Возвращение глубокой глотки из отпуска
Возвращение глубокой глотки из отпуска
Возвращение глубокой глотки из отпуска «Главная прелесть всякого путешествия – в возвращении». Фритьоф Нансен Месяц моего армейского отпуска подходил к концу, и пора настала возвращаться в Хабаровск, к месту моей службы. Конец декабря 1975 года, канун Нового года. В отпуске встречался с друзьями и одноклассниками, изрядно покуролесил и до чёртиков устал от своего чада, ей год и четыре месяца. Это чадо, научившись передвигаться, вечно куда-то лезет, её, оказывается, нужно регулярно кормить, сажать на горшок. Не укараулишь с горшком, создашь себе проблемы. Её нужно укладывать спать, развлекать, куча всяких потребностей. Летом в деревне хорошо, бросил её в ограде и пусть играет себе на здоровье, а зимой в доме это просто ужас. Всех развлечений - это тупо зрить в окно. Как назло приехав в отпуск, мать дома не застал, она заболела и лежала в поселковой больнице. Отчим, придя с работы, крутился по хозяйству, да ещё два моих младших брата, одному 8, другому 5 лет на нём. Так что мне пришлось тоже всем домашним заниматься, готовить еду. В посёлке собралось довольно много одноклассников, поэтому мы решили организовать вечеринку у кого-нибудь из наших молодожёнов живших постоянно в Хужире, что и сделали, назначив на ближайшую субботу. Я, чтобы не взваливать свою обузу на отчима, договорился с матерью, что моя дочь переночует с ней в больнице, медперсонал не возражал. Там чисто и тепло, инфекционных больных нет. Отчим, узнав об этом возмутился, зачем, мол, ребёнка в больницу, я посижу с ней, пусть будет дома. В общем уговорил, о чём я позже пожалел. Чтобы не было скучно, я купил ему бутылку водки и ушёл к друзьям. Веселье было в самом разгаре, когда начали прибегать мои братья, то по одному, то вдвоём: - Иди домой, папа зовёт. Приду домой, а отчим дёргает меня по пустякам. После третьего раза я, разозлившись, забрал дочь с собой, благо там, у друзей, были её ровесники и всё сразу успокоилось. Подгуляв, наша компания решила в одиннадцать часов вечера пойти в поселковый клуб на танцы. Дети наши уже давно спали, для моей дочери выделили чью – то детскую коляску. В этой же коляске я увёз дочь домой, когда мы шли на танцы мимо моего дома. Позже я ни как не мог вспомнить, почему дочь не занёс домой. Закатил коляску в ограду и поставил её под навесом у крыльца дома вместе со спящей дочерью, повернулся и пошёл догонять друзей. Одноклассницы ещё спросили, занёс ли я в дом ребёнка, на что я беспечно ответил, что да. А потом и ни разу не вспомнил. Поздно пришёл домой, разделся и завалился спать. Утром отчим будит и спрашивает: - Ты где оставил Оксану? - Как где? Домой занёс. - Ничего подобного, ты её бросил в коляске под навесом. Я вышел на улицу, включил свет и вижу чужую детскую коляску, а в ней Оксана лежит и плачет. Она описалась и замёрзла. Занёс её домой, раздел да растёр водкой, а когда она согрелась, уложил спать. С больной головой я не сильно всполошился о том, что могло произойти с ребёнком. Подумаешь делов-то, ребёнка спать уложил, зря, что ли я ему водку покупал. Дочь даже не то, что не простыла, а не чихнула ни разу. Вот что значит любовь к жизни. В этом году на сорок первом году жизни родила мне внучку Элю. Сейчас ей три месяца и её портретик висит на стене у компьютера, любуюсь ей. Вылитая мать в детстве. Был в Иркутске, так с рук её не спускал, лапочка такая миленькая. Не знаю, как и где, но у нас на Байкале народ к алкоголю привыкал рано, что уж этому способствовало, не знаю. Может отдалённость от цивилизации или специфика работы: море, сырость, холод, шторма, стрессы, но в рюмку заглядывать начинали рано. Конечно, приобщалась к алкоголю молодёжь не при родителях, а при сверстниках, но суть от этого не меняется. Гибли, и умирать начинали молодыми, перемещаясь из посёлка на опушку леса, на поселковое кладбище или оставались на дне Байкала. Обязательный ассортимент местных магазинов – водка, вино и хлеб. Муку по осени завозила большая самоходная баржа «Клара Цеткин», а водку и вино везли за четыреста километров автомобили полуторки, потом Газ-51, Газ-53 и другие хужирского сельпо. Перебоев с водкой не было: летом машины шли через паром, а зимой по льду и не редко водители уходили под лёд вместе с машиной и грузом, попадая в щели и пропарины во льду, в том числе Илья Черных, Виктор Корнаков, Рогалёв и другие. Местные мальчишки рано начинали бегать зимой на рыбалку на лёд, подражая взрослым. Это и приработок для дома, особенно в семьях, где не было взрослых мужиков, да и некоторая финансовая независимость от родителей. Рыбу можно было продать дома, в посёлке, приезжим или барыгам, это без нервотрёпки, но не дорого, продать в городе самому можно было дороже, но это нужно было ехать. Полёт на самолёте Ан-2 продолжительностью полтора часа стоил 8, а позже 11 рублей, поездка на пароходе «Комсомолец» стоила 6 рублей и целые сутки любуйся природой Байкала. На автобусе дёшево, всего 4 рубля и глотай себе пыль, которая набивалась в салон Пазика в течении 8 или 9 часов по разбитой, не асфальтированной дороге до Иркутска. Но до этого автобуса нужно было ещё добраться по острову почти 50 километров на попутках, переправиться на пароме до МРС. А если на Байкале шторм, то и паром не ходит, поэтому сиди на берегу и жди у моря погоды. Единственный рейс автобуса утром в 10 часов. Вот такая жизнь у островитян, поневоле запьёшь. О пьянстве это так отступление от темы, но о жизни. Так вот всё это, слава Богу, закончилось, ребёнка отвезу и сдам матери, а сам потом буду выступать только в роли помощника, в свободное от службы время. Это уже радует, не царское это дело сидеть целыми днями и ночами с ребёнком. Утром в день отъезда погода была хмурая, блеклое небо, на море шторм и даже из окна дома видно, как на Байкале гуляют свинцовые волны с белыми гребнями. Море встанет (то есть образуется лёд) ещё только в январе, а пока единственный транспорт на материк это самолёт. Мать моя, Зинаида Дормидонтовна, работает начальником передвижного узла связи на базе автомобиля Газ-51 и мотается по всем улусам острова Ольхон, но первым делом утром встречает в местном аэропорту Харанцы самолёт, принимает у экипажа самолёта и сдаёт ему почту, денежные мешки. Вот с ней мы и приехали с ребёнком в аэропорт. Здание аэропорта не большое, построенное из лафета, имеет четыре помещения и соответственно четыре входных двери. А каждое помещение разгорожено на две половины. С южной стороны дома живет начальник аэропорта Илья Сизых с семьёй, в другом помещении комнаты отдыха экипажей, где они могут и переночевать. С северной стороны в одном помещении комната начальника и другая комната с установленной там рацией. Во втором помещении касса, где продаются билеты и комната ожидания для пассажиров. Для острова это нормально, есть, где спрятаться от не погоды, но больше народ толкётся на улице, там можно курить, да пузырёк раздавить не грех. Капитальных линий электропередач на острове нет, в Хужире дизельная электростанция, в остальных крупных улусах небольшие электрогенераторы. В аэропорту тоже своя не большая электростанция, если она тарахтит, то самолёт на подлёте или в зоне. А если движок замолчал, то самолёт будет только после обеда или на сегодня всё. Если прилёт самолёта ожидается после обеда, то многие пассажиры бредут по дороге, в рядом расположенные Харанцы. Кто к родственникам или знакомым пообедать, кто заглянуть в местный магазин купить чего-нибудь. В магазине священнодействует продавец Алексей Васильевич Копылов, по местной кличке Пчеловод, мужчина не хилый, высокого роста, участник войны. Ранее работа продавцом была как раз для мужиков: отдалённые торговые точки от Онгурёна до Бугульдейки. Люд в этих местах всякий, лихой. Кто уже бывал на лагерных нарах, кто ещё только готовился. В Песчаной находился рыболовецкий лагерь НКВД СССР, скорее всего лагерный пункт (ЛП) или лагерная командировка (ЛК) от основных лагерей ИТК за Байкалом. Товары для магазинов и киосков завозили на катерах и лодках, так что жизнь продавцов была не из лёгких и опасных. Как-то Алексей Васильевич Копылов решил развести пчёл на Ольхоне и приобрёл на материке несколько семей. Травы у нас не высокие, но цветы очень душистые. Привёз домой пчёл, установил улья и открыл летки поутру. Пчёлы разлетелись на сбор, но домой уже не вернулись. Поднялся ветер и всех пчёл разметало в разные стороны, так что затея с пчеловодством провалилась, а кличка Пчеловод прилепилась на всю долгую его жизнь. Приехали мы с матерью в аэропорт, это недалеко всего 8 километров по вязкой песчаной дороге, но в будке машины, где только узенькая лавочку у кабины, летаешь, как биллиардные шары по столу, да ещё пыль, которая лезет в щели. Десять часов утра, деловито стучит движок электростанции, значит, самолёт приходит по расписанию, что матушка и подтвердила, зайдя к начальнику аэропорта. Оставив на улице мать с внучкой, я тоже зашёл в помещение начальника, где мне ещё с детства нравилось бывать. Там включена рация, в динамиках потрескивает эфир, временами слышно переговоры диспетчеров УВД Иркутска с экипажами самолётов или с другими аэропортами местных воздушных линий в радиосети. А вот сам начальник аэропорта запрашивает диспетчера Иркутска: - Алмаз – Визгун?! Сквозь шум эфира слышно голос диспетчера, который отвечает, что и второй борт на Хужир уже вылетел. У меня билеты транзитом до Хабаровска взяты заранее, и мать ещё вчера зарегистрировала мой билет на первый рейс, но тут выясняется, что мне крупно сегодня не повезло. Самолёт, прибывший первым рейсом должен лететь до Онгурёна, если там есть пассажиры или они летят из Иркутска. А пассажиры сегодня в Онгурёне есть, да плюс к тому экипажу самолёта поставлена иркутскими начальниками задача приобрести рыбу - омуль. С рыбой в конце декабря проблема. Осенью сети ставят на большую глубину, мест для ловли не густо, а тут ещё шторма перед ледоставом. Местные жители все знают, что лётчики возят рыбу, как для себя, так и для начальства, да и мы сами никогда с пустыми руками в город не едем. Самолёты Ан-2 в основном все грузопассажирские, в салонах самолётов неистребимый запах выхлопных газов двигателя, топлива, химикатов для опыления полей, солёной рыбы, тузлук которой (рассол) течёт из сумок и мешков, оставляя бурые пятна на полу и отвратительный запах в воздухе. А ещё запах блевотины. Люди, которые не переносят качки, болтанки в самолёте, устраиваясь на свои места, первым делом ищут глазами гигиенические пакеты из коричневой крафт-бумаги с эмблемой аэрофлота. Берут несколько пакетов, соизмеряя количество штук, с количеством содержимого желудка и длительностью полёта. Иногда экипаж забывает запастись пакетами и тогда страдальцы мечут свою пищу в свои сумки или просто на пол. И так самолёт из Иркутска пришёл по расписанию, выгрузили пассажиров и почту, экипаж оформил необходимые полётные документы. Вот, уже захлопнулась дюралевая дверь «аннушки», запустили двигатель, пробежка по полю в сторону пионерского лагеря, разворот и самолёт после занятия исполнительного старта, взревев двигателем, взмывает в небо, взяв курс на Онгурён. До Онгурёна километров 80, он в зоне видимости нашего глаза, у подножия Приморского хребта. На аэродроме наступила тишина, слышно только, как ветер свистит в кроне корявой большой лиственницы стоявшей у крыльца здания аэропорта, на вершине, которой полощется «полосатая колбаса» указателя направления ветра. Мать моя, забрав прибывшую почту, попрощалась с нами и уехала на машине в Хужир, ей некогда, рабочий день в самом разгаре. Остров Ольхон примерно на половину с восточной стороны покрыт лесом, а западная половина горно - степная, да ещё пески от Хужира на север острова, так что это сторона продувается всеми ветрами, со всех направлений. Да ещё хорошо просматривается вся акватория Малого моря, до Приморского хребта 10-12 километров. В хороший бинокль можно увидеть медведя «идущего до ветра». На ветру стоять холодно и я с дочерью ушёл в комнату ожидания. Время замерло. Вот снова зашевелился народ и потянулся к выходу, садится самолёт второго рейса. Открылось окошечко кассы, и кассир Надя Сизых провела регистрацию пассажиров на второй борт. Вышел с дочерью на улицу, закурил, смотрю на вновь прибывших пассажиров идущих от самолёта. Друзей и одноклассников никого нет. Навстречу прибывшим, двигаются с сумками, те, кто вылетает, чтобы занять места в самолёте. Погода портится на глазах, изменилось направление ветра, и пилоты долго у начальника аэропорта не задерживаются, торопливо выходят обратно, на ходу застёгивая меховые куртки. Треск двигателя, самолёт катится на взлётное поле и поток воздуха от его винтов гонит тучи пыли и мусора на стоящих у лиственницы людей. Вот самолёт замер, потом взревев двигателем, после короткой пробежки оказался в воздухе и, набирая высоту, исчез над кронами деревьев, в сторону Хужира и опять наступила тишина. Я так рассчитывал, что прилетев в Иркутск первым рейсом, ещё успею съездить к своей сестре, живущей в городе, а потом уж поздно вечером уеду в аэропорт, чтобы лететь в Хабаровск. Но мы полагаем, а Господь располагает. Самолёт надолго задержался в Онгурёне, лётчики никак не могли найти рыбу, но вот уже самолёт на подлёте и в динамиках рации слышен голос командира «аннушки» запрашивающий условия посадки. Нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Ветер крепчает, небо в сизо-чёрных облаках вызывает неприятные ощущения, навевая тоску. Кажется, что море и небо сливаются в одно целое. Самолёт сел и подрулил на стоянку. Пилоты выключили двигатель, но остаются на своих местах, а мы же, небольшая кучка пассажиров, торопливо направляемся к самолёту и занимаем свободные места на жёстких сидениях, расположенных вдоль бортов. Дюралевые сидения раскладные и упираются ножкой в небольшой желобок в полу. Бывает, что неправильно закрепив стойку сидения и с размаху плюхнувшись на него попой, оказываешься на грязном полу. В нашем самолёте 12 мест. Я с дочерью на руках устраиваюсь на сидении по правому борту у кабины пилотов, предварительно защёлкнув на своих коленях свободно болтающийся ремень безопасности. Входная дверь закрыта, лётчики запустили двигатель, вырулили на взлётную полосу и взлетели. Дверь же в кабину пилотов, обычно, никогда не закрывается и пассажирам прекрасно видно, как происходит управление самолётом, слышны переговоры лётчиков. Сегодня пилоты серьёзны и собраны, у обоих руки на штурвалах, то есть управляют в четыре руки и четыре ноги. Болтанка началась сразу же после взлёта, низкая облачность закрыла Приморский хребет с правой стороны, вдоль которого мы летим, не видно в иллюминатор и Байкал внизу. В самолёте прохладно, отопление в нём не предусмотрено, остро воняет рыбой, застарелыми выхлопными газами и как я уже сказал блевотиной. Спутник наш, здоровенный бурят, лет тридцати из Онгурёна, пьяный в хлам, ведёт себя развязано, матерится и пытается ходить по маленькому салону, а потом закуривает. Второй пилот, уловив запах дыма, поворачивает голову и, стараясь перекричать рёв мотора, говорит буряту, чтобы он немедленно потушил сигарету. Но бурят не реагирует и как говорится, в ус не дует. Тогда командир делает самолётом горку и отдаёт штурвал от себя, самолёт проседает в воздухе. Лицо бурята становится пунцовым, а щёки надуваются, видимо содержание его желудка подступило к горлу. Он задом пятится к своему месту, с размаху падает на него, и с дико выпученными глазами плюнув в ладонь, тушит сигарёту. Полная женщина бурятка, тоже из Онгурёна, она летит до Еланцов, пункта первой посадки, вдруг засуетилась, раскрыла гигиенический пакет, и судорожно содрогаясь всем телом, уткнулась в пакет лицом. Остальные пассажиры посмотрели на страдалицу и быстро отвернулись в сторону, чтобы избегнуть соблазна последовать её примеру. На меня болтанка не действует ни на море, ни в воздухе. Я летаю на самолётах ещё с пятилетнего возраста, в 1959 году зимой первый раз летел с родителями на дугласе из Туруханска до Красноярска, а потом на многих типах самолётов и никогда не «травил», даже изрядно перебрав в компании, но сам вид этого неприятен, да и запах тоже. Женщина закончила, закрыла пакет и вытерла рот, потом виновато оглядела спутников, как бы извиняясь за свою не сдержанность. Обычно полёт Ан-2 от Еланцов до Хужира занимает всего полчаса, это сто километров, а в этот раз мы летим уже минут сорок, и пилоты не предпринимают попытку садиться. Нет, всё - таки мы на подлёте, слышно, как убрали обороты двигателя, и самолёт, сваливаясь на левое крыло со снижением проваливается в яму среди гор, в которой расположены Еланцы, для захода на посадку. Аэродром расположен в небольшой долине, прямо за селом Еланцы и вдоль окраины домов колхоза «Улан-Анга». Увидев, как голая гора, буквально наплывает скалами на иллюминатор самолёта, женщина бурятка испуганно от него отпрянула и упёрлась в борт руками, в одной из которой пакет с содержимым желудка. Потом заметив, что все на неё смотрят и смеются, она, покраснев от смущения, оттолкнулась руками от борта, тоже засмеялась и опять удобнее устроилась на сидении, замерев в ожидании посадки. В Еланцах вышла половина пассажиров прилетевших в районный центр Ольхонского района, а оставшиеся шесть человек включая моё маленькое чадо, после небольшой задержки, продолжили свой полёт. Теперь уже без посадки до самого Иркутска, самолёт полупустой и кажется, что стало холоднее. Я прилетал в военной форме и с каждой минутой в офицерской шинели становится не уютно, поэтому невольно передёргиваешь плечами. Под крылом самолёта тайга, но в иллюминаторы ничего не видно, сизая пелена облаков. Ветер встречный, болтанка, через стекло видно, как от напряжения вибрируют растяжки между крыльями самолёта. Народ в салоне кто задремал, кто просто смежил веки, в самолёте сумрак, успокоился наконец-то и бурят. Откинулся спиной на борт, сидит, широко расставив ноги и спит. Сидя у меня на коленях спит и моё чадо, болтанка её убаюкала. Я тоже закрыл глаза и уснул. Вдруг во сне я чувствую, как сидение уходит из-под меня куда-то вниз, а меня неведомая сила поднимает к верху, и я головой в шапке ударяюсь о дюралевую трубу, идущую вдоль борта самолёта на уровне человеческого роста, за неё можно держаться, как в автобусе. Под собственной тяжестью лечу вниз, не выпуская из рук дочь уже с открытыми глазами, ногами сбиваю стойку своего сидения и, удерживаемый ремнём безопасности, оказываюсь на полу. Те, кто был пристёгнут ремнём, остались на местах, а буряту не повезло. Я вижу, как он летит с вытаращенными от страха глазами на наш борт, потом на пол, его складывает в калачик и он кувыркается в хвост самолёта. Со всей силы бьёт ногами в дверь, закрывающую хвостовой отсек, куда сходятся тяги рулей высоты и поворота. От удара дверь раскрылась, и он продолжил своё кувыркание. Смотрим, как он на карачках выбирается из отсека с выпученными от ужаса глазами и в таком положении передвигается к своему сидению, хватается за него и, поднявшись на ноги, занимает своё место. Придя в себя, быстро ориентируется, подгоняет ремень по себе и пристаёт с расспросами к соседям, что случилось. Все пожимают плечами, никто не знает, что произошло. Мне тоже стоило большого труда, пристроив не проснувшуюся дочь на соседнее сидение, освободившись от ремня, подняться и привести сидение в нормальное состояние. Летим, болтанка не прекращается. Смотрю на часы, четыре часа дня, а темно, будто вечер наступил, зимний день короткий, да ещё непогода. По времени мы уже должны быть в Иркутске, а его ещё нет, но вот кажется, самолёт пошёл на снижение. Точно снижаемся, стало видно землю, но это не Иркутск. Батюшки, да это ещё только Усть-Орда, от неё до Иркутска семьдесят километров, в доброе время полчаса полёта. Зачем и почему? Усть-Орда это запасной аэродром, как для маленьких самолётов, так и для больших. Вечереет, а у меня транзитный рейс ночью в Хабаровск, если вдруг останемся до утра. Междугородние автобусы мимо уже все прошли. Как быть? Самолёт сел и зарулил на стоянку. Пилоты, выходя из самолёта всех успокоили, что сейчас дозаправят топливом, и мы перелетим в Иркутс Неистовая оргия с двумя дерзкими сучками Любите
Две сочные подруги с большими сиськами
Голые девушки черно белые фото
Голое порно на турниках фото