Воскресение

LVIII

— Ну-с, je suis à vous.
[32]
Хочешь курить? Только постой, как бы нам тут не напортить, — сказал он и принес пепельницу. — Ну-с?
— У меня к тебе два дела.
— Вот как.
Лицо Масленникова сделалось мрачно и уныло. Все следы того возбуждения собачки, у которой хозяин почесал за ушами, исчезли совершенно. Из гостиной доносились голоса. Один женский говорил: «Jamais, jamais je ne croirais»,
[33]

а другой, с другого конца, мужской, что-то рассказывал, все повторяя: «La comtesse Voronzoff и Victor Apraksine».
[34]
С третьей стороны слышался только гул голосов и смех. Масленников прислушивался к тому, что происходило в гостиной, слушал и Нехлюдова.
— Я опять о той же женщине, — сказал Нехлюдов.
— Да, невинно осужденная. Знаю, знаю.
— Я просил бы перевести ее в служанки в больницу. Мне говорили, что это можно сделать.
Масленников сжал губы и задумался.

— Едва ли можно, — сказал он. — Впрочем, я посоветуюсь и завтра телеграфирую тебе.
— Мне говорили, что там много больных и нужны помощницы.
— Ну да, ну да. Так, во всяком случае, дам тебе знать.
— Пожалуйста, — сказал Нехлюдов.
Из гостиной раздался общий и даже натуральный смех.
— Это все Викто́р, — сказал Масленников, улыбаясь, — он удивительно остер, когда в ударе.

— А еще, — сказал Нехлюдов, — сейчас в остроге сидят сто тридцать человек только за то, что у них просрочены паспорта. Их держат месяц здесь.
И он рассказал причины, по которым их держат.
— Как же ты узнал про это? — спросил Масленников, и на лице его вдруг выразилось беспокойство и недовольство.
— Я ходил к подсудимому, и меня в коридоре обступили эти люди и просили…
— К какому подсудимому ты ходил?

— Крестьянин, который невинно обвиняется и к которому я пригласил защитника. Но не в этом дело. Неужели эти люди, ни в чем не виноватые, содержатся в тюрьме только за то, что у них просрочены паспорты и…
— Это дело прокурора, — с досадой перебил Масленников Нехлюдова. — Вот ты говоришь: суд скорый и правый. Обязанность товарища прокурора — посещать острог и узнавать, законно ли содержатся заключенные. Они ничего не делают: играют в винт.

— Так ты ничего не можешь сделать? — мрачно сказал Нехлюдов, вспоминая слова адвоката о том, что губернатор будет сваливать на прокурора.
— Нет, я сделаю. Я справлюсь сейчас.
— Для нее же хуже. C’est un souffre-douleur,
[35]
— слышался из гостиной голос женщины, очевидно совершенно равнодушной к тому, что она говорила.
— Тем лучше, я и эту возьму, — слышался с другой стороны игривый голос мужчины и игривый смех женщины, что-то не дававшей ему.
— Нет, нет, ни за что, — говорил женский голос.

— Так вот, я сделаю все, — повторил Масленников, туша папироску своей белой рукой с бирюзовым перстнем, — а теперь пойдем к дамам.
— Да, еще вот что, — сказал Нехлюдов, не входя в гостиную и останавливаясь у двери. — Мне говорили, что вчера в тюрьме наказывали телесно людей. Правда ли это?
Масленников покраснел.

— Ах, ты об этом? Нет, mon cher, решительно тебя не надо пускать, тебе до всего дело. Пойдем, пойдем, Annette зовет нас, — сказал он, подхватывая его под руку и выказывая опять такое же возбуждение, как и после внимания важного лица, но только теперь уже не радостное, а тревожное.
Нехлюдов вырвал свою руку из его и, никому не кланяясь и ничего не говоря, с мрачным видом прошел через гостиную, залу и мимо выскочивших лакеев в переднюю и на улицу.

— Что с ним? Что ты ему сделал? — спросила Annette у мужа.
— Это à la française,
[36]
— сказал кто-то.
— Какой это à la française, это à la zoulou.
[37]
— Ну, да он всегда был такой.
Кто-то поднялся, кто-то приехал, и щебетанья пошли своим чередом: общество пользовалось эпизодом Нехлюдова как удобным предметом разговора нынешнего jour fixe’a.

На другой день после посещения Масленникова Нехлюдов получил от него на толстой глянцевитой с гербом и печатями бумаге письмо великолепным твердым почерком о том, что он написал о переводе Масловой в больницу врачу и что, по всей вероятности, желание его будет исполнено. Было подписано: «Любящий тебя старый товарищ», и под подписью «Масленников» был сделан удивительно искусный, большой и твердый росчерк.

— Дурак! — не мог удержаться не сказать Нехлюдов, особенно за то, что в этом слове «товарищ» он чувствовал, что Масленников снисходил до него, то есть, несмотря на то, что исполнял самую нравственно грязную и постыдную должность, считал себя очень важным человеком и думал если не польстить, то показать, что он все-таки не слишком гордится своим величием, называя себя его товарищем.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь