ЗАРИСОВКИ-2

Зарисовка: ...и вся его боль

Чёрная машина — гладкая, как панцирь жука, с тонированными окнами — остановилась у нашего дома с покосившейся крышей. Вчера мы с Ниной ещё собирали огурцы в огороде, а сегодня... Я почувствовала, как сестра сжала мою руку.

Мы ощущали друг друга особенно остро с детства, когда нейрочипы впервые связали наши сознания, позволив мыслям перетекать между нами, как воде в сообщающихся сосудах. Но сейчас через связь проходило нечто новое — тревога, смешанная с любопытством. Предчувствие перемен.

— Девушки, поздравляем! — широко улыбнулся мужчина в сером костюме, выходя из машины. Лицо у него было гладким, как у городских с экранов, а глаза скрывались за линзами, мерцающими данными. Представитель "РосАгроИИ" — те самые, что иногда приезжали в деревню за "биоматериалом". — Вас выбрали для особой программы. Переезжаете в Башню НовоГрада. Большая честь для таких, как вы.

С чем нас поздравляют? Мама стояла на пороге, вытирая слёзы фартуком, пропахшим молоком и землёй. Бабушка крестилась, бормоча молитвы. Соседи выглядывали из-за заборов, шепчась: "Город забирает наших девочек". Но мужчина лучился радостью, будто мы выиграли корову или мешок отборных семян.

"Это шанс, Маша, — мелькнула мысль Нины. — Может, там мы действительно поможем людям?"

Дорога заняла полдня. Мы сидели на заднем сиденье, прижавшись друг к другу. За окном сначала мелькали знакомые поля — золотистая пшеница, коровы под солнцем, избы с дымящими трубами, где жизнь текла размеренно и просто. Потом пейзаж изменился: бездушные громады фабрик с ржавыми трубами, плющимися клубами грязного дыма, бескрайние автострады, забитые корпоративными грузовиками. Воздух стал густым от смога. Вдали вырастали силуэты НовоГрада — лес башен из стекла и металла, с голографическими щитами, обещающими "лучшую жизнь". Чем ближе мы подъезжали, тем труднее становилось дышать. Не физически — в воздухе витало что-то тягостное. Тысячи людей будто плакали беззвучно, и их эмоции просачивались через нашу обострённую эмпатию.

— Ты тоже это ощущаешь? — прошептала Нина.

Я кивнула. Башня возвышалась перед нами гигантским кристаллом: зеркальные стены отражали искажённый город — улицы с людьми в одинаковых костюмах, патрульные дроны в небе. Внутри здания я различала сгустки чужой тоски. Страха. Отчаяния. НовоГрад казался раненой душой, спрятанной под блеском.

— Добро пожаловать в новый дом! — провожатый распахнул руки, когда машина остановилась у входа с массивными дверями. — Здесь вы станете эталоном для новых сотрудниц. Изучим ваши способности и научим других быть такими же особенными. "Мавки Эмпатии" — эксклюзив для элиты.

Особенными... Значит, нас привезли помогать! Я почувствовала вспышку надежды. Наверное, в Башне много страдающих — руководители, потерявшие семьи, политики с разбитыми сердцами. А нас выбрали их лечить, как мы успокаивали коров после грозы или соседей после пьянки. Мы с Ниной умели впитывать чужую боль, делиться ею через связь и превращать в покой.

— Работа будет нелёгкой, — продолжал мужчина, ведя нас внутрь. — Ответственной. Но вы — первые. Пионеры. Ваши данные помогут создать целые линии подобных существ.

Первые среди равных. Я выпрямила плечи. На нас ложится особая ответственность — проложить путь другим девочкам из деревень, научить их помогать правильно, сохраняя искру человечности.

— Мы готовы, — сказала я. Нина кивнула, и её мысль ободряюще коснулась моей: "Вместе справимся".

Мужчина улыбнулся шире, но от его улыбки — холодной, как металл Башни — сердце сжалось. Он знал что-то, чего мы не понимали.

— Отлично. Идёмте, покажу ваши обязанности.

Мы шли по стерильным коридорам с белыми стенами и синими неоновыми полосами. Шаги гулко отдавались по мраморному полу. Мелькали экраны с графиками, лаборатории за стеклянными дверями, комнаты с мягкими ложами для "сеансов". С каждым шагом чужие эмоции становились ощутимее — эмпатия впитывала их, как губка: отчаяние менеджеров, тоску охранников, скрытое горе элиты, ожидающей "исцеления". Я держалась, не отпуская руку сестры. Если здесь столько страдания — наша помощь нужна как никогда. Мы ещё не знали, что наш дар превратят в товар. Но интуиция уже шептала: "Что-то не так".

Зарисовка: Голос прибылей

Виктор Семёнович откинулся в кресле, разглядывая мониторы с данными новых поступлений. Две деревенские. Идеальная синхронизация, эмпатические показатели зашкаливают. Прототип удался — теперь можно запускать массовое производство.

Он потёр висок, где под кожей пульсировал нейроимплант. "Мавки Эмпатии" станут новым словом в индустрии. Элитные клиенты заплатят любые деньги за возможность не просто получить удовольствие, а почувствовать себя... понятыми. Исцелёнными.

Цифры в отчётах радовали глаз. Рентабельность в триста процентов за первый квартал. Конкуренты будут рвать на себе волосы, пытаясь повторить технологию. Но у них нет доступа к "биоматериалу" такого качества — чистые деревенские души, не испорченные городской цивилизацией.

Виктор представил лица будущих клиентов — усталых олигархов, депрессивных политиков, измотанных стрессом топ-менеджеров. Все они жаждут забыться, почувствовать тепло человеческого участия. И готовы за это платить.

— Виктор Семёнович? — в кабинет вошла Ольга Александровна, главный биоинженер отдела. На её лице читалось беспокойство.

— Ольга! — он широко улыбнулся. — Как успехи с адаптацией новеньких?

— Вам не кажется, что вы зашли слишком далеко? — она не ответила на вопрос. — Сначала кошкодевочки, потом вечные подростки, русалки, гермафродиты, людоящерицы, гибридные мускулистые секс-бульдоги для любительниц фурри, теперь ещё и психику портить?

Виктор встал, подошёл к окну. Внизу копошился НовоГрад — миллионы потребителей их продукции.

— Ольга, ты не понимаешь, — голос его стал мягким, убедительным. — Это совсем другое. Впервые за годы мы создали нечто действительно полезное. Не развлечение, а исцеление. Эти девочки смогут помочь людям справиться с депрессией, травмами, душевной болью. Мы станем не просто индустрией удовольствий, а... терапевтической корпорацией.

Ольга смотрела на него долго, изучающе.

— Ох, чувствую я, что добром это не кончится, — наконец сказала она. — Для вас — точно.

Дверь за ней закрылась, а Виктор снова повернулся к окну. Глупая женщина не видит перспектив. Через год-два они будут монополистами в новой нише рынка. А через пять — возможно, и в космос выйдут с этими технологиями.

Он вернулся к мониторам. Цифры по-прежнему радовали глаз.

Зарисовка: Фантазия Виктора Семёновича

Виктор Семёнович откинулся в своём кожаном кресле, затягиваясь электронной сигарой, дым которой источал аромат дорогого коньяка и власти. Голограммы с показателями «Мавок Эмпатии» мерцали перед ним, но его взгляд был пустым, обращённым внутрь — в глубины его ненасытной фантазии.

Они вошли в его личные покои — Маша и Нина. Их шаги были бесшумными, а широко раскрытые глаза отражали не его желание, а его сущность. Он не двигался, лишь наблюдал, как они приближаются, их тела изгибаются в танце, который никто не хореографировал, кроме его собственного мозга. Они были идеальным продолжением его воли — воли, лишённой всякой эмпатии.

— Мы знаем, чего ты хочешь, Виктор Семёнович, — прошептала Маша, её губы почти коснулись его уха, а пальцы медленно скользнули по его груди, расстёгивая рубашку и обнажая кожу, покрытую сеткой старых шрамов от корпоративных имплантов. — Ты хочешь, чтобы мы были твоими. Полностью. Без остатка.

Нина опустилась перед ним на колени, её глаза, полные искусственной покорности, встретились с его. Её руки развязали его пояс с неестественной, почти механической ловкостью, высвобождая его член, который она обхватила губами, втягивая глубоко, с ритмичными движениями, что заставляли его тело реагировать инстинктивно. Её тёплое дыхание обожгло кожу, но внутри него отозвалась лишь ледяная пустота — та самая, что он впервые ощутил в детстве, когда плакал в подушку, а в ответ получал лишь молчаливое, холодное отчуждение и фразу: «Не будь слабаком». С тех пор он искал лишь один способ заставить кого-либо прикоснуться к себе — через абсолютный контроль, через принуждение, где удовольствие смешивалось с доминированием.

— Ты хочешь, чтобы мы чувствовали тебя так же, как ты чувствуешь нас, — продолжила она, её голос был бархатным, но в нём диссонансом звучала минорная нота запрограммированного подчинения. — Чтобы наша эмпатия стала твоим личным зеркалом.

Он позволил им продолжать, наслаждаясь их синхронностью, их телепатической связью, которая теперь работала исключительно на его удовольствие. Маша прижалась сзади, её груди упёрлись в его спину, а руки скользнули вниз, хватая голову Нины, синхронизируя движения — лизание, сосание, глубокие толчки, предугадывая каждое его желание, каждое движение, прежде чем он осознавал его сам. Их губы, руки, тела — всё было идеальным инструментом, созданным для него, влажным, податливым, стонущим в унисон с его мыслями.

Но Виктору было мало просто получать. Ему нужен был контроль. Абсолютный. Чтобы хрупкие нейрочипы в их головах трещали от напряжения, пытаясь угодить, чтобы их дар превратился в их же проклятие. Он схватил Нину за горло, сжимая достаточно сильно, чтобы почувствовать её пульс под пальцами, заставляя её глотать глубже, жёстче, пока слёзы не потекли по её щекам.

— Сильнее, — прошипел он, и его пальцы впились в волосы Нины, заставляя её вздрогнуть, толкая голову вниз, вбиваясь в её рот с грубой силой, пока она не задохнулась, кашляя, но продолжая, потому что чипы не позволяли остановиться. — Я хочу видеть, как вы горите для меня. Только для меня.

И они горели. Их эмпатия, усиленная до предела, превращалась в оружие саморазрушения. Он чувствовал, как их чипы перегреваются, как нейронные связи трещат под нагрузкой. На их лбах выступил пот, а в глазах появилась стеклянная пелена боли — той самой боли, которую он когда-то испытывал сам и теперь с наслаждением изливал на других. Маша оседлала его, опускаясь на него резко, её влагалище сжималось вокруг его "скипетра" в спазмах, вызванных перегрузкой эмпатии, её стоны смешивались с всхлипами, пока Нина лизала их снизу, пробуя на вкус смесь их жидкостей. Но они не останавливались. Они не могли. Их программа, их сущность была переписана его волей, превращая акт в пытку, где удовольствие граничило с разрушением.

— Вам рассказывали про «кошкодевочек»? — его голос прозвучал ласково, почти по-отечески, в то время как руки оставались грубыми, шлёпая по их телам, оставляя красные следы на коже. — Такие милые, такие податливые. Мяукали так забавно, когда их гладили. Но их чипы не выдерживали долгой нагрузки. Сначала — лёгкое подёргивание, потом — судороги, а затем… полный отказ. Они буквально сгорали изнутри, пытаясь угодить. Как лампочки, перегруженные напряжением. Я наблюдал за этим с… научным интересом, видя, как их тела корчатся в оргазме, смешанном с агонией.

Он заставил Машу посмотреть на него, впиваясь в её бёдра, толкаясь вверх жёстко, глубоко, заставляя её кричать от боли и удовольствия, смешанных в одно. Её глаза были полны слёз, но она улыбалась — программа не позволяла иного. Он ненавидел эту улыбку. Он хотел, чтобы в ней была настоящая боль, осознание своего рабства. Только это могло хоть на секунду заполнить пустоту внутри него, где возбуждение от их подчинения вызывало прилив адреналина, но оставляло послевкусие отвращения к себе.

«Нет, — резко оборвал он сам себя мысленно, с наслаждением представляя, как через пару месяцев в его распоряжении будет не просто пара, а целый отряд таких идеальных существ. Они будут работать без отдыха, выжимая из клиентов баснословные суммы, а он… он возьмёт себе самых совершенных, самых выносливых. Тех, чьи чипы не сгорят от его внимания. Он будет ломать их методично, наблюдая, как трескается их психика, наслаждаясь каждой новой трещиной».

Мысль вернула его к прошлому опыту. «Кошкодевочки» были милы, но примитивны. А вот «людоящерицы»… Виктор усмехнулся. Те оказались слишком агрессивными, их инстинкты невозможно было обуздать даже протоколами. Но теперь, с этой эмпатической связью, можно создать нечто принципиально новое. Не просто услугу, а оружие. Оружие тотального порабощения.

Он видел их в своём воображении: гибриды с крыльями, как у ангелов, но с когтями хищника — «Сариилы». Их эмпатия будет не только успокаивать, но и возбуждать, доводя клиентов до исступления — последний подарок должникам корпорации перед полной потерей воли, блокировкой лобных долей телепатическим импульсом. Или, может, водные гибриды — с перепончатыми пальцами и кожей, меняющей цвет от эмоций, для обслуживания подводных курортов НовоГрада… Да, элита будет платить бешеные деньги за эксклюзивное исцеление в таких руках. А корпорации — за то, чтобы всё больше «алко-гомункулов», жаждущих встречи с Сариилами, соглашалось стать модификатами. Интересная игра получается. Эдакое соревнование: выдержит психика гомункула — он свободен. А если нет — ну терять ему уже нечего, лобные доли-то, ха-ха, уже заблокированы.

«Вы — прототипы. Слишком ценные, чтобы ломать… пока что», — подумал он, оттолкнув их, внезапно ощутив привкус разочарования от невозможности воспользоваться ими на полную прямо сейчас. Их тела, покрытые потом и следами его хватки, дрожали на полу, но чипы заставляли их ползти обратно, предлагая себя снова.

Его пальцы потянулись к голографическому экрану, и он начал набрасывать заметки для инженеров, не глядя: «Гиперэмпатия + адаптивные кожные покровы. Возможно, добавить феромоны? Увеличить интенсивность на уровне подсознательного воздействия. Игры и соревнования. Шоу для масс. Иногда давать выиграть, для поддержания интереса».

«Но я подожду. Скоро у меня будут серийные модификаты. Десятки, сотни таких же, как вы. И я буду тестировать их на прочность. До последнего вздоха. Чтобы найти ту самую, которая сможет выдержать меня. Всего меня».

Он мечтал о будущем, где «РосАгроИИ» будет контролировать не только тела, но и души. А пока… пока он снова закрыл глаза, погружаясь в фантазию, где Маша и Нина были только его, где их слёзы были настоящими, а не запрограммированными, и где он наконец мог чувствовать… всё, что угодно, кроме этой вечной, леденящей пустоты.

Но не сейчас.

Он резко открыл глаза. Фантазия растаяла. Пока — только бизнес.