«Я оказалась бессильна перед его депрессией»
@psihoziumОна изо всех сил старалась помочь ему, но делала одну ошибку за другой и мучилась от сознания собственного бессилия. Болел он – но выздоравливать надо было им обоим. Откровенный рассказ блогера Дэни Флейшер.
«Вернись ко мне», – попросила я. Он лежал в постели рядом со мной. Физически он был здесь, но душа его была где-то очень далеко.
«Я бы хотел, – ответил он. – Я правда хотел бы. Но не могу».
Прошлой весной мой партнер погрузился в пучину депрессии, и в пространстве наших отношений осталась только я, чувствуя себя гораздо более одинокой, чем если бы на самом деле была одна. Мужчина, которого я любила, куда-то исчез, его место занял незнакомый мне апатичный человек. Он хотел вернуться, но ложь, управлявшая им, была могущественной и цепко его держала.
Большинство из нас могут уверенно сказать: «Есть люди, которые меня любят. Есть люди, которых люблю я. Я – часть их жизни, и если меня не будет, их жизнь станет другой». Но депрессивное сознание моего мужчины превратило эти утверждения в вопросы, и он проникся неуверенностью. Доводы рассудка ничего не значили – он чувствовал, что все безнадежно и непоправимо.
Его депрессия уязвляла меня лично. Если он действительно любит, неужели ему недостаточно меня, чтобы быть счастливым?
А я понимала, что не в силах помочь ему выбраться из этой тьмы. Я думала, что моя любовь и старания смогут победить его тоску, и я делала все, чтобы он выздоровел. Вытаскивала его из кровати и заставляла идти со мной на прогулку, ходила с ним к психотерапевту. Звонила его друзьям и рассказывала, как переживаю за него.
В какой-то момент я решила, что не могу жить нормально, пока он не придет в норму. И что вернуть нас обоих к жизни должна я. А потом я разозлилась, разозлилась не на шутку. Время шло, недели складывались в месяцы, а просвета все не было. Меня выбивало из колеи то, что вся наша жизнь была сфокусирована на нем, мои же потребности вообще не находили отклика. Меня возмущало то, что он не способен увидеть, насколько на самом деле хороша его жизнь, что он не прикладывает особых усилий, чтобы выздороветь (как будто у него был выбор).
Его депрессия уязвляла меня лично. Если он действительно любит, неужели ему недостаточно меня, чтобы быть счастливым?
Я была ни при чем – это открытие было, пожалуй, самым болезненным
Я изводила себя поиском ответов на вопросы, и мало-помалу мои попытки помочь ему становились все более агрессивными. Я требовала от него ответов, которых у него не было, возмущалась, когда он не слушал мои поучения о том, как ему быстрее излечиться. Я не говорила прямо, но ясно давала понять, что от его восстановления зависело не только его счастье, но и мое. Как-то ночью, возвращаясь после встречи с друзьями, на которую он отказался пойти, я позвонила ему и потребовала объяснить, почему он такой эгоист. Я кричала на него, он тоже кричал, пытаясь найти объяснение, которое меня устроит, и наконец выдал: «Что тебе от меня надо?»
«Я всего лишь хочу, чтобы ты проявлял внимание ко мне, к моим чувствам!» – выпалила я.
«А я не могу! – закричал он. – Я не могу заботиться о тебе! Меня уже вообще ничего не волнует – когда же до тебя это дойдет? Я сижу тут перед телевизором и думаю: хоть бы потолок рухнул и придавил меня! И ты хочешь, чтобы меня заботили твои чувства? Да я просто больше не могу!..»
Правда может освободить нас и одновременно разбить нам сердце. Той ночью я наконец его услышала: он был не в состоянии любить меня. У него теперь попросту не было доступа к таким чувствам, они были погребены под его депрессией. И я была ни при чем – это открытие было, пожалуй, самым болезненным.
Положив трубку, я побрела на пустую автостоянку, стояла там в свете неоновых ламп и ревела.
Мы решили, что будет лучше, если я перееду. Ему требовалось больше пространства для работы, а мне нужно было пожить, не зацикливаясь на его депрессии. Мы по-прежнему ходили вместе на психотерапию, продолжали воевать и орать друг на друга. Были моменты, когда я готова была сказать: «Мы сдаемся!», и единственное, что меня останавливало, это страх.
Постепенно он начал возвращаться ко мне. Он поменял лекарства, стал чаще ходить на терапию, общаться с друзьями, заставлял себя действовать. И чем меньше я «капала ему на мозги», тем легче ему было восстанавливаться. Он еще не вполне стал самим собой, но с каждым днем все ближе к этому. Я больше не чувствую, что одинока. Похоже, наши отношения все-таки уцелеют, хоть им и был нанесен серьезный ущерб. Были сказаны слова, которых не возьмешь назад. Вопрос, который меня сейчас мучает больше всего: как простить человека за то, что он сделал, когда был не собой, а кем-то другим? Когда он был где-то далеко, и единственное, на что был способен, – это выживание?
Я не могу спасти своего партнера от депрессии, так же, как он не может спасти меня от одиночества
Пока я не уверена, что смогу. Я не избавилась окончательно от гнева и неуверенности. Несмотря на его извинения и старания, у меня остается чувство, что он мне что-то задолжал. Если он отказывает мне в какой-то просьбе, пусть даже в самой пустяковой, у меня невольно появляется мысль: «И это после всего, что я для тебя сделала, после всего, что вытерпела…»
Но я понимаю, что ни его, ни мое выздоровление ускорить нельзя. По крайней мере, я уже осознаю, отношения не означают, что один должен быть спасителем для другого. Я не могу спасти своего партнера от депрессии, так же, как он не может спасти меня от одиночества. Иногда лучшее, что мы можем сделать, – это сказать другому человеку, что любим его, и объяснить, где он сможет найти нас, если будет готов вернуться.
Источник: The Washington Post.
Понравилось? Ещё больше статей на нашем телеграм канале