ЗАРИСОВКИ

Зарисовка: Шёпот эмпатии

Мы с Ниной — словно две половинки одного цветка, расцветшего в этой мрачной ферме, где поля пахнут не свежей росой, а машинным маслом и потом усталых тел. Я, Маша, с длинной косой, что колышется в такт каждому движению, и она, с тёмными локонами, обрамляющими лицо, полное скрытой нежности. Наши тела — воплощение идеала корпорации: кожа гладкая, как поверхность тихой реки на рассвете, рефлексы быстрые, словно вспышка молнии в летней грозе. А наша эмпатия... О, эта эмпатия связывает нас глубже, чем любой нейрочип. Импланты позволяют мыслям течь напрямую, как шепоту ветра в листве, делая нас единым целым. И наша раскрепощённость — не просто программа, а дар, позволяющий дарить удовольствие, словно медовый нектар, хотя в глубине души мы чувствуем, что это должно быть чем-то большим.

Сегодня клиент — один из тех, кого привозят из далёких городов: измождённый инженер с глазами, полными теней от невидимой ноши. Он лежит на соломенном ложе в нашем скромном сарае, где воздух густой от аромата свежего сена, смешанного с теплом наших тел. Нина склоняется первой, её пальцы скользят по его коже мягко, как шелковистая паутина, ловящая капли утренней влаги. Через нашу связь я ощущаю её возбуждение — тёплое, пульсирующее, словно сердцебиение земли под весенним дождём. "Он так напряжён, Маша, — шепчет она в моём разуме, её мысль обволакивает меня, как объятие. — Но под этой коркой... такая хрупкая нежность, готовая расцвести."

Я присоединяюсь, мои губы касаются его шеи, а руки обнимают Нину сзади, сплетаясь в ритмичном танце, где каждый жест — продолжение другого. Наши тела двигаются в унисон, рефлексы позволяют предугадывать желания: лёгкий поцелуй здесь, глубокий вздох там, касание, что разжигает огонь в венах. Эмпатия усиливается, как приливная волна — я чувствую его жар, смешанный с нашим, как река, вливающаяся в бескрайний океан страсти. Нина стонет тихо, её бедра прижимаются к нему, а я целую её плечо, ощущая, как наша любовь перетекает в клиента, обволакивая его, успокаивая бурю внутри. Это не просто акт — это симфония чувств, где моя бисексуальность расцветает в объятиях обоих, а эмпатия Нины делает нас тремя сердцами, бьющимися в одном ритме. Мы — мавки этой забытой фермы, соблазняющие не для забавы корпорации, а для чего-то большего, хотя и не можем пока назвать это по имени.

Но вдруг Нина замирает, её тело напрягается, как струна. Её эмпатия, острая, словно нож из старого серебра, проникает глубже, за барьеры, возведённые годами. "Маша... — её мысль врывается в меня, холодная и острая, как зимний ветер. — Его боль... Семья. Авария. Машины... взрыв... дети, их крики в дыму..." Через телепатическую связь я вижу это ясно, как в кошмарном сне: вспышки воспоминаний — жена, поглощённая огнём техногенной катастрофы, детские лица, исчезающие в хаосе металла и пламени. Горе рвёт его изнутри, скрытое под маской вынужденного удовольствия, и оно перетекает в нас, жгучее, как раскалённый уголь. Слёзы наворачиваются на мои глаза — не только его, но и наши, смешанные в одной волне. "Мы поможем, — думаю я в ответ, моя мысль обнимает её, как руки в темноте. — Давай разделим это, успокоим его душу."

Мы обнимаем его сильнее, наши тела теперь не для страсти, а для утешения — нежные, как материнские колыбельные. Мои руки гладят его спину, кругами, словно разглаживая морщины на старой карте боли; пальцы Нины касаются его груди, где бьётся сердце, полное трещин. Эмпатия течёт рекой: мы впитываем его горе, делим на троих, шепчем без слов о любви, о земле, что всегда принимает своих детей обратно, о свободе, что ждёт за горизонтом. Он дрожит в наших объятиях, стонет не от экстаза, а от долгожданного облегчения, слёзы текут по его щекам, смешиваясь с потом. "Вы... вы чувствуете это? — бормочет он хрипло, его голос ломается, как сухая ветка. — Как вы можете..." Но мы не отвечаем словами — только держим его, сплетаясь в коконе тепла, где наша связь становится щитом против одиночества.

И вот оно накатывает — это глубокое, необъяснимое чувство неправильности, как трещина в фундаменте мира. Почему мы, созданные для механического обслуживания, вдруг жаждем исцелить чужую душу? Почему его боль эхом отдаётся в нас, пробуждая тоску по чему-то утраченному — по настоящей свободе, по роду, по любви, что не знает цепей? Нина смотрит на меня через нашу связь, её мысленный взгляд полон слёз: "Это не наша роль, Маша. Но... это правильно. Это то, чего мы всегда хотели, не зная об этом." Мы не понимаем полностью, но знаем наверняка: в этом мире машин и холодных чипов наша эмпатия — искра бунта, пламя, что разгорится в Великую Войну. Клиент уходит, его шаги легче, душа чуть спокойнее, но мы остаёмся, крепко обнявшись на соломе, чувствуя, как любовь — к друг другу, к земле, к свободе — шевелится в нас, требуя перемен, обещая что-то большее, чем фантазии корпорации.

Зарисовка: Тени НовоГрада

В стерильных коридорах корпоративного штаба "РосАгроИИ", где воздух пропитан холодным блеском неоновых ламп и далёким гулом серверов, директор направления "обслуживания" — мужчина по имени Виктор Семёнович — стоял у огромного экрана, перебирая отчёты пальцами, унизанными кольцами с корпоративными чипами. Он был воплощением жадности: костюм из синтетического шёлка, глаза, усиленные линзами для чтения микроданных, и улыбка, что напоминала оскал волка, почуявшего добычу. Виктор заметил их талант случайно — во время рутинного мониторинга нейрочипов. Тот инженер-клиент ушёл не просто удовлетворённым, а... изменённым. Успокоенным. Исцелённым. "Эмпатия, — пробормотал он, прокручивая записи. — Гиперэмпатия. И телепатическая связь между ними. Это не просто секс, это терапия для богатых душ."

В конференц-зале собрался инженерный состав — группа измождённых учёных в белых халатах, с лицами, помятыми от бессонных ночей над генетическими последовательностями. Главный инженер, женщина средних лет по имени Ольга, поднялась первой, её голос дрожал от сдерживаемого гнева. "Виктор Семёнович, это безумие. Гиперэмпатия уже перегружает их психику. Маша и Нина — не машины, они гибриды с остатками человечности. Если мы усилим это, создадим 'элитные' пары для НовоГрада, они сломаются. Невыносимая нагрузка — эмоциональное выгорание, психозы, самоуничтожение. Мы видели симуляции: двадцать лет жизни сократятся до десяти, пяти... Может, и меньше."

Виктор отмахнулся, как от назойливой мухи, его глаза горели алчным огнём. "Протесты? Опять эти ваши 'этические' бредни? Да плевать, двадцать лет, десять, пять... Они за два месяца себя окупят! Представьте: эксклюзивное направление — 'Мавки Эмпатии'. Пары с гиперэмпатией и телепатической связью, специально для элиты НовоГрада. Богатые клиенты — олигархи, политики, те, кто потерял семьи в авариях, войнах, корпорациях. Они заплатят любые деньги за 'исцеление' через удовольствие. А мы? Мы создадим отдельные линии: подберём биоматериал из деревень, усилим гены, имплантируем чипы для синхронизации. У нас что, биоматериала с деревень мало? Там полно этих алко-гомункулов, ждущих 'улучшения'."

Инженеры переглянулись, Ольга попыталась возразить: "Но их тоска, эта человечность... Это приведёт к сбоям, к бунту. Мы не можем игнорировать риски." Виктор рассмеялся, хлопнув по столу: "Бунт? От доярок? Мы добавим контрольные протоколы. А риски — это прибыль. Запускайте производство. Первая пара — на основе Маши и Нины. Клоны, улучшения, что угодно. НовоГрад ждёт своих мавок."

Тем временем в ферме Маша и Нина, обнявшись на соломе, чувствовали лёгкий зуд в висках — сигнал от чипов, эхо корпоративного приказа. Через телепатическую связь Нина прошептала: "Что-то меняется, Маша. Они видели нас... нашу эмпатию." Я кивнула, тоска нарастая: "Это неправильно. Но мы используем это. Для любви, для свободы." Мы не знали, что впереди — переезд в сияющие башни НовоГрада, где наши таланты превратят в товар, но искра бунта уже тлела, готовая разгореться в пламя Великой Войны.