Впечатения от концерта OLIGARKH 19 февраля 2017 года

Сами ребята из OLIGARKH как-то назвали свою музыку "галлюцинацией русского человека". Галлюцинация - это "образ, возникающий в сознании без внешнего раздражителя". Однако об их музыке совершенно нельзя сказать, что она появляется "без внешнего раздражителя". Или что их творчество "обман, ошибка, погрешность восприятия всех органов чувств, когда (человек) видит, слышит или ощущает то, чего нет на самом деле".

Ребята делают коммерчески успешный проект, чего, в общем, они и не скрывают. И они делают откровенно "продукт на экспорт". Составляющая коммерческого успеха в том, что производимый продукт могут купить (в прямом и переносном смысле) люди, принадлежащие к совершенно различным лагерям: не случайно из интервью в интервью ребята повторяют, что их музыку хвалил и Дмитрий Энтео, и Надежда Толоконникова. В тоже время то, что они делают представляет собой достаточно стандартный лубок и для западного потребителя: всё то же православие (которое с одной стороны экзотизировано, а с другой в настоящее время выступает как определённая сила консервативной реакции), народные песни, balalajka, kokoshniki, medvedi, matreshki, vodka, Чайковский (который, как известно как и Пушкин, "наше всё", но "любим мы его не за _это_") и пляшущий Ельцин...

В современном мире уже давно нет различия между "творчеством" и "продуктом потребления". В действительности, этого различия не было практически никогда: коммерчески успешное творчество по умолчание вписывается в систему потребления. Вопрос в том, что для автора является ведущей мотивацией, за чем он идёт: за желанием выгодно продать свой товар или за желанием творческого самораскрытия. OLIGARKH'у пока удаётся успешно балансировать между одной и другой крайностью и, вероятно, в этом и заключается ещё один из "секретов" их успеха.

И успех OLIGARKH'а безусловен. Свидетелем тому я был сам на их выступлении 19 февраля в "Авроре": зал был полон и публика встречала и провожала группу очень горячо. И успех этот не вызван галлюциногенным эффектом их творчества. Скорее, наоборот, их творчество слишком реальное (гиперреальность): практически каждый сможет узнать в нём... нет, не себя, но тот "культурный код", который и есть современная аутентичная российская массовая культура. Та самая массовая культура, которая узнаётся и продаётся, в том числе и западному потребителю. Только для внутреннего рынка всё это сдобрено кадрами из советской хроники и советских же художественных фильмов.

Творчество OLIGARKH'а терапевтично для российского зрителя/слушателя. Большинство из нас травмировано нашим прошлым и продолжаем травмироваться об наше настоящее. Во время концерта OLIGARKH'а можно пережить катарсис, мистический экстаз, множественные инсайты, закрытие различных гештальтов, а также прочие психотерапевтические прорывы.

Культурологически тот перфоманс, который ребята производят интересен своим избыточным постмодернизмом, который грозит сорваться в китч, но удерживается от этого благодаря чёткому расчёту авторов. Избитый мем о "России, которую мы потеряли" многократно возвращался ко мне во время всего этого действа: слишком много и слишком разные России нами были потеряны (православно-имперская, советская, либеральная 1990-х). При этом все эти "потерянные России" были ничем иным как "возвышенным объектом идеологии", т.е. симулятивным фантазмом, который нам необходим для защиты от столкновения с чудовищной и травмирующей реальностью. Многократно помноженные друг на друга эти фантазмы, в итоге, и создают гиперреальность, подобную гиперреальности Матрицы. И потребитель созданного продукта сам волен выбрать, что ему с этим делать: то ли набухаться и поржать над тем какой прикольный продукт был предложен, то ли пуститься в расшифровку той интертекстуальности, в которую ты был погружён. На практике оба этих подхода не являются взаимоисключающими и могут дополняться множеством иных индивидуальных стратегий.

Успех творчества OLIGARKH'а объясняется своевременностью: если бы оно появилось не здесь и не сейчас оно не имело бы всей той аудитории, которая у него есть сегодня. Троп времени и места для этого продукта массовой культуры оказывается решающим, поскольку потребитель оказался готов потребить именно такой продукт и именно в такой упаковке. OLIGARKH'а нельзя заподозрить в "оскорблении чувств верующих". Но, с другой стороны, нельзя их заподозрить и в сподвижничестве клерикализации общества.

Творчестве OLIGARKH'а симптоматично, в том смысле, что оно описывает, воспроизводит тот симптом-комплекс, в который погружён (отечественный) потребитель этого продукта. И этот потребитель не является самостоятельным субъектом: он создан из той травматической гиперреальности, которую в своём творчестве воспроизводит OLIGARKH. Всё, что остаётся потребителю - это многократно проживать свою травму, (возможно), тем самым, освобождаясь от неё и через это обретая свою субъектность.

Вовлекая потребителя с различными идентичностями в созерцание своей травмы и заигрывая с его чувством собственной значимости, OLIGARKH становится проводником амбивалентности: с одной стороны воспевая диктатуру как любовь любящего неимеющую границ и преград, а с другой стороны приглашая к дионисийскому буйству свободы, которая также лишена границ и преград. И то, и другое приводит к трансгрессии и индивидуального, и коллективного через боль и наслаждение невозможности достигнуть ни любви, ни свободы в мире тотальной идеологии.

В результате творчество OLIGARKH'а оказывается универсальным (в локальном пространстве-времени) средством для подрыва идентичности, поскольку оказывается, что любая идентичность является продуктом идеологии, а любая идеология оказывается по умолчанию тоталитарным проектом, даже если она прикрывается лозунгами о свободе.

Иными словами, OLIGARKH прорывает ткань современной российской аполитичности высвечивая фундаментальное недоверие к любой идеологии: слишком болезненны не прожитые предыдущие травмы, которые не позволяют сформироваться новому массовому политическому субъекту.

24 феврая 2017 г.