Впечатления о заседании 16 мая
Вот мы и дождались появления на заседании одного из представителей судмедэкспертизы, сделавшей заключение о тяжести причиненного вреда здоровью Кистерского и Мизгирёва.
Ожидали, что это будет специалист-психиатр, который должен быть в команде судмедэкспертизы и имеет компетенцию в вопросах определения степени тяжести психических заболеваний. Но на заседании была представлена клинический психолог, кто не имеет необходимой компетенции в этих вопросах.
Прокурор перед допросом женщины-психолога зачитала результативную часть судебно-медицинской экспертизы Кистерского и Мизгирёва, чтобы получить подтверждение от специалиста результатов этой экспертизы.
И подтверждение, конечно же, было получено, ведь под заключением экспертизы одна из подписей принадлежала приглашённому на заседание клиническому психологу.
Мы же при зачитывании результативной части экспертизы услышали уже знакомую нам обвинительную бредовую фантасмагорию на тему применения нами к Кистерскому и Мизгирёву манипулятивного организованного психологического насилия в форме обесценивания, контроля, газлайтинга, игнорирования, изоляции, шантажа, запугивания, психологических манипуляций, что в сочетании с постоянной физической и психологической депривацией (система жёстких лишений и ограничений) и не проходящим состоянием тревоги, утраты собственной социально-экономической самостоятельности способствовало снижению критичности мышления и восприятия происходящий событий как насильственных и привело к возникновению и у Кистерского, и у Мизгирёва стойкой дезадаптации, послужившей причиной возникновения у Кистерского психического расстройства в форме тревожного расстройства, а у Мизгирёва – психического расстройства в форме расстройства режима сна и бодрствования, что согласно п.6.8 медицинских критериев определения тяжести вреда классифицируется как тяжкий вред здоровью…
После прокурорского допроса пришёл наш черёд задавать вопросы судмедэксперту. Из попыток уяснить факты наличия психических расстройств у этих потерпевших получилось, что такие вопросы не в компетенции клинического психолога, их надо задавать другому специалисту. Конечно, в таком случае осталось непонятным, для чего стороной обвинения приглашался на заседание клинический психолог?
Из общения с судмедэкспертом мы узнали, что она по три раза проводила клинические интервью с Кистерским и Мизгирёвым. Впечатления психолога от этих интервью тоже являлись аргументами к выводам судмедэкспертизы. А вот материалы этих интервью не были представлены в текстах судмедэкспертизы в материалах дела.
Узнали мы и то, что эти интервью, касающиеся жизни Кистерского и Мизгирёва в общине, их состояния, социальной адаптации проводились только с ними, но ни с кем из их родных и близких, хорошо знающих жизнь и состояние Кистерского и Мизгирёва.
Показалось странным, что судмедэксперт не помнит, не знает, какие медицинские документы этих потерпевших исследовались судмедэкспертизой. Странным увиделось и то, что эти медицинские документы, вроде как существующие и исследованные, не упоминаются в текстах судебно-медицинской экспертизы…
Возможно, так и должны вести себя на судебных заседаниях эксперты, отвечающие за профессиональность и этичность своей экспертизы, но мы, как малоопытные подсудимые («чайники»), остались в недоумении.