Я отстал от автобуса в глухомани. С городком, в который я пришёл за помощью, что-то не так
https://mrakopedia.net/wiki/Я_отстал_от_автобуса_в_глухомани._С_городком,_в_который_я_пришёл_за_помощью,_что-то_не_так
Знаете, пока мой отец был жив, я так ни разу и не решился послать его нахер. Наверное, если бы мне хватило на это храбрости хотя бы после его смерти, ничего этого не случилось бы.
Он был хреновым отцом. Пил по-чёрному, колотил нас с матерью. Его дружки могли сутками ошиваться у нас в доме, как в своём собственном, накачиваться пивом, смотреть порнушку и покрикивать на нас, как на прислугу. Один раз, когда мне было восемь лет, папа пьяным сел за руль и переехал мою собаку, а потом дал мне затрещину за то, что я рыдал над её трупом, потому что, ну, вы понимаете, мужчины не плачут.
Самое поганое, что в том захолустье, откуда я родом, считается нормальным, что мужчина делает в своём доме всё, что захочет. Соседи прекрасно знали о том, что у нас творится, но дружно твердили, что нет ни одного закона, запрещающего главе семейства учить домашних уму-разуму. Местный пастор и вовсе почитал моего папашу лучшим из людей, потому что каждое воскресенье тот исправно ходил в церковь.
Короче, когда я узнал, что его наконец хватил сердечный приступ, мне стоило бы испытать облегчение и пойти с моей девушкой в бар отпраздновать этот счастливый день. Ага, как бы не так. Если вы тоже росли с родителями-манипуляторами, то знаете, как быстро ты учишься всегда считать виноватым себя. Когда мать всхлипывала в трубку, рассказывая, что скорая даже не успела довезти отца до больницы, вина придавила меня, будто свод обвалившейся шахты. Сразу началось вот это вот: он же твой отец, он ведь был болен, потому что алкоголизм – это болезнь, ему нужна была помощь, кто знает, может, если бы вы любили его сильнее, он смог бы исправиться, а теперь его нет, ты уже никогда не сможешь с ним помириться. Не поймите меня неправильно, я никогда в жизни не хотел с ним мириться. Но его смерть стала для меня новым ударом по полузажившей ране. С этим человеком у меня было связано слишком много чувств. Я не мог просто пожать плечами и пойти дальше.
В общем-то, это была главная причина, почему я поддался на уговоры матери приехать на похороны. Я хотел попробовать, не удастся ли мне помириться хотя бы с самим собой.
Этот говнюк, мой папаша, ещё и умер в середине декабря. Я так и вижу, как он ухмыляется в гробу при мысли, что теперь на несколько лет вперёд испортил своей семейке рождество.
Машины у меня не было, денег на билет на самолёт – тем более. Да и сомневаюсь, что самолёты исправно летали в те дни – погода была на редкость гадкой. Я родом из тех мест, где зимой выпадает много снега. Если вы из Флориды или с каких-нибудь Гавайев, то держите это в уме.
Короче говоря, утром семнадцатого декабря я купил билет и загрузился в старый вонючий рейсовый автобус. Моя девушка искренне сопереживала мне и предложила поехать со мной, но из нас двоих она была единственной, кто мог позволить себе колледж – вернее, она выиграла государственную стипендию, потому что вкалывала до потери пульса, пока училась в школе, – до зимних промежуточных тестов было рукой подать, и я не собирался отрывать её от подготовки. Я уж точно не хотел быть причиной того, что её отчислят, и её шанс на хорошую жизнь вылетит в трубу.
В тот момент я думал, что справлюсь в одиночку.
Весь день автобус кое-как тащился по раскисшим дорогам: утром их почистили, но снег выпал снова, поэтому мы то и дело встревали в пробки. Потом, уже в сумерках, автобус встал вовсе. Пассажиры уже здорово устали, и салон был полон раздражённых голосов, пока водитель пытался выяснить, в чём дело. Оказалось, впереди случилась огромная авария – чуть ли не дюжина машин въехала друг в друга на скользкой дороге. Шоссе перекрыли. Сквозь пелену снегопада мы видели мигалки полиции и скорых.
Один только бог на небе, если он есть, знал, сколько времени пройдёт, пока дорогу откроют снова, и водитель, потыкав пальцем в свой телефон с GPS-навигатором, принял решение поехать в объезд.
Если вы смотрели «Поворот не туда», то наверняка знаете, что это обычно плохая идея.
Мы проехали ещё с час по какой-то полузанесённой просёлочной дороге, пока не встали снова – теперь уже потому, что колёса автобуса увязли в снегу. На сей раз вместо раздражения в салоне начали пробиваться зачатки паники: одно дело стоять на оживлённом шоссе в окружении десятков других машин, и совсем другое – застрять зимней ночью неизвестно где. За всё время, что автобус тащился по этой дороге, мы не встретили ни одного автомобиля, ни встречного, ни попутного, поэтому водитель решил, что вполне безопасно будет открыть двери и выпустить пассажиров размяться. Мы вывалились в морозный воздух. К счастью, хотя бы снегопад пока прекратился, и на небе даже стали видны звёзды.
Водитель извлёк из салона деревянную лопату и принялся раскидывать сугробы из-под колёс. Народ вокруг прогуливался взад-вперёд, курил, обсуждал ситуацию, в которой мы оказались. Я тоже стрельнул у какого-то старика сигарету и, выкурив её до половины, понял, что мне нужно в туалет.
Другие мужчины просто заходили за бок автобуса и без стеснения ссали на колесо, болтая и хохоча между собой, но эту идею я даже не рассматривал. Ну не умею я ссать на публике. Поэтому, оглядевшись, я заметил на обочине заснеженные кусты и побрёл к ним. Кое-как пробрался сквозь заросли и… Чуть ли не по колено провалился в замёрзший ручей. Чёрт! Громко выругавшись вслух, я попытался выбраться, но споткнулся и позорно упал на задницу. Ледяная вода обожгла холодом, и я понял, что в туалет мне уже не хочется, но вернуться в автобус мне было не суждено.
Похоже, снежные наносы, в которые он встрял, оказались не такими уж серьёзными. Пока я барахтался в снежно-водяной каше, пытаясь выбраться, мотор автобуса взревел, и я с ужасом понял, что он уезжает без меня. Когда я наконец выбежал на дорогу, то увидел лишь его красные габаритные огни.
Конечно, я побежал за ним, и, конечно, не догнал. Автобус ехал по заснеженной дороге не очень быстро, но и я бежал не в полную силу – ноги увязали в снегу. Я попробовал крикнуть вслед, но какое там – никто не услышал.
На самом деле, это было довольно смешно: какой-то идиот в мокрых штанах бежит за автобусом и орёт «Стой! Сука, вернись!». Но мне было не до смеха. Хоть на часах и было всего семь вечера, но стемнело уже, как ночью, стоял собачий холод, а я промок, замёрз и понятия не имел, где нахожусь.
К счастью, телефон я обычно кладу в нагрудный карман, так что от воды он не пострадал, но, глянув на экран, я понял, что сеть здесь не ловит. Какое-то время я постоял, стуча зубами, потом вытер нос и развернулся назад. Мне казалось, что единственный выход – это вернуться пешком на шоссе. Не знаю, реально ли это было сделать, не замёрзнув насмерть, потому что выяснять мне всё-таки не пришлось.
По другую сторону дороги от злополучных кустов я увидел огни. Было трудно точно определить расстояние, но мне показалось, что до них не больше, чем полмили.
Выбор казался очевидным, и я, проваливаясь в сугробы, побрёл к ним.
Когда я добрался до крохотного городка, мои штанины уже заледенели и стали жёсткими, как гипс. Я больше не стучал зубами, потому что вообще не чувствовал своего тела, но свет уличных фонарей придал мне сил: я добрался до людей, а значит, не пропаду. Именно фонари позволили мне прочитать табличку на въезде: «Добро пожаловать в Ковчег». И ниже – «Население: 40 человек».
Это меня не насторожило. В наших краях полно маленьких, но гордых городков, а что насчёт названия – уверен, в каждом штате есть хотя бы одно место с библейским имечком.
Я шёл вдоль улицы в поисках отеля (ага, в городе на сорок человек) или хотя бы магазина, но вокруг были только вполне ухоженные частные дома. Крыши украшали гирлянды, а двери – рождественские венки. Кое-где дети побросали на подъездных дорожках свои санки. На одном из участков всё ещё красовалась атрибутика с Хэллоуина – похоже, хозяева поленились её убрать и просто нацепили на головы пластмассовых скелетов красные новогодние колпаки.
Я собирался с духом, чтобы постучаться в один из этих домов, когда на крыльце справа от меня вдруг зажёгся фонарь, и в дверях появилась женщина средних лет.
– Добрый вечер, – сказала она. – Вы заблудились?
– Привет, – отозвался я. – Да… То есть нет. Я отстал от автобуса. Можно от вас позвонить?
Похоже, тут она заметила мой неважнецкий вид, и её симпатичное лицо выразило поистине материнское беспокойство.
– Ох, входите же скорее! Вы ведь совсем замёрзли!
Я с благодарностью поковылял к крыльцу.
Пока я разувался в прихожей, чтобы не оставлять мокрых следов по всему дому, женщина хлопотала вокруг меня, вешая мои куртку и шапку в стенной шкаф, и говорила:
– Телефоны не работают, вчера был сильный снегопад, и провода оборвало. Ремонтник сможет приехать только послезавтра. Но, если хотите, мой муж отвезёт вас на шоссе на машине, – она улыбнулась, и на её щеках заиграли ямочки. – Не сегодня, конечно. Сегодня никто уже никуда не поедет. Поужинаете с нами и переночуете на диване в гостиной, а завтра со всем разберёмся.
Признаться честно, стоило мне ступить в её дом, как мне самому расхотелось снова выходить в зимнюю ночь за дверями. Здесь было тепло и очень уютно. В гостиной перед телевизором лежали разбросанные игрушки, на дверном косяке виднелись отметки чьего-то роста. Из кухни плыли восхитительные ароматы ужина.
Хозяйку звали Бетани. Она одолжила мне старые спортивные штаны своего мужа Адама, а мои повесила у электрического камина. Признаться, я довольно сильно смущался, когда входил в кухню, где за столом уже собралась вся семья, но родные Бетани оказались такими же милыми, как и она сама. Кроме неё и Адама, за столом сидели двое детей. Старшую, девочку-подростка в голубом свитере, звали Сара, а светловолосую малышку лет восьми или девяти – Оливия. Теперь мне стало ясно, чьи это куклы валялись в гостиной.
На ужин были сосиски с картошкой и зелёной фасолью. Может, дело было в том, что я страшно проголодался, но они показались мне очень вкусными. Сара положила себе всего одну сосиску и гору фасоли, а картофеля не взяла вообще – наверное, как и многие девочки, была одержима страхом потолстеть. Оливия строила из картошки крепостные стены вокруг рва из подливки. Семейство обсуждало, как прошёл их день, а потом в разговор вовлекли и меня. Я немножко рассказал о себе и о том, что направляюсь к маме в родные места.
– Как это мило, – сказала Бетани. – Ты, наверное, возвращаешься домой на рождество?
– Не совсем. Еду на похороны отца.
Их лица тут же омрачились выражением вежливого сочувствия.
– Мне так жаль, – сказала Бетани.
Я пожал плечами.
– Да нет, не стоит, я в порядке. Он… был не очень хорошим человеком.
Они с мужем переглянулись, как будто обменялись какой-то мыслью без слов.
– Джефф, милый, – Бетани потянулась через стол и утешительно сжала мою руку. – Не бывает плохих людей. Есть только люди, которым нужна помощь.
Чёрт побери, она говорила совсем как тот противный голосок вины в моей голове. Её слова задели меня, и, чтобы не подавать виду, я налил себе воды из кувшина, стоящего на столе. Сделал глоток, но поперхнулся и чуть не выплюнул всё обратно.
У воды был какой-то странный, неприятный горький привкус.
Адам похлопал меня по спине и с улыбкой сказал, что вода у них, конечно, очень вкусная, но торопиться всё равно не стоит. Мы посмеялись, и расслабленная бессодержательная беседа потекла дальше.
После ужина все разошлись по комнатам, предоставив в моё распоряжение весь первый этаж. Наверное, странно было бы так доверять незнакомцам, будь на дворе лето, но сейчас… Даже если бы я решил у них что-то украсть, куда бы я с этим пошёл? Холод и снег остановили бы меня лучше любой сторожевой собаки.
Я очень устал, поэтому не стал шататься по дому, осматривая достопримечательности – просто лёг на диван. Обычно я плохо сплю в незнакомых местах, но тут, удивив сам себя, вырубился почти сразу.
Среди ночи я проснулся от жажды.
Было темно, хоть глаз выколи, и я почему-то не стал зажигать лампу в гостиной – просто наощупь побрёл в кухню. Я хочу, чтобы вы понимали: я сказал, что «проснулся», но на самом деле это не совсем правильно – я не пробудился до конца. Знаете это состояние, когда в полусне тащишься в туалет? Тело двигается, но почти что на автопилоте. Поэтому всё случилось так, как случилось.
Наверное, на подходе к кухне я должен был услышать странные звуки, но мой сонный мозг не обратил на это внимания. Я нащупал выключатель, включил свет и увидел Сару.
Эта очаровательная юная леди в тёплой пижаме с котятами – наверняка она ни за что не призналась бы подругам, что носит такую, ведь подростки обычно с большим презрением относятся ко всему «детскому» – сидела за столом и с упоением поедала груду сырого мяса.
Теперь, когда я пытаюсь вспомнить детали, мне кажется, что я различил там стейки на кости, сырые бургеры и куриные крылышки в остром маринаде. Всё это было горой свалено на столе, и Сара ела руками, чавкая и урча, как кошка. Всё её лицо было перемазано кровавой мясной жижей. Помню, в тот момент я вспомнил, что за ужином она поела, как птичка, и подумал: «Ну, немудрено, что девочка проголодалась».
Я уже сказал вам, что в тот момент мой мозг, по сути, всё ещё спал. На самом деле, на это были причины, о которых вы узнаете позже. Поэтому я не завопил «Что ты делаешь?!». Не побежал будить её родителей. Мне в голову не пришло, что от всей этой сырой плоти Сара может заболеть.
Я просто выключил свет, пошёл и попил в ванной.
У воды из-под крана был всё тот же странный непонятный вкус. Потом я вернулся в гостиную, рухнул на диван и проспал до утра.
Когда я проснулся, в окно вовсю светило солнце. Я едва смог продрать глаза. Чувствовал себя таким уставшим, как будто всю ночь разгружал вагоны. Семейство уже завтракало на кухне, и, когда я сонно пожелал всем доброго утра, мне обрадовались, как родному.
Я не заметил ни следа ночного пиршества Сары – ни капельки крови, ничего. Мне даже начало казаться, что это всё было каким-то нелепым сном.
– Адам, ты сможешь отвезти меня к шоссе? – спросил я, заливая хлопья молоком.
– Сегодня? – тот с вопросом посмотрел на Бетани. – Я думал, Бет тебе сказала. Сегодня мы все будем заняты. У нас барбекю.
– У девочек день рождения, – подсказала Бетани.
– О! – я посмотрел на Сару и Оливию. – У вас у обеих день рождения в один день?
– Вообще-то, мы все здесь празднуем день рождения детей в один и тот же день, – пояснила Бетани. – Это очень удобно. Не нужно планировать несколько разных вечеринок, и никто никому не завидует.
Это показалось мне, мягко говоря, странным, но я счёл за лучшее промолчать.
Мне не хотелось оставаться здесь ещё на целый день, но, хоть Адам и казался очень дружелюбным, в его отказе была твёрдость, которая не подразумевала дальнейших споров, и мне оставалось только смириться. А что ещё я мог сделать? Разве что предложить ему денег, но у меня их не было, помните? Все мои богатства составляли мятая пятёрка в кармане куртки да ещё что-то около тридцати семи долларов на банковском счету.
Короче, я рассудил, что я, как-никак, вторгся в жизнь этих людей, и глупо было бы ожидать, что они бросят ради меня все свои планы. Стоило быть благодарным, что они приютили меня и накормили. Да и до папиных похорон, собственно, оставалась ещё пара дней – я решил выехать к маме заранее.
Сейчас меня мучает вопрос: интересно, что было бы, если бы я притворился, что у меня аппендицит, и мне срочно нужно в больницу?
Я ещё раз проверил свой мобильник, но, как и вчера, связи не было.
– У нас здесь нет сигнала, – сказала Бетани, когда я её об этом спросил. – И интернета тоже. Нам кажется, так лучше. Спокойнее. В нём нет ничего хорошего, один сплошной поток плохих новостей.
На самом деле, даже если бы я мог позвонить, я не знал, кому. Ну, то есть нет, я хотел бы предупредить маму и мою девушку, чтобы они не волновались, что я пропал, но я не стал бы просить ни одну, ни другую ехать за мной в какую-то глушь посреди ничего. Не хватало только, чтобы они тоже застряли в снегу, или где-нибудь заблудились, или врезались в лося, или ещё что-нибудь такое.
– Да ладно тебе, – сказала Бетани, словно прочитав мои мысли. – На барбекю будет весело. Ты не пожалеешь, что остался.
Я отнёсся к её словам скептически, впрочем, как и к самой идее барбекю в декабре. Всё-таки мне кажется, что это забава для погожих летних деньков. А вот все местные вели себя так, словно для них это дело привычное. К полудню весь городок, состоящий, по сути, из нескольких семей, начал стекаться к дому Бетани. Между дворами не было заборов, только живая изгородь вдоль проезжей части, так что пространство между несколькими соседними домами быстро превратили в площадку для праздника. Мужчины вытащили из гаражей складные столы и стулья, Адам выкатил из-под навеса огромный гриль, достал мешок угля и несколько флаконов житкости для розжига. Сара и Оливия вынесли на крыльцо музыкальный центр, и оттуда вскоре полилась весёлая рождественская музыка.
Женщины ставили на столы принесённые с собой пироги, пончики и миски салата. Бетани вынесла из дома несколько больших термосов с чаем, кофе и какао. Мужчины жали друг другу руки, давали Адаму, занявшемуся мясом, шутливые советы. Я глянул на поднос, где ждали своего часа сырые стейки и куриные крылышки, и мне стало не по себе.
Все эти люди явно знали друг друга очень хорошо – впрочем, тут уж точно нечему было удивляться. Держась чуть поодаль от начинающегося веселья, я смотрел на гостей, и мне начинало казаться, что барбекю зимой – всё-таки не такая уж и абсурдная идея. Все, кажется, вполне здорово проводили время. Девочки-подростки с хохотом бросались снежками, шутливо боролись, пихая друг друга в сугробы, и делали в свежем снегу, выпавшем за ночь, снежных ангелов. Их младшие сёстры, возрастом примерно как Оливия, играли в куклы и катались с ледяной горки, построенной во дворе через дорогу. Кто-то подвесил к голому дереву у дома Бетани огромную пиньяту, и дети, хохоча, с завязанными глазами пытались попасть по ней битами. Маленькая девочка построила снеговика, принесла ему чашку какао и теперь увлечённо с ним разговаривала, как с живым, да ещё и хихикала, как будто он отвечал ей что-то ужасно забавное. Ещё одна девчушка о чём-то щебетала с мамой, ещё одна обнималась с отцом, который поднял её на руки и подбросил в воздух, ещё одна…
Тут-то до меня дошло, что здесь что-то не так.
Я снова оглядел собравшуюся компанию, на этот раз очень внимательно. Так и есть. Ни одного мальчика. Только мужчины, чьи-то мужья и отцы, но ни одного сына, ни маленького, ни школьного возраста. Одни девчонки.
– Эй, Джефф, ты чего?
Я вздрогнул от неожиданности: Бетани подкралась совсем беззвучно.
– Не стесняйся, – она с улыбкой подтолкнула меня к эпицентру вечеринки. – Здесь никто не кусается. Пойдём, я налью тебе чаю.
Чай из её термоса на вкус был как собачье дерьмо, хоть она щедро насыпала туда сахара и корицы. Я понял, что и он сделан на водопроводной воде.
Я присел за стол, думая, как бы незаметно вылить чай, и взял себе маффин. Хотя бы они на вкус были ничего. Напротив меня сидела девочка с тарелкой, полной картошки фри. Беззвучно двигая губами, она перекладывала картошинки из одной кучки в другую.
– Эй, малышка, а что ты делаешь? – спросил я.
Она не подняла головы. Её губы продолжали шевелиться. Я уже решил, что она мне не ответит, когда она, не отрываясь от картошки, сказала:
– Нужно всё сосчитать. Если я съем нечётное количество, мама умрёт. Нужно сосчитать три раза, но раз ты спросил, то придётся сосчитать семь. Меньше семи никак нельзя.
У меня мороз побежал по коже, и вовсе не от зимнего холода.
Бетани, обходившая двор и мило болтавшая с гостями, снова оказалась рядом со мной.
– Ты не видел Сару? – спросила она. – Я просила её приглядеть за Оливией.
– Я поищу её, если хочешь, – сказал я, с огромным облегчением отходя от странной девчонки и её давно остывшей картошки.
Я побродил по двору, всё так же сжимая в руке проклятый стаканчик с чаем, и заметил у крыльца знакомый голубой свитер.
– Эй, Сара! – она стояла ко мне спиной, и я окликнул её по имени. – Твоя мама сказала…
Девушка повернулась, и оказалось, что это не Сара. Лицо у неё было другое, незнакомое.
– О, – сказал я. – Простите, я обознался. У вас такой же свитер, как у неё.
Девушка мило мне улыбнулась.
– Ничего. Я Лили. Это и есть её свитер, у нас одинаковый размер, мы иногда меняемся.
В этом не было ничего такого, подруги часто меняются нарядами, но что-то не давало мне покоя. У этой Лили и Сары был не просто одинаковый размер. Их тела. Они были одинаковыми, точь-в-точь. Не подумайте, у меня нет привычки пристально разглядывать формы несовершеннолетних девочек, но чёрт побери, я готов был спорить на что угодно, что рост Сары и Лили совпадает до сотой доли дюйма. Что у них одинаковый обхват талии, груди, бёдер, один и тот же размер ноги. Я не мог этого объяснить, но мой мозг понял это сразу: их тела идентичны.
Мне захотелось спросить у Сары, нет ли у неё сестры-близняшки. Но ведь их лица были совсем разными. Форма носа и глаз, цвет волос. От всего этого начинала болеть голова.
– Эй, Лили, детка! – крикнула какая-то женщина со стаканом глинтвейна в руке.
– Иду, мамочка! – Лили улыбнулась мне и сказала:
– Если ищешь Сару, я видела, как она зашла вон за тот угол.
И она поспешила к своей маме. Не к Бетани. К другой маме. Близняшка-не близняшка, которую отдали на усыновление другой семье? Бред какой-то.
Я зашёл за угол дома и действительно увидел Сару. Её рвало в сугроб.
Я наконец выронил стаканчик. Во мне столкнулись два желания: сделать шаг к ней, чтобы помочь, или отойти от неё подальше. Как будто какое-то древнее чувство, инстинкт пещерного человека, говорило мне: она больная, нельзя приближаться к больным, ты заразишься. Я краем глаза уловил красные капли на снегу и вспомнил её ночной пир.
Я так и не решился ни приблизиться, ни убежать, когда Сара выпрямилась, вытерла рот рукой и, как ни в чём не бывало, улыбнулась мне.
– Привет, Джефф. Ты чего-то хотел?
У всего этого попросту не было смысла. Она смотрела на меня искренними и беззаботными глазами здоровой девчонки, которая встретилась со мной на улице и не прочь поболтать.
– Т-ты в порядке? – наконец выдавил я.
Она сгребла ногой снег, закапывая следы того, что с ней только что происходило. Знает ли Бетани, что её дочь страдает булимией?
– Да, в полном, – сказала Сара. – А что?
Я мотнул головой и почувствовал, что у меня самого тошнота подступает к горлу.
– Твоя мама сказала, что ты должна присматривать за Оливией, – с трудом проговорил я.
– Окей. Пойду найду её.
Она упругим шагом прошла мимо меня, и я понял, что меня правда сейчас вырвет. В какой-то момент умственный дискомфорт незаметно перешёл в физическую дурноту, и я вдруг почувствовал себя очень паршиво. Блевать прямо на улице, как Сара, мне не улыбалось, и я поскорее пошёл в дом. Мне так хотелось хоть на минуту спрятаться от этого всего. От ясного и хрустящего зимнего дня, от детских визгов и смеха, от мужчин и женщин, которые выглядят так, как будто живут своей лучшей жизнью, правильной и приятной. Я почему-то чувствовал себя так, как будто сойду с ума, если пробуду среди них ещё хоть минуту.
Я вошёл в дом, даже не потрудившись отряхнуть ботинки от снега, и скорее поспешил в ванную, но замер, увидев что-то краем глаза.
На стене в гостиной висело большое зеркало. Перед ним стояла Оливия. С её зимних сапожек капала снежная слякоть, вязаные варежки были зажаты в одной маленькой руке. Она не отрываясь смотрела на своё отражение.
– Эм-м, Оливия? – позвал я. – У тебя… всё хорошо?
Она не повернулась на мой голос, просто продолжала стоять неподвижно. Мне показалось, что она даже не моргала.
– Меня нет, – вдруг тихо сказала она.
– Ч-что? – переспросил я.
– Меня нет, – повторила она громче. – Меня нет! Я умерла! Я мертва! Я мертва! Я МЕРТВА! Я МЕРТВА!
Она вдруг начала биться головой о зеркало, повторяя эти два слова всё громче и всё быстрее, и в конце концов они слились в сплошной бессловесный крик. Я стоял, как парализованный, и смотрел на эту сцену, пока с улицы вдруг не вбежала Бетани и не сгребла Оливию в охапку, оттащив её от разбитого зеркала. Девочка продолжала биться у матери в руках, пока та нашёптывала ей на ухо разную утешающую бессмыслицу, которой мамы успокаивают напуганных и расстроенных малышей. Оливия разбила себе лоб о зеркало, и кровь, тёмная, как шоколадный сироп, двумя струйками текла по разные стороны от её носа, словно чёрные слёзы.
– Сара! – крикнула Бетани, и старшая сестра Оливии тут же появилась на пороге. – Сходи умой её.
Сара взяла Оливию за руку.
– Пойдём, тыковка. Сейчас мы умоемся, и сразу станет лучше, правда?
Воркуя, она увела сестрёнку наверх по лестнице.
Бетани выпрямилась и устало провела рукой по лицу.
– Мне жаль, что тебе пришлось это увидеть, – вздохнув, сказала она. Она казалась печальной, но не напуганной, как будто такое происходило не в первый раз.
– С ней… – голос дрогнул, и я попробовал снова, – С ней всё будет в порядке?
– Да. Она сейчас успокоится. У неё бывают эти… приступы, – Бетани села на подлокотник дивана. – Видишь ли, у бедняжки синдром Котара. Его ещё называют синдромом ходячего трупа. Больным… кажется, что они умерли. Хотя, – она слабо улыбнулась, – нам с тобой вполне очевидно, что это не так, правда? Ещё у неё синдром Капгра. Иногда ей кажется, что её родителей и друзей заменили на двойников.
Я вспомнил, что действительно читал об этих расстройствах, и сказал самое глупое, что пришло в голову:
– Ей нужна помощь.
Ну да. Как будто родители ребёнка, который наносит себе вред, крича, что он мёртв, не догадались об этом сами.
– Конечно, – Бетани не рассердилась на меня за бестактное замечание. – Мы ездим к психиатру раз в два месяца, но нам сказали, что лечения, к сожалению, не существует. Приходится… просто с этим жить.
Да уж. Просто.