару глотков, обжигая губы, и вышел в тамбур, захватив сигареты.
За окном мелькала не радующая душу серость пейзажа.
«Тоска, - подумал он, - даже Марчек и тот удрал отсюда».
Голова нестерпимо ныла, болезненно откликаясь на звуки. Наконец поезд, визжа, как резаный хряк, затормозил.
- Леня, помочь словить такси? - участливо спросил Платон.
Леонид Андреевич вяло кивнул, протянув бумажку с адресом гостиницы.
Платон, суетясь, усадил его в пыльную Ладу «Калину» с заляпанными грязью номерами и изрядно потрепанным водителем, бросил на переднее сидение адрес, и они с Леонидом Андреевичем душевно попрощались, как старые приятели.
Заросший щетиной водитель с интеллигентной бледностью лица взглянул на него понимающе.
- С бодуна? - лаконично спросил он.
Доктор кивнул и, прижавшись лбом к холодному стеклу, незаметно для себя задремал.
Но спустя некоторое время очнулся, не представляя, сколько проспал, и глаза его от изумления расширились.
Леонид Андреевич очутился в Голландии, а именно на знакомой ему набережной Амстердама. Голландские домики, притулившись плечом к плечу, кланялись навстречу, неожиданно он увидел памятник двум Пушкиным. Один Пушкин сидел без шляпы, положив ногу на ногу, второй, подбоченясь, стоял напротив него в цилиндре.
- Как называется эта набережная? - протер глаза доктор.
- Ам-стер-дам, - по слогам ответил водитель.
«Интересно, - подумал Леонид Андреевич, - что делают два Пушкина в Голландии, в которой ни один Пушкин сроду не бывал. Чертовщина какая-то».
Между двумя Пушкиными сидели три толстые женщины, гримасничая, в разных витиеватых позах: одна фамильярно положила стоявшему Пушкину руку на член, другая уселась ко второму Пушкину на колени, а третья обхватила его за шею, целуя Пушкина в губы.
- Мг… Странно, - передернул плечами доктор.
- Хотите, сделаю фото? - угодливо спросил водитель.
Тут Леонид Андреевич заметил, что выкрутасы гражданок означают позы фотографирующихся кокеток, и, несколько успокоившись, отмахнулся:
- Нет, спасибо, зачем мне три девицы и два Пушкина?
- Один из них, сами понимаете, Онегин, - слегка обидевшись, уточнил водитель.
- Какой именно? - поинтересовался Леонид Андреевич, не успев хорошенько разглядеть обоих Пушкиных.
- Не знаю, кто их разберет, оба с бакенбардами.
- А этот, что стоит слева от Пушкиных, в шляпе, с палитрой и кисточками, кто будет?
- Ааа… Это Рембрандт, старый художник, гордость наша голландская. Жена у него, сами понимаете, Саския. Машина проехала еще немного, и Леонид Андреевич ахнул.
Прямо перед ним во всей красе открылся венецианский Дворец дожей.
- Бог мой, что это? - моргая и щурясь, спросил он.
- Венецианский дворец, - водитель надавил на букву «р», - вон там часы знаменитые, из ворот выходит ослик, на спине у него Божия Мать. Циферблат со спутника заводят - самый точный хронометр в мире! Хотя, сами понимаете, зачем нам такое точное время?
- Остановите, - попросил Леонид Андреевич.
Болтая с диспетчером по спикеру, водитель затормозил.
Доктор вышел на воздух, разглядывая дворец. Водитель активно выскочил из машины, щелкнул фотоаппаратом:
- Это вам на память за небольшую плату, - любезно улыбнулся он. - Здесь и дата стоит, и время.
Леонид Андреевич, кашлянув, увидел себя на фоне венецианского Дворца дожей, и, садясь в машину, кинул фотографию в портфель.
Не успели они проехать и нескольких минут, как доктор точно в кривом зеркале увидел собор Василия Блаженного рядом с гигантской скульптурой Архангела Гавриила.
Неукротимая струя фонтана мощно рвалась в серое небо, взбивая кучевые облака.
Водитель с видимым удовольствием поглядывал в зеркало на изумленного доктора,
который так же удивился бы, если б увидел посреди Красной площади собор Парижской Богоматери. Открыв окно, Леонид Андреевич уставился на собор, отметив, что в его облике причудливо слились два храма: Василия Блаженного и Спаса на Крови, что на канале Грибоедова в Питере.
- Это Благовещенский, - сообщил водитель. Глядя в зеркало, он вырвал у себя седую бровь и, перекусив на передних зубах, жестко сплюнул.
- Дык я прям гид у вас, - намекая на чаевые, разошелся он. - А это площадь Пресвятой Девы Марии, сами понимаете, ведь мы - столица Марий Эл, единственный город на букву «Й»! - с гордостью пояснил он.
«Действительно, - подумал Леонид Андреевич – тут, кажется, все начинается на букву «Й», а у него красные кроличьи глазки». Но не успел он подумать об этой странности, как за спиной раздался громогласный бой курантов. «Точно со Спасской башни Московского Кремля», - мелькнуло в голове - и буквально в четырехстах метрах от Благовещенского собора доктор увидел не что иное, как Спасскую башню.
Водитель, подмигнул одним кроличьим глазом, машина не торопясь проехала вдоль берега реки.
- Как называет эта река? - спросил доктор, протирая глаза.
- Это, сами понимаете, Малая Кокшага, - с готовностью сообщил водитель.
- Какая еще Кокшага! Остановите машину!
Леонид Андреевич вышел, сердито спросив щуплого пьяненького прохожего в женском грязно-розовом пальто:
- Как называется эта река?
- А, эта… - не обращая внимания на Спасскую башню, махнул он рукой. - Как вы сами понимаете, Кокшага.
Глаза у него тоже были красно- кроличьи.
Доктор сел в машину, раздраженно хлопнув дверцей. Машина свернула за угол.
Не успел он обдумать, что происходит, как перед ним появился собор и башня с часами.
- Где это мы? - кашлянув, спросил Леонид Андреевич.
- Мы на Патриаршей, - подмигнул водитель, - вон там собор Воскресения Христова, а здесь башня с часами, под бой, сами понимаете, выезжает на ослике Христос, а следом идут его астолопы…
- Кто-о? - повысил голос доктор.
- Известно кто! Апостолы, целых двенадцать штук, Пётр, Марфей, сами понимаете, Фома Неверующий…
- Матвей, Вы имеете в виду?
- Ну, да Матвей, потом Филипп из Версаля, Варфоломей, а тот, что с понурой головой, ну, последний плетется – это Иуда.
- А улицы Ленина у Вас в Голландии между дворцами случайно не найдется? - ему ностальгически захотелось увидеть простого Ленина с протянутой рукой или хотя бы в кепке.
- Есть, - кивнул водитель, - дык, мы как раз и поедем по Ленинскому проспекту, а где же, по-вашему, еще может быть галерея с часами-курантами?
Но доктору было не до этих размышлений, перед ним открылась Фламандская набережная. Европейские здания из разноцветного кирпича, с обилием декора, искрились на солнце.
- Видимо, мистика и есть логика небес, - чихнул доктор, и на него напал царапающий душу кашель. - Как называется эта набережная?
- Брюгге – два «г», - поднял два пальца водитель.
Указательный палец у него наполовину отсутствовал - этим полупальцем он ткнул в окно.
- Это у нас на Брюгге памятник Грейс Келли и князю Монако.
- Зачем в Йошкар-Оле Грейс Келли и князь Монако? - пожал плечами доктор.
- Дык наш президент считает, что эта парочка, сами понимаете, образец суперсемьи. Он говорит: в жизни надо брать пример, на кого-то равняться. А нас здесь, марийцев, пруд пруди, вот мы и равняемся!
- Вас «тьмы, и тьмы, и тьмы», - подумал доктор « скифской» строчкой.
- А это что за улица? - не решаясь поднять глаза, спросил он.
- Известно, что это улица Гоголя, тут и Гоголевский мост, и памятник Гоголю, - водитель мизинцем ковырнул в носу, растер содержимое между пальцами и щелчком избавился от него. Доктор брезгливо поморщился.
- Разве Гоголь когда-нибудь бывал в этих местах?
- Конечно, не бывал, - пожал плечами водитель, - но в"Мёртвых душах" он упомянул Ц
Девушка в чулках на осмотре у гинеколога
Пухлая девушка писает на скрытую камеру
Присунул жирной подруге на природе