Желтое лицо (Продолжение)
@e_xlibris
-- Все это одни только предположения.
-- Предположения, объясняющие однако все факты. Пока мы можем делать предположения на основании тех фактов, которые у нас в руках, когда же будем иметь новые, тогда будет еще время подумать. Теперь же нам остается только ждать известий от нашего приятеля из Норбури.
Но нам не долго пришлось ждать. Не успели мы напиться чаю, как пришла телеграмма. "Опять видел в окне желтое лицо. В семь часов встречу вас на вокзале", писал нам Монро.
Мы, действительно, нашли его на платформе, когда вышли из поезда. При свете зажженных фонарей он показался нам страшно бледным и возбужденным.
-- Они здесь еще, мистер Холмс, -- сказал он, кладя свою руку на плечо моего друга. -- Я видел свет в окне, когда шел сюда на станцию. Надо торопиться, чтобы они не удрали.
-- Каков же ваш план в таком случае? -- спросил Холмс, когда мы шли по темной обсаженной большими деревьями дороге.
-- Я думаю, надо силою ворваться в дом и узнать, кто там живет. Я желаю, чтобы вы были только свидетелями.
-- Итак, вы твердо решили поступить таким образом несмотря на предостережение жены не делать этого и до времени не пытаться разоблачать тайну?
-- Да, я совершенно твердо принял такое решение.
-- По-моему, вы в праве так поступать. Всякая истина, какая бы она ни была, лучше неизвестности.
Была очень темная ночь, когда мы свернули с большой дороги и пошли по тропинке. Моросил мелкий дождь. Мистер Грант Монро нетерпеливо шагал вперед, мы же шли за ним.
-- Вот освещенные окна моего дома, -- шептал он, указывая на свет между деревьями, -- а вот домик, куда мы должны войти.
Тут тропинка сделала поворот, и мы очутились перед фасадом дома. Желтая полоса света, падающая на черную землю, свидетельствовала о том, что дверь была неплотно закрыта. Наверху было ярко освещено одно окно. На спущенной шторе несколько раз промелькнула какая-то тень.
-- Вот видите, он здесь! -- вскричал Монро. -- Во всяком случае кто-нибудь да есть в доме. Идемте и сейчас же все узнаем!
Но как только мы приблизились к двери, из темноты выскочила какая-то женщина и загородила нам дорогу. Свет, падающий из окна, был слишком слаб, чтобы можно было разглядеть ее лицо.
-- Ради Бога, Жак, не делай этого! -- кричала она. -- Я чувствовала, что ты придешь сегодня вечером. Подожди немного, и ты никогда не будешь жалеть об этом.
-- Я довольно ждал и верил тебе, Эффи! -- возразил он решительно. -- Оставь меня! Я должен туда войти. Мои друзья и я решили вывести все на чистую воду.
С этими словами он отстранил ее, и мы последовали за ним в дом.
Не успел он открыть дверь, как в коридор выскочила старуха и попробовала было загородить нам дорогу, но Монро грубо отстранил ее и в несколько прыжков очутился наверху. Затем он вбежал в освещенную комнату, а мы остановились на пороге.
Это была чистенькая, хорошо обставленная комната, с двумя зажженными свечами на столе и двумя на камине. В углу копошилось какое-то существо, с виду похожее на девочку. Ока сидела к нам спиной, но мы могли рассмотреть, что на ней было надето красное платье и длинные белые перчатки. Когда же она повернула к нам свое лицо, я невольно вскрикнул от ужаса и удивления. Меня поразила больше всего неподвижность этого лица и жуткий мертвенно-желтый цвет кожи. Но тайна сейчас же объяснилась. Холмс со смехом протянул руку к уху ребенка и снял надетую на нее маску. Перед нами предстал прелестный маленький негритенок, с ослепительно-белыми зубками, который с любопытством смотрел на наши изумленные лица. Я от души расхохотался, но Монро стоял насупившись со скрещенными на груди руками.
-- Господи! -- проговорил он наконец, -- что все это значит?
-- Я объясню тебе, что это значит, -- произнесла вошедшая в комнату женщина с открытым гордым лицом. -- Ты насильно вырвал у меня признание и теперь не имеешь права ни на что пенять. Мой первый муж умер в Атланте. Но ребенок остался жив.
-- Твой ребенок!
Она вынула большой серебряный медальон, который носила на груди.
-- Ты не знал, что он открывается?
-- Да, действительно, я никогда не подозревал этого.
Она нажала пружинку и отскочила нижняя крышка медальона. Там под стеклом был портрет очень интеллигентного на вид и красивого мужчины, черты лица которого резко выдавали его африканское происхождение.
-- Вот портрет Джона Эброна из Атланты, -- сказала дама, -- благороднейшего человека в мире. Я пренебрегла предрассудками нашей белой расы и вышла за него замуж. За все время нашей супружеской жизни мне ни разу не приходилось сожалеть о совершенном самопожертвовании. Единственное несчастье, что наш ребенок пошел в отца, а не в мать. Это очень часто бывает при таких смешанных браках. Моя маленькая Люси гораздо чернее своего отца. Но какая бы она ни была, черная или белая, это моя дорогая девочка, моя гордость.
При этих словах маленькое черное создание подбежало к матери и вцепилось ручонками в ее платье...
-- Я оставила ее в Атланте только потому, что она была больна и перемена климата могла бы дурно повлиять на ее слабое здоровье. Я оставила ее на попечение верной шотландки, нашей старой служанки. Не проходило ни одного дня, ни одного часа, чтобы я не вспоминала о своем любимом ребенке. Потом я встретилась с тобою, убедилась, что люблю тебя, Жак, и побоялась сказать тебе всю правду. Я боялась, что потеряю тебя и потому не решилась признаться, что у меня есть ребенок. Предстоял трудный выбор, и я по слабости сделала то, чего ни в коем случае не должна была делать, то есть приняла твое предложение. В течение трех лет меня мучили угрызения совести и съедала тоска по ребенку, но я хранила свою тайну, потому что получала благоприятные вести от няньки. Наконец, во мне забилось непреодолимое желание увидеть своего ребенка. Долго я боролась против своего желания, но напрасно. Как это было не опасно, я рискнула выписать ребенка, хотя бы на несколько недель. Я послала в Америку сто фунтов стерлингов и дала подробные инструкции няне, как она должна приехать и поселиться в этом домике. Я приняла все предосторожности, чтобы никто в нашем округе не знал о существовании черного ребенка, и потому приказала няньке наблюдать, чтобы он весь день ходил в маске и в длинных перчатках. Конечно, можно было бы придумать что-нибудь умнее, но боязнь, что ты случайно узнаешь всю правду, положительно лишила меня рассудка.
Ты первый сообщил мне приятную новость: что в домике кто-то поселился. Весь день я прождала, сгорая от нетерпения; желание поскорее увидеть и расцеловать свое родное дитя, побудило меня потихоньку убежать туда ночью, зная как ты крепко спишь. На следующий день ты мог бы все узнать, если бы не подчинился моей просьбе подождать еще несколько дней. Спустя три дня, когда ты ворвался в дом, няня с ребенком едва успела убежать в лес через черный ход. Теперь ты узнал всю правду и мне интересно знать, что будет со мною и с моим ребенком?
С этими словами она сжала свои руки и ждала ответа.
Прошло несколько длинных, томительных минут, пока Грант Монро не прервал молчание. Я частенько люблю вспоминать эту сцену. Он поднял маленькую девочку, крепко поцеловал ее, затем взял под руку свою жену и, не говоря ни слова, повел их обеих к двери.
-- Нам гораздо удобнее переговорить об этом у себя дома, -- сказал он. -- Я не считаю себя, Эффи, очень хорошим человеком, но все-таки думаю, что ты смело могла бы мне доверить свою тайну, не прибегая к подобным уловкам.
Мы вышли за ними из дому. Подойдя к тропинке, Холмс дернул меня за рукав и шепнул:
-- Я думаю, наше присутствие гораздо полезнее будет в Лондоне, чем здесь, в Норбури.
После этого он не проронил ни слова до самой поздней ночи, пока не вошел со свечей в спальню, собираясь ложиться спать.
-- Пожалуйста, Уотсон, -- сказал он, -- если вы когда-нибудь заметите, что я начинаю забывать и мнить о себе что-то необыкновенное, шепните мне на ухо одно только слово: "Норбури", и я буду вам бесконечно благодарен.