Воспоминание

В один из тех жарких июньских дней, когда стрелка часов едва начала свой путь к девятке, а термометр за кухонным окном уже показывал 29 градусов, я понял, что больше не смогу выдавить из себя ни слова. Бессонная ночь за ноутбуком принесла текста на полторы серии очередного сериала про ментов и бандитов, а значит я стал немного ближе к гонорару и починке кондиционера - работать в жару было совершенно невозможно. Я ещё раз посмотрел на ровные строчки текста на экране, после чего махнул рукой - не буквально, а про себя - и одним движением скрутил таймер у тикающей помидорки. В своё время, только узнав про технику Pomodoro, я обошёл с десяток хозяйственных магазинов, чтоб найти таймер именно в виде этой ягоды/овоща, и был крайне доволен результатом - производительно выросла не в разы, конечно, но текста я стал выдавать стабильно больше.

Я надел широкие шорты, засунул ноги в шлёпанцы и пошёл в магазин напротив за сигаретами. Пятерочка встретила меня приятной прохладой и пустыми залами, где я нашёл на полке минералку Раифский источник, а на кассе попросил синий ЛМ. Скучающая уже с утра продавщица предложила на выбор пачку с раком и пачку с инсультом, но, будучи человеком не суеверным, я взял ту, что ближе, расплатился наличкой и с огромным трудом покинул магазин.

Жара мгновенно окутала меня, футболка прилипла к телу и стало так мерзко, что я бодрым шагом и поспешил к родному подъезду, где и встретился с моими соседями напротив - дядей Вовой и Колькой. Дядя Вова, на самом деле Владимир Александрович, был мужиком лет пятидесяти, сухим и крепким настолько, что его рукопожатие было сродни попаданию в тиски. Дядя Вова каждые утро и вечер, невзирая на время года, погоду и прочие обстоятельства, выходил на прогулку. Раньше он бегал трусцой, но потом в один момент пропал на три месяца и вернулся с костылём. Как рассказывал сам дядя Вова, его подвело больное колено, была операция, врачи запретили бегать и с тех пор дядя Вова просто ходил вокруг дома. Колька, он же барон Николас Альберт фон дер Лойне Третий, был кобелём породы сиба-ину, призёром выставок и просто задорным шерстяным шалопаем. Кольку завела дочка дяди Вовы, потратив в общей сумме тысяч пятьдесят долларов - цену однушки в Ступино, где я родился и вырос, а когда её муж получил релокацию в Грузию - спихнула собаку отцу. Дядя Вова с Колькой подружились, собачий барон оказался на удивление хорошо воспитан, дружелюбен и никакими заскоками, свойственными собакам ценой в иномарку, не обладал. Разве что питался сиба-ину исключительно элитным кормом, но его привозил каждый месяц улыбчивый курьер в форменном комбинезоне, что, впрочем, не мешало псу воровать колбасу с бутербродов. Дядя Вова пытался объяснить барону, что раз в квартире их двое, и сам дядя Вова колбасу не брал, то её точно взял Колька, но пёс придерживался верной стратегии защиты - молчанию - и тем отводил от себя все обвинения.

В то утро дядя Вова разложил на скамейке небольшую шахматную доску и играл сам с собой, а при виде меня дружелюбно предложил партейку. Отказываться я не стал. Шахматистом мой сосед был сильным, хотя имел недостаток - излишнюю любовь к сицилийскому дебюту. Эндшпиль он, впрочем, отыгрывал мастерски, не раз ловя меня на зевках и переворачивая в свою пользу даже самые отчаянные партии. Мы ходили быстро, почти в режиме блица: я хотел закончить партию до того, как опустеет бутылка с минералкой, а дядя Вова просто не любил долго думать. С земли за нашими действиями с любопытством следил Колька и в его умных глазах читалось, что он бы выиграл эту партию в три хода, да только не хочет мешать нам получать удовольствие.

Уже под конец игры на дороге напротив подъезда остановилась грузовая Газель с эмблемой ПЭК на борту и наклеенной на дверь георгиевской лентой в виде латинской буквы Z. Из машины вышел водитель в тельняшке, с загорелыми до черноты руками, и юнец в очках. Юнец взял небольшую коробку, кило на три, не больше, после чего отправился к домофону. Там его пустили сразу после первого гудка, даже не спрашивая, и курьер растворился в темноте подъезда. Я так отвлёкся на эту картину, что зевнул пешку и следующие две минуты тщательно продумывал каждый свой ход.

Вывел меня из концентрации громкий шум. Симпатичная девушка в строгой офисной одежде и с голосом базарной хабалки снимала Газель на телефон, попутно что-то рассказывая своим подписчикам. Я уловил лишь слова "рашизм", "санкции" и "уволить". Водитель лениво курил и молча плевался на асфальт, из-за чего девушка пришла в ярость и словно фурия обрушила на вращателя баранки свой праведный гнев. За считанные секунды она умудрилась назвать его последователем фашистской идеологии, палачом, убийцей и поедателем, почему-то конских, фекалий, после чего потребовала содрать букву, иначе она будет жаловаться в руководство компании. Водитель парировал это одним словом "коза" и предложил девушке вступить с ним в оральный половой акт. Девушка аж взвизгнула, подпрыгнула месте, после чего нервно убрала телефон и ушла. Водитель дождался курьера, сел в Газель и уехал. Я же с треском проиграл партию.

Когда стало совсем тихо, дядя Вова сложил шахматы обратно в коробку и без каких-то прелюдий предложил мне выслушать историю. Истории я любил, в моей работе они сильно помогали, так что я достал телефон и спросил разрешения записать её на диктофон. Сосед согласился, потрепал собаку по голове, после чего ровным голосом начал рассказывать.

***

Моя первая командировка на Кавказ была в начале 2000-го года. К тому времени я служил в армии уже три года, дорос до замкомвзвода, но подумывал о том, чтобы уволиться - денег почти не платили. Юлить и как-то пытаться соскочить с командировки, впрочем, не пытался. Все наши ребята ехали и мне бы было просто стыдно перед ними.

Сначала мы приехали в Хасавюрт, оттуда вертушками в Гудермес, где нам поставили задачу: в Шатойском районе окружили крупную банду, которая за месяц до этого ушла из Грозного и со дня на день готовилась вырваться из-под бомбежек и обстрелов в Грузию. Мы же должны были отрезать им путь. Быстрым маршем наш усиленный взвод вышел на позиции, после чего почти три дня мы сидели на вершине горки и даже вступили в бой с какой-то разведывательной группой, после чего нам приказали сниматься. Оказалось, что боевики прорвались на позициях соседей - десантников-псковичей, полностью уничтожив целую роту молодых ребят.

В Гудермесе все были подавлены, про бой десантуры с чехами ходили какие-то совершенно дикие слухи, но все сходились во мнении, что командование за взятку просто продало солдат. В такой обстановке я отпросился у командира в город за кое-какими деталями для сломанной рации. Детали я купил быстро, но рано возвращаться не хотелось, тем более, что времени мне дали до вечера. Так что я купил на остатки денег целый пакет пломбира и встал возле КПП, дразня дежурного - моего земляка - беспечным видом и брикетами мороженного. 

Впрочем, возле КПП был не я один. Там стояла группа журналистов: интеллигентного вида мужчина лет сорока, почти профессор, с благородной проседью на висках, роговыми очками и в дорогом иностранном пальто; молодая девушка, явно студентка, с платком на голове и типично рязанскими чертами лица; а так же толстяк-оператор в спортивном костюме. Журналисты спрашивали у выходящих солдат разрешение на интервью и почти все соглашались - кому не хочется попасть в телевизор. Профессор задавал пару общих вопросов, после чего, когда солдат расслаблялся, у него спрашивали про Великую отечественную войну - воевал ли кто из семьи. Почти у каждого солдата кто-то да воевал, и в тот момент начинался настоящий допрос. Первым делом спрашивали что бы сказали предки солдата узнав что он - солдат - является фашистом. Потом спрашивали почему солдат давит сапогом свободу чеченского народа. И добивали вопросом зачем солдат убивает чеченских женщин и детей.

Кто-то из ребят впадал в прострацию и невнятно мямлил, кто-то пускался в ответные оскорбления, кто-то просто разворачивался и уходил. В любом случае, журналисты были довольны, они обсуждали материал для документального фильма и подсчитывали на сколько ещё им хватит заряда батарей и плёнки в кассетах. Выходило, что буквально на два-три интервью.

В этот момент с проходной вышел лейтенант К...ко, командир второго взвода парашютно-десантной роты разведывательного батальона нашей дивизии, немногословный мужчина со шрамом на подбородке. Профессор подошёл к лейтенанту, попросил разрешение на интервью и, увидев кивок, завёл свою шарманку. Вот только, когда дошло до обвинений в фашизме, реакция лейтенанта было иной, чем у прежде опрашиваемых солдат. Лейтенант одним движением выхватил камеру у оператора и разбил её об голову толстяка, после чего схватил профессора за воротник дорого пальто и начал бить по лицу. Сильно и размеренно, словно паровой молот в кузнице. Если б наряд по КПП не вмешался, лейтенант К...ко наверное убил бы журналиста, а так всего лишь превратил лицо в кровавую маску.

Я без сомнения ожидал, что рано или поздно всё закончится мордобоем, но точно не в таком виде. Позже, обсуждая этот случай с нашим ротным - капитаном Е...вым - я узнал почему. Во время первой кампании колонна К...ко, тогда ещё ефрейтора, мехвода БРДМ, попала в засаду. Часть бойцов и техники смогла вырваться, а часть отсекли. Машины пожгли, бойцов пленили, после чего чеченцы отрезали солдатам головы и играли ими в футбол, а весь процесс записывали на плёнку. Эти кассеты потом в обилии продавались на рынках Грозного даже во вторую кампанию. Одну из таких кассет, не знаю, с тем случаем или с другим, я даже видел - премерзкое зрелище. Более того, капитан Е...в рассказал, что тогда, в 94-м году, к ним приезжал холёный депутат из Москвы и всячески призывал сдаваться, говоря что у чеченцев действует Красный крест и с пленными хорошо обращаются, а в армии вас ждёт лишь позор, голод и смерть.

В тот момент эта история меня не особо всколыхнула, так что ли будет точнее сказать. Были дела и поважнее. Мне казалось всё это нереальным, казалось, что журналисты просто не понимают чего несут. В 2005-м я снова увидел того профессора по телеку. Он рассказывал про геноцид чеченского народа сначала Сталиным в сороковые, а потом и федеральными войсками в девяностые и нулевые. Тогда, уже после Норд-оста и Беслана, меня по-настоящему поразило, что есть люди, которым Шамили Басаевы ближе, чем русский солдат, и русский солдат, воюющий против Шамилей, для них фашист.

Из армии я так и не уволился, отслужил двадцать лет и ушёл на пенсию.

***

Владимир Александрович прекратил свой рассказ, поднялся со скамейки и пошёл в сторону подъезда, не прощаясь. Что сказать ему я не знал. Во времена чеченских войн я ещё даже в школу не ходил, эти события прошли мимо меня. Спецоперация на Украине или же путинское вторжение, как не назови, было чем-то далёким. Я заметил лишь рост цен, что Spotify перестал принимать подписку и что в магазинах больше нельзя было оплачивать часами. Я не задумался об этом - о политике, о фашизме и о солдатах.

Дядя Вова дошёл до подъезда, повернулся ко мне и произнёс фамилию: "Ковалёв. Так звали того депутата". Я просидел на скамейке ещё с четверть часа, после чего поднялся в свою квартиру и старательно расшифровал диктофонную запись в текст. Почему-то сон и усталость как рукой сняло. Получилось всего-ничего, меньше пяти тысяч знаков. Не то, что в сценарий, в рассказ не развернуть, так что я отложил материал "настояться".

Через день я перечитал записанное. История начала казаться мне слишком прямолинейной, идущей вразрез с правилами драматургии, вбитыми пятью годами обучения в литинституте. Скинул её паре коллег в нашем чате в Телеграме, они вполне с этим согласились, так что я распечатал пару листов, подшил их в синюю папку, куда откладывал материалы "на будущее" и забыл о произошедшем.

Москва, 2022