«Я спросила: мы для вас живой щит? Он одобрительно кивнул головой»: жительница села Ягодное — о жизни при российской оккупации

Село Ягодное находится в Черниговской области, которая в течение почти всего марта была оккупирована российскими войсками. Когда войска зашли в село, они начали сгонять жителей в подвал местной школы. По свидетельствам выживших, около 350 человек пробыло в этом подвале в течение двадцати пяти дней, пока войска не отошли.

4 апреля украинское издание «Суспільне Новини» опубликовало дневник жительницы Ягодного Ольги Меняйло, записавшей всё, что с ней происходило с начала войны. Дом Ольги был разрушен бомбардировками ещё до прихода российской армии, поэтому семья жила в погребе, а во время оккупации она оказалась в подвале школы вместе с мужем, сыном и невесткой. Мы приводим фрагменты публикации в переводе на русский язык. Благодарим за перевод с украинского жительницу Черниговской области, которая пожелала остаться анонимной.

«Они вошли в село и начали загонять всех в школьный подвал»

<...>

5 марта мы с мужем пришли из погреба в дом приготовить еду. Бои продолжались. Мы по-быстрому сварили картошку в мундире. Приготовили сумку. И тут увидели, что по селу ходят солдаты с красными повязками. Окно было выбито, жалюзи закрыты, мы через щель увидели, что они с автоматами, заглядывают в погреба, ищут людей. Кого находят — вытаскивают и кричат: «Идите в школу!». Видим, что из погреба уже выводят соседей и наших детей — ведут к своей машине с красным крестом. Мы схватили торбу, побежали за ними. Нам сказали, чтобы мы садились в машину, поедем в школу. Мы категорически не хотели в машину, сказали что дойдем пешком. Потом нам начала их фельдшерка говорить, мол, отвезут нас в безопасное место, в школе хороший подвал. Мы сказали, что если нам опасно оставаться здесь, то мы и пешком дойдем. Они согласились, разрешив взять из погреба необходимые вещи.

«Мы пытались с ними говорить»

Когда мы пришли к школе, там стояло много разной техники. На всех была буква «О». Вокруг много русских солдат. Подошла к одной группе, говорю: «Ребята, вы же наши братья, вы же беларусы! Зачем же вы пришли к нам, зачем напали? Мы же хорошо жили, никаких проблем не было, вы к нам на рынки приезжали!». Они спросили, с чего мы взяли, что они беларусы. Сказала, что у них же на технике буква «О». Они улыбнулись, сказали: «Извините, мы не знали, куда нас привезли, мы приехали на учения, не хотели воевать». Были похожи на беларусов. Подошла к другим, а те были больше похожи на башкиров или якутов. Я с ними по-русски заговорила: «Зачем вы приехали? Мы же не давали повода воевать!». Они: «У нас приказ», а я им: «А если прикажут в мирное население стрелять, то что — будете?». Они мне: «У нас такого приказа нет. Но вообще, если приказ есть, то мы обязаны его исполнять».

Потом ещё у одного спросила: «Зачем вы нас сюда согнали? Использовать как живой щит?». Другая моя односельчанка начала спорить, мол, защищают нас от обстрелов. Я говорю: «Какая разница, ведь если в школу попадёт — будет братская могила». Кивнула на одного солдата, говорю: «Сынок, я права?» Он посмотрел, сказал: «Да», и на глазах у него выступили слёзы. Видно, парню лет 18, сам не понимает, зачем он тут. Много было таких, по 18-20 лет. А были и те, которым лет по 40, им одинаково, где воевать и в кого стрелять. С теми говорить было бессмысленно.

<...>

«Школа рассчитана на 50 учеников. Людей в подвале было в семь раз больше»

В подвале было полно людей. Оказывается, кто-то был здесь уже несколько дней — их загнали раньше, чем нас. 

Школа у нас маленькая, рассчитана на 50 человек. И такой же спортзал, расположенный в подвале. Возле спортзала маленькие технические комнаты. Всего 5 комнат, сам зал и коридор. Везде было столько людей — как шпрот. Духота невозможная. Ступить негде. Мы расположились в коридоре на лавках. Односельчане нас предупредили, что телефоны нужно спрятать, достать сим-карты — за них жестоко наказывают. Мы так и сделали.

Начали устраиваться на ночлег. В подвале темно, душно, в коридоре было холодно — сквозняк из щели запасного выхода. Хорошо, что мы взяли с собой много пледов — в коридоре не замерзли. 

Двери они подперли бетонным столбиком, а запасной выход — гимнастическим «конем» и сосновой колодой для плотности.

Всё это время бои не прекращались, мы сидели на лавке, почти не спали. Люди были на нервах, настроение угнетённое. Освещения не было. Темно, душно, страшно.

Из-за духоты, темноты и страха у некоторых не выдерживала психика, трое начали бредить, говорить что попало. На следующий день вообще с ума сошли. 

В общем, закрывали нас с 7 вечера до 7 утра. Было, что и в 16:00 закрывали. Было, что выпускали в 9 утра.

«Сказали, чтоб молодые женщины не ходили, потому что за военных в селе не отвечают»

Дальше школьного двора не выпускали. Если нужно было куда-то еще, приходилось просить, а они хотели — разрешали, а хотели — нет. Разрешали выходить двоим, у кого были коровы: в сопровождении военных разрешали раз в день сходить и подоить. Потом 8 марта разрешили женщинам, которые попросят, с белой повязкой на руке сходить домой. Сказали, что молодым лучше не ходить, потому что за военных в селе они не отвечают. <...>

Я тоже попросилась домой, повязала белую повязку, побежала. У нас дома были коты, хомячиха, куры и гуси — переживала, чтобы их покормить. 

Дома двери были выломаны, всё внутри перевернуто. Животных я нашла, правда, коты были напуганы, но я знала, где они прячутся. Я насыпала им еды, воды налила. Кур не нужно было кормить — русские кругом насыпали зерна во дворе, сказали: «Мы кур ваших кормим».

А потом была у них какая-то ротация, пришел другой командир с позывным «Клён». Он сказал: «Это беспорядок, я такого не люблю». Заставил написать список всех, кто сидит в подвале. Полностью имена и адреса. И сказал, что домой ходить можно только пяти людям одновременно и только на полчаса. Если опоздаешь — больше никого не пустят. Все начали очень спешить, чтобы никто не подумал, что они опаздывают. Пожилые люди не ходили, или их не пускали, чтоб не подставили других.

Со временем домой мы просились все реже. У одной семьи снаряд убил корову. У вторых тоже в сарай попал снаряд, корова убежала. Сначала хозяева ходили домой, надеясь, что корова вернётся, но она так и не пришла. У кого были свиньи, тоже понимали, что россияне их на шашлыки постреляли ещё в первые дни. За кур тоже не переживали, потому что солдаты кормили кур нашим же зерном, чтобы те несли яйца.

«Еду готовили в школьных кастрюлях на огне»

Первые дни мы ели то, что принесли с собой. А на третий организовали готовку. Нам разрешили сделать очаг из кирпичей, в школе были две 50-литровые кастрюли — начали варить хоть какой-то супчик. Пускали людей, чтобы они принесли из дому какие-то продукты — все приносили то, что осталось в холодильниках. Тем более, что военные всё равно деребанили всё по домам. 

В этих двух кастрюлях мы готовили на 350 человек. Сначала все ели на улице, а потом (чтоб не выходило так, что кому-то не досталось, а кто-то съел больше) начали раздавать в помещении по тарелкам. В отдельных кастрюлях поменьше готовили манную кашу для самых маленьких детей, и что-то получше — для младших детей.

«Когда хоронили покойников — прятались от обстрелов в могильные ямы»

9 марта умер старенький дедушка. Его отнесли в школьную кочегарку. На следующий день ещё одному дедушке стало плохо, мы пошли в медпункт, который организовали россияне, просить для него лекарств. Фельдшер сказал, что для таких пожилых людей (ему был 81 год) у него лекарств нет. Готовьтесь, что умрёт. Дедушки не стало. Его тоже отнесли в кочегарку.

11 марта умерло еще двое людей. 12 марта в кочегарке было уже пять покойников. Тела погрузили на тачки — повезли хоронить. Мой муж тоже пошел помогать копать могилы. Военные ничего не дали — даже мешков, в которых хоронят людей. Кто на каком одеяле спал, — в то его и заворачивали, так и хоронили. 

Пришли на кладбище, выкопали три могилы. В одну положили три тела, в другую — два. Батюшка, который тоже был с нами в подвале, прочитал молитвы. Стали закапывать, тут приезжает их «Тигр». Постоял, посмотрел, что люди работают (хотя это было с их разрешения), поехал дальше. Через пять минут заглох. Потом было два выстрела из миномета в сторону похоронной процессии. Люди услышали свист, спрыгнули в выкопанные могилы. Снаряд попал в дерево. Кто прыгал последним, получили осколочные ранения. Мы оставили могилы незакопанными, раненых посадили на тачки, привезли к школе. Россияне говорили, что «это ваши стреляли», и давай оказывать первую помощь. Но мы знали, что это была провокация, потому что видели, откуда летело.

«Клён» издевался над людьми. Закрывал в подвале всех, когда ему захочется. Один раз закрыл почти на весь день. Одной женщине стало плохо. Мы начали стучать в двери. Зашли медики, — а у нас нечем дышать, и нам разрешили выйти. Бабушку, которой стало плохо, тоже вытащили. Медики сказали, что ничем ей не помогут, а назад в подвал заносить не стали, сказали, что шансов выжить у неё уже нет. И её ещё живую отнесли в кочегарку. Хоть её хорошо укрыли, всё равно ей было очень холодно, она лежала, двигаться не могла. Два дня ещё живой пролежала в кочегарке.

Люди продолжали умирать, но их боялись везти на кладбище. Одна мертвая бабушка два дня лежала в кочегарке. Россияне вызвали дочь покойной и сказали, чтоб быстро убрала тело. Покойницу положили на тачку и повезли в погреб возле сгоревшего дома, чтоб в холоде тело не разлагалось. И еще с одной бабушкой было так. Потом разрешили похоронить этих бабушек и остальных, кто умер. Всего умерло 10 людей.

«Нам постоянно угрожали. Бунтовать мы боялись»

Бунтовать мы боялись. Их было слишком много. Даже если кто-то не так посмотрел, могли вытащить на улицу, грозить автоматом, стрелять над головой, под ноги. Мы могли только поговорить, давить на совесть, на жалость.

Они постоянно рассказывали, какие они герои. Рассказывали, что взяли Ивановку без единой потери. Говорили, что давно взяли Киев, осталось только подождать, пока Зеленский подпишет договор о капитуляции. Мы им не верили.

В последние дни к нам пришел командир с позывным «Паук», который был старше «Клёна». Организовал, чтобы нам провели электричество, зашёл к нам, рассказывал про политику, какие они хорошие. Принёс нам газету «Комсомольская правда. Спецвыпуск». Сказал читать и не рвать на туалетную бумагу или самокрутки. Мы её раскрыли, а там статья «Как в Украине продуцируют фейки», и пишут про то, что Харьков не бомбили — это фото из Сирии. Писали, что и Чернигов не бомбили. Все поняли, что газеты лживые, и всё-таки разобрали их на туалетную бумагу и самокрутки, у кого был табак. 

«Мы видели по их лицам, что им осталось недолго»

Позже перестали нас отпускать домой. Чаще закрывали. Всё чаще забирали свою технику и награбленное. 

Дали на бумажке гимн России. Сказали, кто выучит — может идти домой. Но если будет петь. Иначе не выпустят. Но его и учить никто не собирался, и не просились домой даже. Да и идти было незачем. Мы надеялись, что скоро освободят нас. Видели по их лицам, что им осталось недолго. 

30 марта они нас выпустили на час в туалет и снова закрыли. Мы сидели, слушали гул техники, звуки прилётов — и радовались. Школа дрожала, а мы были рады. Думали, пусть и школа над нами завалится, лишь бы только их отсюда выгнали.

У моей подруги дом красивый, она всю жизнь его строила, много в него вложила. А возле дома стояло 3 БТР-а. Она говорила: «У меня такое желание, пусть бы наши разбомбили мой дом, лишь бы только их уничтожили. Мне дома не жалко».
<...>

Публикация полностью доступна по ссылке (на украинском языке).