«Я сожалела, что не родилась мальчиком»‎‎. Мариам Шарифи — о борьбе за права в Иране, любви к Тбилиси и российско-иранских митингах

Мариам Шарифи до 30 лет жила в Иране и боролась за права женщин. Сейчас на родине активистке грозит смертная казнь. Мариам рассказала Paper Kartuli о насилии на работе, помощи беженцам и эмиграции в Грузию.

О детстве в Иране и запрещенной литературе

— Я Мариам Шарифи, иранская феминистка, активистка, защитница прав человека. Мне 34 года, я работаю в World Vision Organisation (благотворительная организация помощи беженцам — прим. Paper Kartuli), четвертый год живу в Тбилиси. 

Я всегда чувствовала, что носить хиджаб — это не мое. Когда мне было двенадцать, моего отца по работе перевели в неблагополучное место на окраине Тегерана. Там девочек обязывали ходить в школу в чадре. Моя семья не была религиозной. В школе я надевала чадру, а выходя — снимала. На меня смотрели как на инопланетянку, потому что я не хотела следовать догмам, как часть девочек, которые верили, что ходить непокрытой — грех, или боялись осуждения. Я видела этот страх в их глазах — они боялись своих отцов и братьев.

В детстве я много читала. Иностранную литературу не всегда можно было найти в магазинах, я ходила в библиотеки. Мне, например, нравилось то, что героиня Марпл была женщиной. Узнав, что в библиотеках есть книги, где главный персонаж — женщина, власти бы их запретили. Но они об этом, видимо, не знали.

О насилии и разводе

— В Иране я никогда не чувствовала себя в безопасности. Возвращаясь домой пешком, я постоянно подвергалась уличным приставаниям: ко мне подходили мужчины и трогали за грудь, за ноги — я отбивалась. Полицию вызывать не было смысла. Говорить семье об уличных домогательствах я не хотела — стыдилась, боялась, что обвинят меня и запретят выходить из дома или же мужчины моей семьи разберутся с обидчиком и сядут в тюрьму. В какой-то момент подумала: может, это моя вина, но религиозных девушек тоже постоянно домогались. Для самозащиты я начала носить с собой кастет. Я была подавлена, сожалела, что не родилась мальчиком.

С 17 лет я работала на двух работах, чтобы накопить на учебу в университете. Там я столкнулась с другой стороной насилия. Мой начальник флиртовал со мной. Однажды он подошел ко мне сзади и обнял. Он был на десять лет старше, у него была невеста. Я замерла и просила его прекратить. В ответ он говорил, что я ему сильно нравлюсь. Через два месяца я уволилась. 

Я была вынуждена постоянно менять работу, практически везде начальники домогались меня либо словесно, либо физически. Ни в семье, ни в долбаной школе не учили, что делать в такой ситуации. Это был травмирующий опыт, я боялась прикосновений. Даже в людных местах в Тбилиси я постоянно оглядывалась назад.

Накопив деньги я поступила в вуз, где училась музыке, а после открыла свою студию. У меня не было денег и ресурсов, но я верила в свою мечту, а мой парень-музыкант постоянно твердил, что ничего не выйдет. Я обустроила студию весьма просто: музыкальные инструменты одолжили друзья, а уже через год я смогла их вернуть. Когда я начала хорошо зарабатывать, родственники стали хвалить моего жениха, но не меня. Раньше ему нравилось, что я сильная и независимая, но потом он стал просить, чтобы я не работала. При этом он брал мои деньги.

В Иране развод для женщины — стигма, и я старался избежать расставания. В один прекрасный день муж сам предложил это. Потом я узнала, что он мне изменял. Я рада, что мы развелись. Очень многие иранки не решаются.

Об акционизме и эмиграции

— Несколько лет назад иранская журналистка Масих Алинеджад запустила акцию против обязательного ношения хиджаба: она призвала женщин снять платок в безлюдном месте, чтобы ощутить свободу. Но одна из девушек сделала это на площади, полиция ее арестовала. Другие иранки тоже стали снимать видео без хиджаба. Это была форма протеста — женщины показывали, чего хотят. Я тоже записывала себя с непокрытой головой и отправляла видео Масих Алинеджад, она их выкладывала у себя в инстаграме. 

Одно видео изменило мою жизнь. 8 марта я купила подарки для себя и мамы и решила записать сторис без хиджаба на улице. Ко мне подошел религиозный мужчина и оскорбил: «Почему ты выглядишь как проститутка?» Он орал и бил меня по рукам. Другие мужчины стояли и смотрели. Когда всё закончилось, я с трясущимися руками рассказала о случившемся на видео и отправила Масих Алинеджад. Через день я уехала в путешествие за границу автостопом с 500 долларами. У меня был план побывать в Армении, Грузии и Турции, а затем вернуться.

После отъезда мой телефон разрывался от звонков, видео разлетелось по всем ТВ-каналам, критикующим исламский режим. Меня разыскивали, угрожали, пытались вернуть в страну. Началось давление на мою семью: у мамы отняли магазин продуктов. Дядя сказал, чтобы я не думала возвращаться, — меня бы арестовали. Я поехала в Грузию. Сейчас на родине меня ждет смертная казнь.

О работе с беженцами и любви к Грузии 

— В начале я жила в хостеле. Тогда я не знала ни одного языка, кроме персидского. Подалась на статус беженки, сейчас я под международной защитой. 

В 2019-м меня пригласили в World Vision Organisation координатором. Я работала с беженцами из разных стран, организовывала сборы на медицинские сервисы, лекарства и еду для нуждающихся. В конце 2022 года я почувствовала выгорание, и меня перевели на другую позицию — фотографировать и снимать видео.

Я очень люблю Грузию. Здесь я чувствую себя дома. ‎Бунеба («природа» в переводе с грузинского — прим. Paper Kartuli) прибрежных мест похожа на Северный Иран, а в Тбилиси можно найти много нюансов, которые напоминают родину, только со свободой и без исламского режима. Здесь я встретила своего второго мужа. Кстати, иранца, но он не пытается меня изменить. Никогда не думала, что найду такого человека. Еще у нас три кошки.

Об акциях в Тбилиси и поддержке от грузин и россиян

— После смерти Махсы Амини (иранская активистка, арестованная и избитая полицией нравов за «неправильное» ношение хиджаба — прим. Paper Kartuli) наши акции в Тбилиси стали масштабнее. Во время одной из них — перед парламентом — нас пришли поддержать грузины. К другой присоединились россияне. Тогда мы решили организовать совместный марш. Он состоялся, но я ожидала увидеть побольше россиян.

У нас с россиянами много общего: нам не нравится власть в наших странах. Граждане России ищут свободу, как и мы. Эмигранты солидарны с украинцами, заботятся о них. Я надеюсь, мы еще организуем совместную акцию и к нам примкнет больше людей.

@Paper Kartuli