"Воспоминания Сергея Рахманинова, записанные Оскаром фон Ризеном"

На этих страницах я хотел бы выразить искреннее сочувствие моим бывшим ученикам и попросить у них прощения за свои уроки. Теперь я понимаю, как они страдали.

***

Странно, насколько ярче и живее я помню все, что касается моего детства и консерваторских лет, чем то, что случилось позже, даже совсем недавно. У меня складывается ощущение, будто чем дальше, тем меньше и меньше у меня находится поводов для разговора.

***

Если я играл хорошо, то получал щедрое вознаграждение: из соседней комнаты "публика" бросала мне разные приятные вещи — конфеты, бумажные рубли и прочее. Я был в восторге. В наказание же за скверное поведение меня сажали под рояль.

***

С самых первых дней мы были приучены к тому, что "для всего есть свое время". Кроме подробного расписания уроков строго определенные часы отводились игре на фортепиано, гулянию, чтению, и только чрезвычайные обстоятельства могли нарушить этот четкий распорядок.

***

Мысль, что сын станет музыкантом была невыносима для отца, так как потомку знатного дворянина совершенно не подобало заниматься такой "пролетарской" профессией.

***

Только тщательнейшие расчеты и жестокая экономия могли спасти положение. Этот режим никак не подходил к хрестоматийно прославленной щедрости русского характера.

***

В Москве основой жизненного уклада оставались уют и удобства. Там носили длинные бороды и кутались в собольи шубы; там называли императора "царем-батюшкой" и не обсуждали его поступков. В то же время в Петербурге гладко брились, носили расшитые золотом мундиры, вместо сытных обедов затягивали потуже ремни, чтобы купить пару новых перчаток, и говорили о царе "Его Величество". Легко представить себе, к каким высокомерием взирали петербуржцы на патриархальных москвичей и с какой насмешливой иронией относились москвичи к напыщенной поверхности и пустоголовости обитателей столицы на Неве.

***

"Если бы в аду была консерватория, если бы одному из ее даровитых учеников было задано написать программную симфонию на тему семи египетских язв и если бы он написал симфонию вроде симфонии г. Рахманинова, то он бы блестяще выполнил свою задачу и привел в восторг обитателей ада."

***

Меня парализовала апатия. Я ничего не делал и не находил ни в чем удовольствия. День за днем валялся на кровати и вздыхал по конченной жизни. Единственное занятие состояло в нескольких уроках по фортепиано, которые я вынужден был давать, чтобы как-то просуществовать. Такое прозябание, столь же утомительное для меня, как и для окружающих, длилось больше года. Я не жил — я вел растительный образ жизни, лодырничал и ни на что не надеялся.

***

В своем невежестве и святой невинности, я был совершенно убежден, что артист, который выходит на сцену, чтобы петь в опере, обязан знать ее так же хорошо, как дирижер... Я представления не имел о потрясающем отсутствии понимания музыки, характерном для большинства певцов, которые во всей опере не знают ничего, кроме своей партии.

***

"Какого черта, что вы пытались спеть?! Вы что, не знаете, что такое традиция?!"

***

Конечно, главной проблемой оставались деньги, потому что их наличие позволяло разрешить и все остальные.

***

Рахманинов не был человеком, склонным к уступкам в тех случаях, когда считал себя правым. В вопросах, касающихся искусства, он никогда не шел на компромиссы.

***

Ничто не вызывало в Рахманинове большего отвращения, чем поругание чернью самых прекрасных человеческих идеалов, личной свободы. Так как ему самому была свойственна строжайшая дисциплина и каждое достижение, явившееся плодом напряженной работы, вызывало в нем восхищение, он был не способен проявить малейшую терпимость к тому, что он называл "недостатком дисциплины".

***

– У вас, молодой человек, огромное будущее.
– Почему вы так решили?
– Это написано на вашем лице.

Чехов — Рахманинову

***

Ничто не помогало мне больше, чем одиночество. По-моему, сочинять можно только в полном одиночестве и в полной изоляции от внешних обстоятельств, которые могут спугнуть спокойный ход мыслей.

***

Я не принадлежал к тем, кто слеп к действительности и снисходителен к смутным утопическим иллюзиям... Анархия, царившая вокруг, безжалостное выкорчевывание всех основ искусства, бессмысленное уничтожение всех возможностей его восстановления не оставляли надежды на нормальную жизнь в России.

***

Я никогда не мог разобраться, в чем же состоит мое истинное призвание, кто я — композитор, пианист или дирижер. Эти сомнения преследуют меня и по сей день... Теперь, когда большая часть моей жизни уже позади, я постоянно терзаюсь подозрениями, что, выступая на многих поприщах, может быть, прожил свою жизнь не лучшим образом. Согласно русской пословице, я "погнался за тремя зайцами". Могу ли я быть уверен, что убил хотя бы одного из них?

***

Каждое истинное произведение искусства — это отражение личности его создателя, и не только в ограниченном масштабе, как реакция на отдельные внешние или внутренние побудительные начала. Существует общий дух, пронизывающий все произведения художника, вплоть до самых, казалось бы, незначительных.

***

Существуют такие натуры в музыке — это могут быть только индивидуальности гигантской внутренней силы, — которые не могут быть счастливы вне борьбы, для кого в шуме и ярости страстного конфликта заключается смысл жизни. Но существуют и другие, чья более благородная натура не позволяет им присоединиться к уличным скандалам ради чести их искусства. Они спокойно стоят и ждут, пока скандал уляжется. И только после того, как его время истекло и восстановился мир, выясняется, что их позиция была верна с самого начала. Именно таков Рахманинов...

Литературный журнал "Вам, чтецам": https://t.me/vamchtetsam