"Вы не одни и с этим можно жить"

Давай сразу обозначим два момента. Во-первых, у вас с мамой были не самые простые отношения. Во-вторых, у твоей мамы – уже девять лет Альцгеймер. Скажи, ты помнишь момент, когда осознала, что она серьезно больна? Или это всегда процесс, который складывается из множества ранящих осколков? 

Я сейчас скажу страшную вещь: сначала были не страх, не боль и не грусть, а раздражение. Такое детское раздражение. Для нас ведь родитель – взрослый человек. И ты раздражаешься. Почему вовремя не приехала? В смысле, ты не можешь найти дорогу от метро до дома? Что за бред?! Хорошо, я пойду с тобой. Почему смотришь сериал по кругу? Мам, тебе что – больше нечем заняться? Такие вот моменты – они тригерят. А потом… Мамин брат попал в больницу, мама поехала к нему, и звонит моя тетя: “Свет, с мамой что-то не то. Она танцует”. То есть брат лежит в ожогах, а мама услышала музыку и стала танцевать. В этот момент в моей голове все стало на место: это не мамины капризы. Капризы были мои – мне казалось, мама просто хочет привлечь к себе внимание. Надо срочно бежать за помощью. Но к кому? Как называется эта болезнь? Что за врачи ею занимаются? Ноль информации. Фильм – моя попытка во всем этом разобраться. 

Зачем тебе вообще режиссура? Это коварное желание настигает всех красивых актрис?

Не берусь говорить за всех, но мне хотелось развития. Хотелось попробовать себя в новой ипостаси. Началось все с “Холодного фронта”. Мы до того часто с Дашей Чарушей обсуждали, что хочется чего-то, чего нет. И в какой-то момент подумали: “А чего это мы все на других валим – “дайте, дайте”, почему сами не создаем? И вместе с Дашей и Романом Волобуевым сели сочинять сценарий “Холодного фронта”, который потом превратился в фильм. Ну а режиссура… Произошла ситуация с мамой. Я в ней варилась, переживала, проживала. Появилась потребность это во что-то оформить. Как сейчас принято говорить, канализировать. Сказала об этом Илье (Илья Стюарт – продюсер, муж Светланы). И он такой: «Так это прекрасно». 

Сначала я думала: может, получится короткометражка, может – просто сценарий, который я выстрадаю и кому-нибудь отдам. Время шло. Параллельно случился короткий метр “Маруся”, который я сняла для аукциона Action!. Сняла совершенно случайно – потому что у Ильи не было свободных режиссеров, а у меня зрела в голове неплохая идея. Я в тот момент как раз познакомилась со сценаристом и режиссером Игорем Поплаухиным  – была в восторге от его короткометражки “Календарь”. Игорь мне очень помог, подсказал, многому научил на этапе сценария. И потом я как в ледяную воду прыгнула в режиссуру “Маруси”– я же северный человек, для меня Белое море – штука привычная, я рядом с ним родилась. 

Начала снимать и не смогла остановиться…  

Да, процесс показался мне настолько захватывающим, что я, не имея никаких гарантий, никакого понимания, будет фильм про маму или нет, решила писать сценарий собственного большого кино. Снова позвонила Игорю. Он: «Света, сорри, полный метр – это долго, у меня свои проекты”. Говорю: «Поняла, ладно, буду как-то дальше!” Но… Я, наверное, очень спортивный человек, мне нужно видеть цель. Цель моя была написать сценарий для того, чтобы снять фильм. И что вы думаете? На следующий день Игорь мне позвонил: «Свет, знаешь, мне приснился фильм, который сказал, что он должен быть снят. Давай с тобой встретимся, расскажешь свою идею». Я рассказала ему про маму, и мы стали писать вместе. Параллельно я репетировала в “Чайке” с Женей Добровольской в МХТ им. А.П. Чехова. Поэтому в моем сценарии есть чуть-чуть от Чехова – у мамы две любви, как у Полины Андреевны, которая любит доктора Дорна, а замужем за управляющим Шамраевым. 

Началась пандемия, у меня образовалось больше времени. Я точно знала, что снимать хочу сама, и стала писать сценарий под себя, прорабатывать диалоги, оформлять визуально. Мне очень помогла Наташа Меркулова (режиссер и сценарист, в 2021-м сняла вместе с мужем Алексеем Чуповым фильм “Капитан Волконогов бежал”), которая согласилась быть моим художественным руководителем. Она со мной по зуму вычесывала сценарий, чтобы он обрел четкую форму. Потому что если сценарий внятно прописан, его легко снимать, а для дебютанта, который котик же ещё и зажат в рамки времени и бюджета это важно. 

Иначе есть есть опасность вписаться во что-то рыхлое и с этим не справиться?

Да, и поплыть. Вообще я поняла, что, снимая, очень важно ответить себе на вопрос – что именно ты хочешь этим сказать? 

А что ты хотела этим сказать?  

У меня были три задачи. Показать, что в конце туннеля есть свет. Сделать так, чтобы после фильма родители и дети хотя бы позвонили друг другу.  И чтобы, если у кого-то происходят подобные ситуации, появляются непонятные симптомы, стало ясно, куда бежать. Надо зацепить этот момент, схватить болезнь за хвост, принять и понять, что вы не одни и с этим можно жить. Мне в свое время очень помог понять, что вообще происходит, фильм Still Alice (фильм 2014 года, женщину, у которой диагностируют Альцгеймер, играет Джулианна Мур, ее мужа – Алек Болдуин). 

В твоем фильме героиня постоянно обращается к одному и тому же навязчивому воспоминанию из детства: она очень боится петь на сцене, но еще больше боится разочаровать маму. Это реальная история? 

Нет, это частично история моей мамы. Она мне рассказала, что бабушка – ее мама – очень хотела, чтобы дочь танцевала. А она так испугалась, что убежала со сцены и сидела где-то в кулисах, скрываясь от всех. Но такое случается не только с родителями. Школа, учителя часто заставляют тебя делать что-то, чего ты боишься. И если ты это не сделаешь или сделаешь недостаточно хорошо, тебя просто растопчут. 

У меня был такой момент: в седьмом классе – переходный возраст, все дела – я перешла в английскую спецшколу. В середине года. Я нервничала. И вот по одному из предметов – кстати, это был не английский – я плохо написала контрольную. И при всем классе меня учительница сильно унизила. Был еще один момент, раз уж мы начали, как на приеме у психотерапевта, копаться в детстве. Я громко пела. Петь мне очень хотелось. На уроке музыки в третьем классе учительница сказала мне: “Так, Устинова, иди, пожалуйста, на заднюю парту и не ори”. И я зажалась на долгие годы. Наверное, это случалось не со мной одной. А потом, уже став взрослыми, мы анализируем, почему нам сложно высказаться, поднять свой голос, проявить себя и не бояться осуждения. 

А тебе не кажется, что иногда дети подсознательно видят в родителях самое плохое, не замечая гораздо более важного хорошего? И это какой-то замкнутый круг? 

Абсолютно. Я понимаю, что мне с мамой супер повезло, она всю себя вкладывала, чтобы у меня сложилось. Но в наших отношениях все время присутствовал момент: «А вот у тети Любы дочка, она-то вон что делает». И я понимаю – наших мам не учили тому, что так нельзя. Сейчас есть психологи, литература. А раньше… Наверное, ее мама так же поступала. Это вечное сравнение с кем-то еще… Видеть в своем ребенке не весь прекрасный букет, а один сорняк, который тебе не нравится… Но в чужом ребенке видеть именно букет. Это формирует зажимы. Оттуда в нас такой страх показаться плохим, не оправдать ожиданий? Возможно, это про принадлежность к племени. Если ты плохой, тебя выгонят из племени, ты будешь один, одному сложно выжить, это страшно. И включается генетическая память. С другой стороны, кто его знает, может это, наоборот, помогает преодолевать препятствия. А я возьму и докажу, что могу, а я докажу, что сильнее. И я себя прокачиваю, чего-то добиваюсь. Я только сейчас начинаю многое отматывать назад, понимая, сколько хорошего у меня с мамой было связано. 

Что с мамой сейчас? 

Ей шестьдесят пять. Как бы описать ее состояние? Она совершенно заперта в себе. Никого не узнает. Мы с папой думали про пансионаты, но в итоге сошлись, что мама останется дома. Нашли ей хорошую сиделку. Выработался график жизни – очень приемлемый, насколько это вообще может быть приемлемо. Мама много поет, да. Видимо она тоже освободилась от гнета условностей, общественного мнения. Так красиво поет. Знает все песни. Откуда эта болезнь берется – никто не понимает. Может, мама всю жизнь сдерживала себя и это разрушило ее психологически. Со стороны это, конечно, смотрится странно: вот мы гуляем по Арбату, где кто-то все время поет, и мама спокойно начинает танцевать, хотя до этого была замкнутым человеком и все было очень…чинно. Она всегда волновалась, что и кто про нее скажет. 

Фильм в итоге про то, что Альцгеймер – это когда ты навсегда остаешься  наедине с собой. Это самое страшное? 

Если понимать эту болезнь, то так. Мы ведь можем сбежать от себя, когда нам плохо, правильно? Пойти в люди, заняться спортом, включить сериал… А тут ты заперт с собой, все время глядишь в зеркало, все время распаковываешь свои ящики Пандоры, открываешь свою матрешку. Как у Цветаевой – “за горой гора, а за горой еще гора, и еще гора”.... 

Каким режиссером вам хотелось быть для своих актеров? 

Который несет комфорт, созидание и четкость задач. Чтобы не надо было ни из кого ничего выжимать. Для меня это важно – переносишь же всегда на себя. Если я зажмусь, то не смогу ничего выдать. А чтобы актер отдавал, нужно ему что-то отдать свое. Кино – всегда коллективная история. 

Ты говоришь, что была скована рамками времени и бюджета. Муж – строгий продюсер? 

Да я тоже немного продюсер. И поскольку живу с продюсером уже 9 лет, то вижу все тяжести производства. Илья – человек, который последнее отдает режиссеру, если это нужно. Он всегда настолько за продукт, что я понимала, – у меня будут все ресурсы, которые возможны. И именно поэтому нельзя топать ногой. Я могу только себе по голове топнуть и придумать какой-то ход, чтобы влезть в бюджет. Я ведь дебютант. Докажи сначала, что имеешь право топать, что без этой твоей придумки, которая стоит дороже, чем весь бюджет, фильм не случится. Откуда мы будем брать деньги? Вытаскивать из тумбочки? Я смотрела очень интересные мастер-классы состоявшихся режиссеров. И там были хорошие советы начинающим: например, если у вас в фильме большая сцена праздника, а вы понимаете, что в нее по деньгам не вписываетесь, придумайте ход, который поможет снять иначе. Зачем тягаться с условным Marvel. Стараться переплюнуть фильм с огромным бюджетом, где массовая сцена с  масштабной декларацией– неотъемлемая часть, например, как в сцене  карнавала в фильме «Спектр» из серии бондианы. . В моем сценарии был сначала прописан большой праздник…. И снег падал, и елка – а мы снимали летом. И когда посчитали, сколько это стоит…. Мы собрали большой совет, до ночи сидели и эту сцену разминали, перепридумывали. 

Женю Добровольскую трудно было уговорить играть вашу маму?

Женя – непростой человек. Она большая актриса, личность, а к любой личности надо искать ключик. Мы были партнерами по “Чайке”, много времени проводили вместе. Наверное, были моменты, когда она задавала мне вопросы: а ты, собственно говоря, вообще достойна выйти на подмостки МХАТа и играть Чехова? Ты понимаешь, что такое Чехов? Что такое “Чайка”? И чтобы быть с ней на одной сцене, нужно было соответствовать. И я, честно признаюсь, занималась с кочуем по актерскому мастерству, который со мной отдельно проходил, репетировал сцены. Потому что Оскарас Коршуновас просил такого проживания на сцене, которого я не раньше не пробовала. Открытая эмоция в кинокадре и открытая, честная эмоция на сцене – это два разных механизма, нужно ими владеть, нужно в себе проделать дырку, трещину, откуда потом эту эмоцию выкачивать. Знаешь, это как до магмы добраться – очень сложно. Нажать в нужный момент на педальку? С артистами, подобными Жене, такое не проходит – они тебя сразу считывают. Лучше просто не выходи. Благодаря Жене и “Чайке” я открыла в себе еще одну грань актерских возможностей. Мы долго притирались, и потом случилась дружба, и у меня внутри сложилось, что она будет играть маму. 

А Юля Снигирь, которая играет дочь? 

С ней путь был длиннее. Я смотрела в другую сторону. На пробах прекрасные были девчонки, и они так играли… Но я чувствовала, что пока не нашли героиню. А потом приходит Юля. В ней есть надрыв при ее невероятной классической красоте, от которой ты глаз не можешь оторвать. Но внутри какая-то расщелина – не знаю, природная ли, наработанная. И когда они вместе с Женей попробовались…Ты видишь маму с дочкой, людей из одного кино. А потом Юля мне позвонила: “Свет, такая у тебя классная стрижка. Вот бы мне…» Я говорю: «Так ты постригись для какой-нибудь роли». Она такая: «Для какой-нибудь?» Я отвечаю: «Юль, ты сейчас серьезно? Если ты… я буду только счастлива”. Юля по-честному всю роль, до кожи на себя примеряет. Она взяла и остригла свои прекрасные волосы, из принцессы превратилась в девчонку из панельки, которая чего-то хочет, куда-то стремится, у нее куча проблем. Такая вот история, и, конечно, я счастлива, что Женя с Юлей у меня вместе. 

В фильме папа девочки, которая тоже боится разочаровать маму, – грозный военный начальник, который обитает в бункере. Когда заходишь к нему в кабинет, нужно сдавать мобильный телефон. Это случайно так вышло или ты что-то хотела рассказать про сегодня?

Хотелось придумать свой мир, уйти от “папа девочки с утра до вечера работает в башне “Москвы Сити”. Я ведь родилась в Северодвинске, у меня папа – подводник. Поэтому пришел в голову бункер, подводная лодка, люди в красивой парадной форме, как это было по праздникам. Это мои детские воспоминания. 

Что тебе помогает сохранять себя сегодня? Дает надежду и силы? 

Семья. Есть те, о ком нужно заботиться. Культура. Кино, театр, история. Я много изучаю литературу, смотрю исторические фильмы, слушаю лекции по истории. Сейчас вот – Паола Волкова и ее лекции по истории эллинского мира, театру. Мне очень запомнилось выражение “нужно очеловечиться”. Греки стремились к очеловечеловечиванию. Театр, культура, умение вести диспут – он говорили так - нужно убить в себе Кентавра. Убить в себе зверя и стать на более высокую ступень развития. Мне кажется, сейчас это универсальный рецепт.