Воробей — птица

Во второй сцене пятого действия, приняв условия поединка с Лаэртом, Гамлет признаётся Горацио, что у него из-за всего этого как-то нехорошо на душе. Так откажитесь, предлагает Горацио, я скажу, что вы не расположены. Нет, отвечает принц, предчувствия мы отметаем, и воробей по особому провидению падает, если время пришло, значит, уже не ждать, если ждать уже не надо, значит, время пришло, а не пришло, так придёт всё равно, только будь готов и т.д.

Гамлет и Горацио тут беседуют прозой, Гамлет говорит очень просто — казалось бы, и перевести это проще простого. Беда только в том, что в разных изданиях трагедии он говорит разные вещи, и надо для начала выбрать, что именно переводишь.

В Первом Кварто Гамлет краток: 

No Horatio, not I. If danger be now, why then it is not to come. There's a predestinate providence in the fall of a sparrow. Here comes the King.

Во Втором Кварто речь длиннее, но не очень понятно, что принц имеет в виду: no man of aught of what he leaves knows — это довольно бессмысленная фраза.

Not a whit, we defy augury. There is special providence in the fall of a sparrow. If it be, 'tis not to come; if it be not to come, it will be now; if it be not now, yet it will come. The readiness is all, since no man of aught of what he leaves knows what is't to leave betimes. Let be.

В Первом Фолио почти то же самое, только тёмное место исправлено, но тоже не больно-то просветлено, получилось «ни у кого нет ничего из того, что он оставил» — ну, не поспоришь, конечно:

Not a whit, we defy augury. There's a special providence in the fall of a sparrow. If it be now, 'tis not to come; if it be not to come, it will be now; if it be not now, yet it will come. The readiness is all, since no man has aught of what he leaves. What is't to leave betimes?

В современных изданиях, однако, попадаются и другие варианты:

Since no man knows aught of what he leaves, what is't to leave betimes? — Раз уж никто не знает, что оставляет, что в том, чтобы уйти до срока?

Since no man of aught he leaves knows what is't to leave betimes — здесь простор для переводческой фантазии, потому что это надо как-то растолковать.  

Что ж, посмотрим, как у нас переводили этот фрагмент, с учётом всех разночтений оригинала.

Михаил Вронченко, первый полный перевод «Гамлета» с английского, не с французских пересказов, в 1828 году:

Нѣтъ, нѣтъ, я не боюсь предзнаменованій: и воробей не гибнетъ безъ воли провидѣнія. Теперь, такъ не послѣ; не послѣ, такъ теперь; не теперь, такъ послѣ; все зависитъ отъ готовности. Никто не знаетъ, что оставляетъ здѣсь: не все ли жъ равно, оставить раньше или позже? — Дѣло рѣшено.

Николай Полевой, перевод 1837 года, самый популярный в XIX веке:

Нѣтъ! это глупость. Презримъ всякія предчувствія. Безъ воли Провидѣнія и воробей не погибнетъ. Чему быть сегодня, того не будетъ потомъ. Чему быть потомъ, того не будетъ сегодня — не теперь тому быть, такъ послѣ. Быть всегда готову -- вотъ все! Если никто не знаетъ того, что съ нимъ будетъ — оставимъ всему быть такъ, какъ ему быть назначено.

Андрей Кронеберг, которого так любил Набоков, в 1844 году:

Нисколько. Я смеюсь над предчувствиями: и воробей не погибнет без воли провидения. Не после, так теперь; теперь, так не после; а не теперь, тогда когда-нибудь да придется же. Быть готовым — вот все. Никто не знает, что теряет он; так что за важность потерять рано? Будь что будет!

Михаил Загуляев, 1861:

Полно, не нужно! Я смеюсь над предчувствиями! Без воли Бога и птица не умрет! Если мой час наступил, его не минуешь. Теперь или позже — не все ли равно? Главное — нужно быть готовым. Ведь после смерти мы не будем жалеть оставленного, так что же хлопотать о том, когда настанет наш час!

Запомните эту «птицу» вместо «воробья» оригинала, мы к ней вернёмся.            

Николай Христофорович Кетчер в 1873 году перелагает «Гамлета» прозой и снабжает полноценным комментарием — поскольку фрагмент и у Шекспира прозаический, первое обстоятельство не имеет значения:

Ни подъ какимъ видомъ; смѣюсь я надъ предчувствіями; безъ особой воли провидѣнія и воробей не гибнетъ. Теперь, такъ не въ грядущемъ; не въ грядущемъ, такъ теперь; не теперь, такъ въ грядущемъ — все дѣло въ готовности. Никто не знаетъ вѣдь съ чѣмъ онъ разстается, что же за важность разстаться и заблаговременно.

Данилевский, с немецкого переложения Августа Вильгельма Шлегеля, в 1878 году:

Боже сохрани. Я смѣюсь надъ предчувствіями: безъ воли Провидѣнія и воробей не погибаетъ. Что должно быть теперь, не будетъ послѣ; не будетъ послѣ, будетъ теперь; не будетъ теперь — когда нибудь въ будущемъ да случится. Все состоитъ въ томъ, чтобы быть готовымъ. Такъ какъ никто не знаетъ, что теряетъ, что за бѣда потерять прежде времени? Пусть будетъ такъ!

Это «боже сохрани», такое разговорное, совершенно чудесно.

Николай Маклаков, 1880 год:

Ни под каким предлогом. Раз испытав над собою, что без особой воли Провидения и воробей не погибнет, я не хочу поддаваться никаким авгурам. Чему быть сегодня, тому не бывать завтра; чему не бывать завтра, тому быть сегодня; чему не прийти в настоящем, то самое непременно когда-нибудь случится с тобою в будущем. Все дело — в готовности. Разве человек, которого покидает жизнь, может наперед знать, от чего он уходит? Чему быть — пусть оно и будет!

Как сделать самую длинную пьесу Шекспира вдвое длиннее.

«Разъясняющий» перевод Александра Соколовского, 1883 год:

Ни за что! Я готовъ принять вызовъ самой судьбы, и вѣрю, что Провидѣніе предопредѣляетъ гибель послѣдняго воробья. Что должно случиться — случится непремѣнно, а что случилось — значитъ должно было случиться. Главное дѣло — быть готовымъ на все и всегда. Если люди не имѣютъ власти надъ жизнью, которую покидаютъ, то не все ли равно покинутъ ее раньше или позже?

«Вызов судьбы» оставим на совести Александра Лукича, как и «послѣдняго» воробья.

Перевод Алексея Месковского для сцены, 1889 год:

Ни за что. Отнесемся съ пренебреженіемъ ко всякимъ примѣтамъ: безъ воли Провидѣнія воробью не погибнуть. Что должно нынѣ быть, того потомъ не будетъ; если-же оно потомъ не будетъ, то теперь случится, если-же теперь не случится, то все-же оно будетъ. Главное — быть ко всему готовымъ. Разъ никому неизвѣстно, съ чѣмъ, въ сущности, человѣкъ разстается, велика-ли бѣда — разстаться преждевременно?..

Пётр Гнедич, первая редакция перевода, до сокращений, 1891 год:

О, нет: не надо верить в предчувствия. Воробей и тот не погибнет без воли Провидения. Если не теперь, так со временем; не со временем, так теперь; если не теперь, то вообще когда-нибудь. Надо всегда быть готовым. Со смертью мы все теряем, — так не все ли равно, раньше или позже? Будь что будет!

Прозаический перевод Павла Каншина, 1893 год:

И не подумаю; я поступлю вопреки предчувствію. Даже воробей и тотъ не погибнетъ иначе, какъ по волѣ Провидѣнія. Если часъ мой насталъ, откладывать его было бы безполезно; если не насталъ, нечего его и бояться. Будетъ-ли это теперь или позже, все равно мы должны бытъ готовы: вотъ и все. Если человѣкъ не властенъ надъ тѣмъ, съ чѣмъ онъ разстается, не все-ли равно, ранѣе-ли разстаться съ жизнью, или позже? Будь, что будетъ.

Дмитрий Аверкиев, 1894 год:

Отнюдь не надо; мы отвергаемъ предзнаменованiя. Безъ особаго провидѣнiя, и воробей не умретъ. Что будетъ сейчасъ, то не случится потомъ; чему не быть потомъ, то случится сейчасъ; если сейчасъ этого и не случится, то все же оно придетъ потомъ. Все дѣло въ готовности. Ни одинъ человѣкъ ничего не удержитъ изъ того что оставитъ послѣ себя, а потому: что въ томъ, если онъ оставитъ его рано?

У Аверкиева, надо признать, очень лёгкое переводческое дыхание, для его времени и вовсе небывало.

Россов, театральный перевод 1907 года:

Нет, нет, предчувствия не страшны мне: без воли Бога воробей не гибнет — не после, так теперь, а не теперь, так после несомненно — вот и все. Никто не знает, что оставит здесь, и потому не все ль равно, оставить то поздней иль раньше? Будь что будет!

К.Р., великий князь Константин Константинович, 1912 год:

Нисколько; я знать не знаю предчувствий. Без особой воли провидения не упасть и воробью. Если теперь, то не после; если не после, то теперь; если не теперь, то, наверно, после. Быть готовым, в этом все. Если никто не знает, с чем расстается, не все ли равно расстаться пораньше? Будь что будет.

Среди дореволюционных переводов этот, пожалуй, один из лучших. И ритм, и строй, и точность.

Но дальше — Лозинский. Михаил Леонидович бог, от него сияние исходит. Перевод его, сделанный в 1933 году, взорвал театральный и литературный мир, «это не Шекспир!». Это действительно не тот Шекспир, с бархатным занавесом и беретами, к которому публика привыкла. Он дышит, он стремителен, лаконичен и звучит иначе:

Отнюдь; нас не страшат предвестия, и в гибели воробья есть особый промысел. Если теперь, так, значит, не потом; если не потом, так, значит, теперь; если не теперь, то все равно когда-нибудь; готовность — это все. Раз то, с чем мы расстаемся, принадлежит не нам, так не все ли равно — расстаться рано? Пусть будет.

Сравните с переводом Анны Радловой 1937 года:

Ничего не надо. Я не верю в приметы. Есть особое провидение, которое управляет... даже гибелью воробья. Если это случится не сейчас, значит позже; если не позже, значит сейчас, а если это не случится и сейчас, все же это должно когда-нибудь случиться. Все дело в готовности. Раз человек не имеет понятия о том, что он покидает, — не все ли равно, рано или поздно покинуть! Будь что будет.

У Мих. Мих. Морозова в прозаическом академическом подстрочнике, который должен был выйти в 1948, но вышел только в 1954:

Ни в коем случае. Мы презираем предзнаменования. Есть особый промысел и в гибели воробья. Если это случится сейчас, этого не случится в будущем. Если этого не случится в будущем, это случится сейчас. Если это не случится сейчас, это случится когда-нибудь. Готовность — в этом все дело. Так как никто не будет владеть ничем из того, что оставит после смерти, почему бы не расстаться с этим раньше? Пусть будет что будет.

Пастернак в 1941 году:

Ни в коем случае. Надо быть выше суеверий. На все господня воля. Даже в жизни и смерти воробья. Если чему-нибудь суждено случиться сейчас, значит, этого не придется дожидаться. Если не сейчас, все равно этого не миновать. Самое главное – быть всегда наготове. Раз никто не знает своего смертного часа, отчего не собраться заблаговременно? Будь что будет!

И несколько новейших переводов, все охватить невозможно, да и не нужно.

Виталий Раппопорт, 1991 год:

Ни за что. Мы бросаем вызов дурным предзнаменованиям. Без воли провидения и воробей не упадет. Случись смерть нынче, ее дожидаться не придется; если не потом, значит сейчас; если не сейчас, все равно она придет. Готовность — это все. Поскольку человек не знает, что он покидает, что значит раньше умереть? Ни слова больше.

Виталий Поплавский, 2001:

Ничего отменить не удастся: чему быть, того не миновать. Если не сразу, не в данный момент, то когда-нибудь после; если когда-нибудь после, то, значит, не сразу, но все равно когда-нибудь; а если сразу, то с этим уже ничего не поделаешь, остается одно — быть готовым. Если с собой на тот свет все равно ничего не возьмешь, то какая, в конце концов, разница, когда от этого всего освободишься — чуть раньше или чуть позже. Это уже не важно, — пускай.

Ну, пускай, да.

Андрей Чернов, 2003:

Буду. Ведь мы с тобой презираем суеверия. Даже гибель воробья предопределена Промыслом. Если это случится сейчас, это не грозит мне в будущем. Если этого в будущем не случится, значит, оно может произойти сейчас. Или сейчас, или когда-нибудь. Главное — готовность. Если никто ничего не заберет с собой из этого мира, почему бы раньше не расстаться с этим самым ничего? Будь что будет.

Игорь Пешков, 2003 год:

Ничего подобного. Мы бросим вызов предзнаменованиям: есть воля Провиденья и в падении воробья. Если этому быть сейчас, этого не ждать потом; если это не произойдет потом, это наступит сейчас; если это наступит не сейчас, все равно мы в ожидании. Готовность — самое ценное: раз человеку нечего терять, что из того, что однажды он потеряет все? Тому и быть.

Анатолий Агроскин в 2009 году решил ирода переиродить, то бишь, Шекспира перешекспирить и все прозаические фрагменты перевёл стихами, нуачо:

Нет, нет! Ни в коем случае, мой друг.

Мы презираем предзнаменованья!

И гибнет даже воробей не вдруг.

Есть промысел и в этом. Просто знанья

о наших судьбах всем нам не дано.

То, что сейчас случится, не случится

назавтра. То, что завтра суждено,

сегодня невозможно. Вереница

дней наших — это цепь, звено — к звену.

Готовым надо быть, всё дело в этом.

Когда уйдём мы в дальнюю страну,

чарующую непонятным светом,

никто из нас владеть не сможет тем,

что здесь другим оставит после смерти.

И вот вопрос — а смерти ждать зачем,

и раньше не расстаться с этим? Верьте

Творцу! И не пытайтесь угадать

судьбу свою. Пусть будет то, что будет.

Не буду я это комментировать, даже не просите.

И, наконец, Юрий Лифшиц, перевод 2017 года:

Не вздумай. Нам ли с тобой верить в приметы. И смерть воробья предопределена. Чему быть, того не миновать. Не сегодня, так завтра; не завтра, так послезавтра. Главное — быть готовым ко всему. Если мы, уходя, ничего не берем с собой, к чему медлить? Быть посему.

Эта мысль о готовности к смерти у Гамлета, конечно, от Монтеня; тот, рассуждая о смерти, которая может явиться за тобой в любой момент, пришёл к выводу, что главное — «не снимать сапоги», быть всегда готовым к походу, к тому, чтобы уйти за ней. Гамлет вообще, судя по всему, внимательно читал Монтеня, книга, в которую он, бедняжка, по словам Гертруды погружён, с которой выходит во второй сцене второго действия, по мнению многих может быть как раз «Опытами» Монтеня, но нас сейчас занимает не только это.

Воробей, в падении которого по мнению принца есть особое участие провидения, прилетел, безусловно из Евангелия. В десятой главе Матфея, в двенадцатой Луки Христос говорит апостолам, что «малая птица», которых на ассарий продают у Матфея пару, у Луки пяток, без Отца на землю не упадёт. Эта «малая птица» нашего синодального перевода в английских переводах всегда, начиная с Библии Уиклифа, всегда была воробьём; у Тиндейла воробей, у Кавердейла воробей, в Реймсской и Женевской Библии воробей, в Библии короля Иакова тоже воробей; только монеты за него дают разные — у кого фартинг, у кого пенни. Собственно, именно из-за этого разночтения в переводах Библии на русский и на английский у Загуляева шекспировский воробей превращается в просто птицу, переводчик просто чётче прописал отсылку к евангельскому тексту.

Почему у нас «малая птица», а у англичан «воробей» — разговор отдельный.

В синодальном переводе воробьи вообще почти не упоминаются, только те, что со стены Товиту в глаза нагадили, у нас везде «ципор» Ветхого Завета и псалмов переведено как «малая птица», что, собственно, это слово и значит — птичка вообще, какая-то пернатая мелочь. Но в греческом тексте Евангелия στρουθίον, струфион, именно воробей, и в латинских переводах псалмов passer, тоже именно воробей, это его официальное биологическое название. Синодальный перевод тяготеет к ветхозаветной традиции, Европа видит текст сквозь латинские богослужебные практики.  

Евангельское происхождение гамлетова воробья отмечено во всех мало-мальски академических изданиях, но у него есть ещё один интересный родственник, о котором стоит упомянуть. Воробей другой латинской традиции, литературной, не церковной — тот самый passer, которого сперва держала дома, а потом, умершего, оплакивала у Катулла Лесбия.

Катулла Европа читала всегда, его ценили и средневековые клирики, и ренессансные гуманисты. А воробей его — любимейший, каноничнейший образ. К слову, passer, при том, что это нынче часть биологической номенклатуры, судя по всему, в классической латыни означал тоже «малую птицу» вообще, потому что, как справедливо замечают орнитологи, держать в качестве домашнего питомца воробья — выбор странный, птица неумна, необучаема и не очень приятна наощупь. Впрочем, с лёгкой руки Полициано образованные европейцы над катулловским воробьём хихикают, потому что, дескать, passer выступает эвфемизмом мужского полового органа, как и птички вообще (ср. соловья у Боккаччо), и всё дело у Катулла в двусмысленности. Здесь итальянские гуманисты причудливо смыкают ряды с последователями Фрейда, которые, мама, тоже везде видят фаллические символы.

Классическая филология по этому поводу вздыхает и пожимает плечами, запретить не в силах, но оснований для такой трактовки именно Катулла не видя. Во всяком случае, о проблемах, которые можно было бы иносказательно именовать «смертью воробья», Катулл не упоминает, а он бы не преминул, это в его духе.

Дело, однако, не в том, есть ли двусмысленность у Катулла, дело в том, что Гамлет историю про воробья не знать не может, он в университете учился, у него вся гуманистическая учёность, включая игры на поле карнавального низа, в активном запасе, как и у Горацио, к которому обращена речь принца. Тем более, что Гамлет очень любит двусмысленные шутки, их у него в пьесе множество.

Гамлету не по себе, его смутно тревожит грядущий поединок с Лаэртом, он признаётся в этом и тут же запрещает себе отступать. Если сейчас, значит, не ждать, если не ждать, значит, сейчас, если не сейчас, то всё равно дождёшься, готовься, что остаётся.

Разве что Монтень — и Евангелие, и Катулл, и школярское жеребячество, воробей — птица, смерть неизбежна, слова, слова, слова.