Возвращение в сад земных наслаждений

Мы здесь уже были. Если вас с нами не было, почитайте о том, как Иероним Босх изобразил мучения грешников на правой панели своего триптиха. И возвращайтесь. Сегодня пойдём туда, где конец света ещё не наступил, и грешники только зарабатывают грядущие истязания.

Центральная панель триптиха самая большая и насыщенная. Люди здесь стоят на головах, рыбы летают по небу, птицы живут в воде, а фрукты вырастают до размеров человека. Это изменение богоданной иерархии свидетельствует о раздутости и непомерности людских страстей и желаний. Грех отменяет естественный порядок вещей, установленный Богом. Иероним постарался изобразить все грехи мира, по крайней мере сексуального толка. В саду каждый по-своему придаётся вкушению запретных плодов: блуду, извращениям, гомосексуальности, скотоложеству — всевозможным усладам плоти, за которые на следующей панели, в аду, будет по-своему истязаем.

Даже бегло взглянув на картину, средневековый человек сразу понимал, о чём пойдёт речь. В средневековой повседневности сад — это топос совершенно определённого значения и с конкретной семантикой. Это территория куртуазной любви, романтики, эротики и похоти. В саду Эдема Адам и Ева вкусили запретный плод. Босх выкручивает эту символику на максимум: нагие мужчины и женщины, как одержимые, вкушают гипертрофированные плоды и предаются телесным усладам. Сексуальны даже ягоды. Виноград, малина, клубника, земляника и вишня для средневекового зрителя имели недвусмысленный подтекст. В XVI веке при дворе испанских Габсбургов триптих даже ласково называли «Madroño» — «Земляничка». А клубника, кстати, сохранила сексуальную коннотацию до наших дней.

Как и ягоды, цветы символизировали чувственные удовольствия и одновременно — тлен и пагубу. В сцене, которая стала основой для мема про доктора, букет на самом деле хотят не вытащить из ануса, а в нём собрать — как в вазе. Что нужно вставить в анус, чтобы испытать чувственное удовольствие, мы предоставим вам домыслить самостоятельно. Что бы это ни было, тлена и пагубы не избежать.

Слева от нетрадиционных флористов их единомышленники добывают чувственные удовольствия через другое отверстие. Об этом можно догадаться, мысленно дорисовав, где находится голова человека, чья рука торчит из огромной синей ягоды и гладит рыбу. Рыба символизирует член и подтверждает догадку. Чтобы зритель не подумал, что в ягоду залезла женщина, содомит держит за длинный стебель две очень похожие на мужские яйца вишни. И, конечно кормит абсолютно счастливого грешника ягодкой именно селезень, а не утка.

Сама огромная ягода полая, минет делается внутри её шкурки. Дело в том, что в средненидерландском слово «scille» означало одновременно ссору, драку и фруктовую кожуру. Босх буквально изобразил поговорку «scille zijn» — «быть во фруктовой коже» — что в переносном смысле означало «быть в бою». Какие коннотации имел бой, догадаетесь? Правильно, эротические.

Справа над героями мема возлегает неожиданно гетеросексуальная пара — девушка и её любовник с виноградиной вместо головы. В нидерландской поэзии XV–XVI веков эта ягода — частая аллегория. К примеру, в одном из стихотворений обманутый любовник, жалуясь на ненадёжность своей девушки, вспоминает время, когда у них всё было хорошо такими словами: «я пожертвовал самую красивую ягодку с грозди виноградной на твой алтарь». Алтарь в этом контексте — вагина бесчестной любовницы; это короткая версия устойчивой поэтической аллегории «алтарь Венеры», которая в принципе многократно встречается в лирической поэзии. Виноград, соответственно, эвфемизм для пениса. Как и в некоторых других сценах, в этой Босх прямо визуализировал расхожее суждение — мужчина думает членом.

Поддержите «Высокое Средневековье», чтобы ещё раз вернуться в сад земных наслаждений — ведь мы пока не посмотрели, как на левой створке триптиха Иеронима Босха грех только зарождается.

Разобраться в символике Босха нам снова помогла Валерия Косякова, автор книги «Апокалипсис Средневековья», кандидат культурологии и доцент РГГУ.

Материалы по теме почти те же, что и в прошлый раз:
Dirk Bax, «Beschrijving en poging tot verklaring van Het Tuin der Onkuisheiddrieluik van Jeroen Bosch. Gevolgd door kritiek op Fraenger»;
Dirk Bax, «Hieronymus Bosch and Lucas Cranach. Two Last Judgement triptychs. Description and exposition»;
Cornelis Kiliaen, «Etymologicum teutonicae linguae»;
Stefan Fischer, «Hieronymus Bosch: Malerei als Vision, Lehrbild und Kunstwerk»;
Eric De Bruyn, «Hieronymus Bosch's Garden of Delights Triptych. The Eroticism of its central Panel and Middle Dutch».