Жажда жизни

– Сколько вам лет, минхер Ван Гог?
– Тридцать один.
– Говорила вам Марго, что ей...
– Да, я знаю.
– Разрешите спросить, какой у вас доход?
– Сто пятьдесят франков в месяц.
– Из каких же это источников?
– Эти деньги мне присылает брат.
– Вы хотите сказать, что он вас содержит?
– Йет. Он платит мне жалованье. За это я отдаю ему все свои картины.
– Сколько же из этих картин он продает?
– Сказать по правде, не знаю.

– Что ж, зато я знаю. Ваш отец говорит, что брат еще не продал ни одной.
– В конце концов он их продаст. И ему заплатят во много раз больше, чем он мог бы получить теперь.
– Ну, это по меньшей мере сомнительно. Давайте обратимся к фактам.
Винсент разглядывал ее строгое некрасивое лицо. Он понимал, что сочувствия тут ждать не приходится.
– Если вы ничего не зарабатываете, – продолжала она, – то, разрешите спросить, на какие средства вы предполагаете содержать жену?

– Мой брат считает нужным давать мне сто пятьдесят франков в месяц; зачем он это делает, вас не касается. Я смотрю на эти деньги как на жалованье. Я зарабатываю их тяжким трудом. Мы с Марго проживем на них, если будем экономно вести хозяйство.
– Да нам незачем будет экономить! – воскликнула Марго. – У меня довольно денег, чтобы самой содержать себя.
– Замолчи, Марго, – оборвала ее старшая сестра.

– И не забывай, – вставила мать, – что я могу лишить тебя дохода, если ты опозоришь честь семейства.
Винсент улыбнулся.
– Разве выйти за меня замуж – такой уж позор? – спросил он.
– Мы о вас очень мало знаем, минхер Ван Гог, да и то, что знаем, говорит не в вашу пользу. Давно вы стали художником?
– Уже три года.
– И до сих пор ничего не достигли! Сколько же лет вам потребуется, чтобы добиться успеха?
– Не знаю.
– А кем вы были, пока не взялись за живопись?

– Торговал картинами, был учителем, продавцом книг, студентом– богословом и проповедником.
– И ни в чем не преуспели?
– Я все это бросил.
– Почему же?
– Все это не для меня.
– А когда вы бросите свою живопись?
– Он ее никогда не бросит! – вмешалась Марго.

– Мне кажется, минхер Ван Гог, – сказала старшая сестра, – что рассчитывать на брак с Марго с вашей стороны слишком самонадеянно. Вы безнадежно опустились, у вас нет ни франка, заработать вы ничего не можете, взяться за какое—нибудь дело не способны, вы лодырь, вы шатаетесь по свету, как бродяга. Как можем мы позволить сестре выйти за вас замуж?
Винсент вынул было из кармана трубку, но тут же сунул ее обратно.

– Мы с Марго любим друг друга. Со мной она будет счастлива. Мы поживем здесь год—другой, а потом уедем за границу. Она увидит от меня только ласку и любовь.
– Да вы бросите ее! – пронзительно закричала одна из сестер. – Она скоро надоест вам, и вы бросите ее ради какой—нибудь шлюхи, вроде той, что была у вас в Гааге!
– Вы и женитесь—то на Марго только из—за ее денег! – подхватила другая.
– Но вам не видать их, как своих ушей, – заявила третья. – Мать снова вложит эти деньги в недвижимость.

У Марго покатились из глаз слезы. Винсент встал. Ему было ясно, что тратить время на этих ведьм бесполезно. Надо просто жениться на Марго в Эйндховене и немедленно ехать в Париж. Уезжать из Брабанта ему не хотелось, надо было поработать здесь еще. Но оставить Марго в этом царстве старых дев – нет, Винсент содрогнулся при одной мысли об этом.

Целую неделю Марго не находила себе места. Выпал снег, и Винсент был вынужден работать в мастерской. Навещать его Марго не разрешали сестры. С раннего утра и до вечера, когда она ложилась в постель и притворялась спящей, ей приходилось выслушивать гневные речи против Винсента. Она прожила в этом доме сорок лет, Винсента же она знала всего несколько месяцев. Она ненавидела сестер, понимая, что они искалечили ей жизнь, но ведь ненависть – это одно из темных проявлений скрытой любви, которое иногда лишь обостряет чувство долга.

– Не понимаю, почему ты не хочешь уехать со мной, – говорил ей Винсент. – Ты можешь, наконец, выйти за меня и здесь, без их согласия.
– Они не допустят этого.
– Кто? Твоя мать?
– Нет, сестры. Мать им только подпевает.
– А стоит ли обращать внимание на то, что говорят сестры?
– Помнишь, я рассказывала тебе, как еще девчонкой я едва не влюбилась в одного мальчика?
– Да.

– Сестры нас разлучили. Даже не знаю зачем. Всю жизнь они не давали мне делать то, что я хотела. Когда я однажды собралась в город навестить родственников, они не пустили меня. Когда я начала читать, они отобрали у меня все хорошие книги, какие были в доме. Если я приглашала в гости мужчину, они потом так перемывали ему все косточки, что в следующий раз я уже не знала, куда глаза девать. Я порывалась что—то сделать в жизни – стать сестрой милосердия, заняться музыкой. Но нет, они заставляли меня думать лишь о том, о чем думали сами, и жить так, как жили они.

– Ну, а теперь?
– А теперь они не дают мне выйти за тебя замуж.
Вся ее недавняя живость исчезла. Губы снова стали сухими, под глазами проступили мелкие веснушки.
– Не обращай на них внимания, Марго. Мы поженимся, и делу конец. Брат не раз предлагал мне переехать в Париж. Мы будем жить в Париже.
Она не отвечала. Она сидела на краю кровати и тупо смотрела в пол. Плечи ее поникли. Он сел рядом и взял ее за руку.
– Ты боишься выйти за меня без их согласия?

– Нет. – В голосе ее не было ни силы, ни уверенности. – Я убью себя, Винсент, если они разлучат нас. Я не переживу этого. После того, как я полюбила тебя, это невозможно. Я покончу с собой, вот и все.
– Они ничего не будут знать. Сначала поженимся, а потом ты им все скажешь.
– Не могу я идти против них. Слишком их много. Мне не под силу бороться с ними.
– Незачем и бороться. Выходи за меня замуж, и конец.
– Нет, это будет не конец, а начало. Ты не знаешь моих сестер.

– И знать не хочу! Но так уж и быть, вечером я попробую поговорить с ними еще раз.
Он понял тщетность этой попытки, как только вошел в гостиную. Он забыл, какой ледяной холод царит в этом доме.

– Все это, минхер Ван Гог, мы слышали и раньше, – сказала старшая сестра, – но это нас не трогает и вряд ли может убедить. Мы уже все решили. Мы желаем Марго всяческого счастья и не можем позволить ей погубить свою жизнь. Так вот, если через два года вы по—прежнему будете готовы на ней жениться, то мы возражать не станем.
– Через два года! – воскликнул Винсент.
– Через два года меня уже здесь не будет, – тихо сказала Марго.
– Где же ты будешь?

– Я умру. Я убью себя, если вы не дадите мне выйти за него.
Под злобные крики: «Да как ты смеешь говорить такие вещи!», «Вон чего она у него нахваталась!» – Винсент выскочил из зала. Ничего другого ему не оставалось.

Годы тягостной жизни не прошли для Марго даром. Она не обладала ни крепкими нервами, ни хорошим здоровьем. Под сплоченным натиском пяти разъяренных женщин она отступала и все больше падала духом. Двадцатилетняя девушка вышла бы из этого испытания невредимой, но у Марго уже недоставало ни упорства, ни воли. Лицо ее избороздили морщины, в глазах снова появилась грусть, кожа стала болезненно—желтой и шершавой. Складка у правого угла рта обозначилась еще резче.

Привязанность, которую питал Винсент к Марго, исчезла вместе с ее красотой. В сущности, он никогда не любил ее и не хотел на ней жениться; теперь же он хотел этого меньше, чем когда—либо. Он стыдился своей черствости и поэтому старался выказывать Марго самую горячую любовь. Он не мог понять, угадывает ли она его истинные чувства.
– Разве ты их любишь больше, чем меня? – спросил он Марго, когда она, улучив минуту, забежала к нему в мастерскую.

Она бросила на него удивленный и укоризненный взгляд.
– Ах, Винсент, что ты!
– Тогда почему же ты хочешь меня бросить?
Она отдыхала в его объятиях, словно усталый ребенок. Голос ее звучал тихо и грустно.
– Будь я уверена, что ты меня любишь, как я тебя, я пошла бы против целого света. Но для тебя это значит так мало... а для них – так много...
– Марго, ты ошибаешься, я люблю тебя...
Она легонько прижала пальцы к его губам.

– Нет, дорогой, нет, ты хотел бы любить, но не можешь. Пусть это не тревожит тебя. Я хочу, чтобы моя любовь была сильнее твоей.
– Почему ты не решаешься порвать с ними и быть себе хозяйкой?
– Тебе легко так говорить. Ты сильный. Ты можешь бороться с кем угодно. А мне уже сорок... Я с малых лет живу в Нюэнене... Я нигде не бывала дальше Эйндховена. Разве ты не видишь, милый, что я никогда не могла порвать ни с кем и ни с чем.
– Да, пожалуй.

– Если бы ты этого хотел, я стала бы бороться изо всех сил. Но хочу– то только одна я. И потом, все это пришло так поздно... моя жизнь уже кончена...
Она говорила теперь совсем тихо, шепотом. Он взял ее за подбородок и поглядел ей в лицо. В глазах у нее стояли слезы.

– Девочка моя, – сказал он. – Дорогая моя Марго. Мы с тобой никогда не расстанемся. Для этого тебе стоит сказать одно только слово. Сегодня ночью, когда у вас в доме все уснут, увяжи свои платья в узел и кинь его мне в окошко. Мы дойдем до Эйндховена и утром с первым поездом уедем в Париж.
– Нет, дорогой, это бесполезно. Я связана с ними одной веревочкой. Но в конце концов будет по—моему.
– Марго, у меня сердце разрывается, когда я вижу, как ты несчастна.

Она взглянула ему в лицо. Слезы ее мгновенно высохли. Она улыбнулась.
– Нет, Винсент, я счастлива. У меня теперь есть все, что я хотела. Это было так чудесно – любить тебя.
Он поцеловал Марго, ощутив на ее губах соленый вкус слез, которые только что катились по ее щекам.
– Снег перестал, – сказала она, помолчав. – Ты не пойдешь завтра работать в поле?
– Да, собираюсь пойти.
– А куда? Я пришла бы к тебе вечером.

На другой день Винсент допоздна писал в поле; на голове у него была меховая шапка, шею плотно облегал воротник синей полотняной блузы. Вечернее небо отливало золотисто—сиреневыми тонами, на фоне рыжего кустарника четко выделялись темные силуэты домов. Вдали высились тонкие черные тополи, зеленый покров полей выцвел, местами лежал снежок, кое—где чернели пятна взрытой земли, а по краям канав щетинился сухой желтый камыш.

Марго торопливо шла через поле. На ней было то самое белое платье, в котором он впервые увидел ее, на плечи она накинула шарф. Винсент заметил, что на щеках у нее заиграл слабый румянец. Теперь она снова была похожа на ту женщину, которая расцвела, согретая любовью, всего несколько недель назад. В руках она держала корзинку с рукодельем.

Она крепко обняла его за шею. Он почувствовал, как неистово бьется ее сердце. Он запрокинул ей голову и заглянул в самую глубину ее карих глаз. Теперь они не были печальны.
– В чем дело? – спросил он. – Что—нибудь случилось?
– Нет, нет! – воскликнула она. – Просто... просто я счастлива, что мы снова вместе...
– Но почему ты пришла в этом легоньком платье?
Она помолчала мгновение, потом сказала уже другим тоном:

– Винсент, как бы далеко ты ни уехал, я хочу, чтобы ты всегда помнил только одно...
– Что же, Марго?
– Что я любила тебя! Всегда помни, что я любила тебя так, как не любила тебя ни одна женщина за всю твою жизнь.
– Почему ты так дрожишь?
– О, пустяки. Меня не пускали. Поэтому я и запоздала. Ты уже кончаешь?
– Да, осталось совсем немного.

– Тогда позволь мне посидеть около тебя, пока ты работаешь, так, как я сидела раньше. Ты знаешь, дорогой, я всегда старалась ничем не мешать тебе, не становиться на твоем пути. Я хотела лишь одного: чтоб ты позволил любить тебя.
– Да, Марго, – только и сказал он, не зная, что ответить.
– Ну, принимайся же за работу, мой дорогой, а когда закончишь, мы пойдем назад вместе.
Ее опять охватила дрожь, она плотнее закуталась шарфом и сказала:

– Пока ты не начал, Винсент, поцелуй меня еще раз. Так поцелуй, как целовал там... в мастерской... когда мы были счастливы в объятиях друг друга.
Он нежно поцеловал ее. Она расправила подол платья в села у Винсента за спиной. Солнце скрылось, и короткие зимние сумерки спустились на равнину. Винсента и Марго поглотила вечерняя тишина полей.

Вдруг звякнула склянка. Марго глухо вскрикнула, поднялась на колени и в страшной судороге рухнула на землю. Винсент мгновенно бросился к ней. Глаза у нее были закрыты, лицо искажено мучительной улыбкой. Она корчилась в беспрерывных конвульсиях, потом откинулась назад и, вытянувшись, словно окаменела; руки у нее свело, все тело застыло. Винсент схватил флакон, валявшийся на снегу. В горлышке оставалось немного белого кристаллического вещества. Оно ничем не пахло.

Винсент подхватил Марго на руки и как безумный бросился бежать через поле. До Нюэнена было не меньше километра. Он боялся, что, пока он доберется до поселка, Марго умрет. Было время ужина. Люди отдыхали, сидя возле своих домов. Винсенту надо было пронести Марго через весь поселок. Он добежал до дома Бегеманнов, пинком распахнул входную дверь, пронес Марго в гостиную и положил ее на диван. Вбежали ее мать и сестры.
– Марго отравилась! – крикнул Винсент. – Я позову доктора!

Доктор ужинал, но Винсент поднял его из—за стола.
– Вы уверены, что это стрихнин? – спросил доктор.
– Да, очень похоже на стрихнин.
– И она была еще жива, когда вы ее принесли?
– Да.
Когда они вошли в дом, Марго, все еще корчась, лежала на диване. Доктор склонился над ней.
– Совершенно верно, это стрихнин, – сказал он. – Но, кроме того, она приняла еще что—то болеутоляющее. Судя по запаху, тинктуру опиума. Она не знала, что это действует как противоядие.

– Значит, она останется жива, доктор? – спросила мать.
– Есть надежда. Надо немедленно везти ее в Утрехт. Ей необходима постоянная медицинская помощь.
– Вы можете рекомендовать нам больницу в Утрехте?
– Я не думаю, что ее нужно класть в больницу. Лучше поместите ее временно в санаторий. Я знаю там один очень хороший санаторий. Распорядитесь насчет лошадей. Мы должны попасть на последний поезд в Эйндховен.

Винсент молча стоял в темном углу гостиной. К дому подъехал экипаж. Доктор завернул Марго в одеяло и вынес ее на улицу. За доктором шли мать Марго и четверо ее сестер. Винсент последовал за ними. Семейство Ван Гогов высыпало на улицу и стояло у крыльца. К дому Бегеманнов сбежалась вся деревня. Когда доктор с Марго на руках вышел из дверей, толпа зловеще смолкла. Доктор уложил Марго в карету, туда же сели мать и сестры. Винсент молча стоял рядом. Доктор взял в руки вожжи. Мать Марго повернулась, увидела Винсента и закричала:

– Это ты, ты убил мою дочь!
Толпа хмуро смотрела на Винсента. Доктор поднял кнут и ударил по лошадям.
Карета покатила и скрылась из вида.
7

До того как Анна—Корнелия сломала ногу, жители Нюэнена недолюбливали Винсента, потому что не доверяли ему и не могли понять, отчего он ведет такой странный образ жизни. Но враждебности своей они открыто не проявляли. Теперь же они ополчились на него не таясь, и он чувствовал их ненависть на каждом шагу. При его появлении все поворачивались к нему спиной. Никто не хотел его замечать, никто с ним не разговаривал. Он стал парией.

Самого Винсента это мало трогало – ткачи и крестьяне по—прежнему принимали его в своих хижинах как друга, – но когда соседи перестали заходить к его родителям, он понял, что надо уезжать.

Винсенту было ясно, что самое лучшее – это уехать из Брабанта навсегда и оставить родителей в покое. Но куда ехать? Брабант был его родиной. Ему хотелось жить тут до конца своих дней. Хотелось рисовать крестьян и ткачей – в этом он видел единственный смысл своей работы. Он знал, как славно жить зимой среди глубоких снегов, осенью – среди желтой листвы, летом – среди спелых хлебов, а весной – среди зеленых трав; знал, как это чудесно – быть рядом с косцами, с деревенскими девушками то летом – под высоким необъятным небом, то зимой – у теплого камелька и знать, что все тут так ведется издавна и так останется до скончания века.

Винсент считал, что «Анжелюс» Милле – божественная картина, не сравнимая ни с каким другим созданием человеческих рук. Простая крестьянская жизнь была в его глазах той единственной реальностью, которая не обманет и пребудет вечно. Он хотел писать эту жизнь, писать с натуры, в широких полях. Да, ему придется мириться и с мухами, и с песком, и с пылью, портить и царапать свои полотна, часами блуждая по пустошам и перелезая через изгороди. Зато, приходя домой, он будет знать, что он только что смотрел в лицо самой жизни и ему удалось уловить хотя бы отзвук ее изначальной простоты. Если его деревенские полотна будут попахивать ветчиной, дымком, паром, поднимающимся от вареной картошки, – что ж, ведь это здоровый запах. Ведь если в конюшне пахнет навозом – на то она и конюшня. Если над полем стоит запах спелой пшеницы, птичьего помета или других удобрений – это тоже здоровый запах, в особенности для горожан.

Винсент нашел простой выход из положения. Неподалеку от дороги стояла католическая церковь, а рядом с ней домик сторожа. Сторож этот, Иоганн Схафрат, был портным; он занимался своим ремеслом в свободное время. У него была жена Адриана, добрейшая женщина. Она сдала Винсенту две комнаты, испытывая даже некоторое удовольствие оттого, что оказала услугу человеку, от которого отвернулся весь поселок.

Дом Схафратов был разделен посередине большим коридором: справа от входа помещались жилые комнаты, а слева – гостиная, выходившая окнами на дорогу; за гостиной была еще одна маленькая комнатушка. Гостиную отвели Винсенту под мастерскую, а в задней комнатке он хранил свой скарб. Спал он на чердаке, где Схафраты сушили белье. Там стояла в углу высокая кровать и стул. Раздеваясь на ночь, Винсент кидал на этот стул свою одежду, ложился в кровать, выкуривал трубку, глядя, как гаснет вечерняя заря, и засыпал.

В гостиной он развесил по стенам свои акварели и рисунки углем и мелом: головы мужчин и женщин, у которых были широкие, как у негров, чуть вздернутые носы, выступающие скулы и большие уши, фигуры ткачей, ткацкие станки, женщины с челноками в руках, крестьяне, сажающие картофель. Он еще крепче подружился с братом Кором; они вместе смастерили посудный шкаф, вместе собрали коллекцию, в которой было не меньше тридцати самых различных птичьих гнезд, всевозможные мхи и растения, ткацкие челноки, прялки, грелки, земледельческие орудия, старые шапки и шляпы, деревянные башмаки, посуда и всякие другие вещи, связанные с деревенским обиходом. В дальнем углу мастерской они даже посадили маленькое деревцо.

Винсент принялся за работу. Он обнаружил, что бистр и битум, почти не употребляемые художниками, придают его палитре своеобразную мягкость и теплоту. Он нашел, что достаточно положить самую малость желтой краски, чтобы желтый цвет зазвучал на полотне во всю силу, если рядом с ним будет лиловый или сиреневый.
Он понял также, что одиночество – это своего рода тюрьма.

В марте его отец пошел навестить больного прихожанина, жившего далеко за пустошами, и, возвращаясь, упал с черной лестницы своего дома. Когда Анна—Корнелия спустилась к нему, он уже был мертв. Похоронили его в саду, рядом с церковью. На похороны приехал Тео. Вечером он сидел в мастерской Винсента – разговор сначала зашел о семейных делах, а потом и об их работе.
– Мне предлагают уйти от Гупиля и поступить в другую фирму, дают тысячу франков в месяц, – сказал Тео.
– Ну и что же, ты согласился?

– Нет, хочу отказаться. Мне кажется, что эта фирма преследует чисто коммерческие цели.
– Но ты ведь писал, что и у Гупиля...
– Да, конечно, «Месье» тоже гонятся за прибылью. Но я служу там уже двенадцать лет. Зачем мне уходить от Гупиля ради нескольких лишних франков? Быть может, придет время, когда мне поручат руководить одним из филиалов. И тогда я начну продавать импрессионистов.
– Импрессионистов? Кажется, я видел это слово где—то в газете. Кто они такие?

– Это молодые парижские художники – Эдуард Мане, Дега, Ренуар, Клод Моне, Сислей, Курбе, Лотрек, Гоген, Сезанн, Съра.
– А почему их так называют?
– Это слово появилось после выставки тысяча восемьсот семьдесят четвертого года у Надара. Клод Моне выставил тогда полотно, которое называлось «Impression. Soleil Levant» ["Впечатление. Восход солнца" (фр.) ]. Критик Луи Леруа назвал в газете эту выставку выставкой импрессионистов, и так с тех пор я повелось.
– Они пишут в светлых или темных тонах?

– О, разумеется, в светлых! Темные тона они ненавидят.
– В таком случае, не думаю, что я смог бы работать с ними. Я собирался изменить свою палитру, но вместо светлых хотел искать еще более темные тона.
– Весьма возможно, что ты взглянешь на это дело по—иному, когда приедешь в Париж.
– Может быть. А картины у кого—нибудь из них покупают?
– Дюран—Рюэль изредка продает картины Мане. Этим, собственно, все и ограничивается.
– На какие же средства они живут?

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь