Волчий замок, часть 3

Волчий замок, часть 3



Вернер качнул головой огорченно, и видел я, что нет в нем надежды на зоркость глаз наших.

— Эх, кабы не снег, — высказал его мысли Гельтвиг. — Хоть бы в земле следы видно было. А теперь…

— Если хоть что-то заметите — не мыслите вдвоем идти по следу, — наказал я. — Не дело это, разделившись по лесу скитаться. Проверьте, убедитесь твердо, что на след напали — и сразу назад. Если же ничего не найдете, то возвращайтесь как сумерки взор смущать станут, нет толку в том, чтоб в темноте следы выискивать. В доме старосты заночуем. Все ясно? Ну, с Богом!

Вызнав у угрюмого космача, где его дом и дав указание готовить нам ночлег, разошлись мы вновь. Мы с Вигхардом правили коней на северо вдоль кромки лесной, зорко все вокруг себя из седел озирая. Снег сыпать из туч перестал, но ветер дул с заснеженных полей, облака снега нес и швырял их в древесный строй, будто рои стрел на ряды воинов. Лес же стоял мрачно и сурово, и ни на шаг отступать не намеревался под натиском этим. Ровной была холстина снежная перед нами, и опушка лесная нетронута, и не было нигде ни следа живой твари божьей.

— С кем же воевать доведется нам, Готлиб? — спросил меня Вигхард, как отъехали мы от селения. — Что за звери такие следы оставить могли?

— Кабы знать… — отозвался я, уже не скрывая тревоги, — Если все же волки, то крупные не в пример обычным.

— И двуногие, — мрачно кивнул воин, рассудивший, видно, так же, как и я. — Не сочти за трусость, друг мой, но не следует ли нам вернуться за подмогой?

— Славно выглядеть будем мы, когда встанем пред господином и скажем, что сбежали, едва лишь след собачий завидев, — покачал я головой.

Вигхард смолчал, но и так понятно было мне, что далеко не от собачьих следов бежать мы собрались.

— Как же людей тут бросим? — спросил я еще. — Мы, воины Господа, несущие его Святой Крест — как отступить можем, даже пред адскими исчадиями?

— Мы, воины Господа, несшие его Святой Крест, отступали уже из-под Дамаска, да не пред посланцами Сатаны, а пред обычным человеком.

— Но не бросали на растерзание Нур ад-Дину подданных Германской Империи, коих, как рыцари, клялись защищать, не щадя жизни, — отвечал я.

Молчал Вигхард, но и в молчании его слышал я, что не убедил его.

— Сперва все же выясним, что Господь позволит, а дале рассудим, — решил я и воин кивнул, соглашаясь.

С каждой пройденной рутой все яснее становилось, что никто этим путем не проходил. Либо же, что следов их нам уже не найти, как ни старайся. Сверх того, росла во мне тревога и сомнения. Все больше думалось мне, что свершил я ошибку, отсылая Гельтвига и Вернера вдвоем. Вернер воин храбрый и горячий, и в том достоинство его, и в том его недостаток, ибо свершает деяния, о коих по здравом рассуждении отказаться бы стоило. Утешало меня лишь то, что Гельтвиг страшился леса и зла, что в нем обитало, и должен был удержать друга от скоропалительных порывов. И все же, росла во мне тревога с каждой минутой, и против воли вспоминался скрипучий старушечий голос: “Сколько жизней в пасть волчью вложить готовы?”. Длинны ночи на севере, дни коротки, светает поздно. На сколько нас опережают ночные разорители, далеко ли ушли с угнанными крестьянами? Не оставили ли кого позади, дабы за погоней следить? Неспокойна была душа моя, и тревога снедала меня.

Наконец, отчаявшись найти хоть малый знак, махнул я рукой Вигхарду:

— Поворачиваем! Идем в селение, вдруг молодые наши нашли что. Если нет, то смириться придется — упустили зверя. Ушел в метель, замело стёжку. Даже псы охотничьи след теряют, нет и нам в том стыда. Найдем новый.

Вигхард кивнул устало, и мы двинулись назад, и я все понукал коня своего, ибо грызла меня тревога.

В селение вернулись в сумерках, и тревога моя усилилась, когда в доме старосты не нашли мы друзей наших. Рослый Альвин накрыл на стол, рта не раскрывая. Был он угрюм и с виду негостеприимен, но семью свою, как видно, услал он в другой дом, сам же остался нам в услужение.

— А что ж не сына своего послал к нам? — спросил я, пытаясь от дурных мыслей отвлечься. — Негоже отцу радеть там, где сыновних сил достает, неужто у старосты важнее дел нет?

— Разве есть дела важнее, чем защитникам нашим гостеприимство оказать? — отвечал мужчина в странной своей манере, едва раскрывая рот, — Сына же услал еще засветло в соседнее село, из которого вы прибыли, герр Готлиб, дабы предупредил и к осторожности призвал. Вскорости вернуться должен.

Удивленно глянул на него Вигхард в этот миг, от лопатки бараньей оторвавшись, будто что-то спросить хотел. Не спросил, однако ж, а я решил, что тревожится друг мой о соратниках наших, как и я сам.

— Долго нет их, — сказал я ему. — Стемнело уж.

Он кивнул и глянул на меня вопрошающе.

— Ждем еще чуть, — ответил я на его взгляд. — Если не вернутся — идем навстречу. Альвин, раздобудь нам с полдюжины факелов. Довольно с меня ночной темноты.

Ушел староста и вернулся с факелами, и все не было друзей наших и звука коней с улицы не слышно.

— Идем, — решил я.

Но успели мы лишь облачиться в одежды и вооружиться, как храп конский и топот копыт донесся с улицы. И сжалось сердце мое, и содрогнулась душа, и тревога взвилась в ней хищной птицей. Слишком шальным тот галоп был, слишком спешным и безоглядным, и храп лошади загнанным и испуганным слышался мне. Несколько мгновений спустя распахнулась дверь, и ворвался в дом Гельтвиг. При виде его понял я, что худшие опасения мои в жизнь претворились, ибо не следовал за ним напарник его. Лицо же юноши было бледным, словно из воска, в глазах зеницы были огромны, и во тьме их, будто во тьме ночного леса, видел я тени ночных кошмаров. Руки и губы его дрожали, будто в падучей и поначалу не мог он вымолвить ни слова, лишь стонал потерянно и сдавленно, словно невидимые руки сжимали ему горло и воздуха вдохнуть не позволяли.

Я схватил его за плечи и все старался выспросить, что случилось, но не мог Гельтвиг выдавить ни слова, и стоял лишь потому, что я держал его. И тогда всколыхнулась во мне злость и, сильно встряхнув его, возвысил я голос:

— Приди в себя, воин! Разве так должно рыцарю себя держать?! Где Вернер, где оставил ты друга своего, в какой опасности?!

Вздрогнув от крика моего, юноша будто из неведомого колодца вынырнул и увидел огонь очага и лица наши и, показалось мне, только в миг сей вернулся из тьмы.

— Я… Там… Они…

— Дело говори! — рыкнул Вигхард, сжимая зубы. — Быстро!

— Мы не нашли следов! — торопливо заговорил Гельтвиг, — Совсем не нашли, и я говорил, что надо возвращаться, но Вернер углядел в лесу распадок и сказал, что надобно проверить. Я отговаривал!

— Дальше! — поторопил я.

— Там, на ветвях кустов… Вернер клок шерсти увидел, словно бы волчьей. В распадке снег не так глубок был, и ложбина вглубь леса вела. Вернер решил, что надо пройти дале и посмотреть, не найдем ли еще следов.

Вигхард позади забормотал ругательства, коими не должен осквернять свои уста воин Господа, но не одернул я его, ибо и сам те же слова едва сдержал.

— И мы шли дале, и… и… видели в снегу знаки… неясно чьи, но следы. Я сказал, что надо вернуться, но Вернер посмеялся над страхами моими и ответил, что давно ушли те, кто следы оставил, а надобно убедиться, что не по следу оленей или вепрей идем. И так шли мы, и стало смеркаться, и я снова просил вернуться, но тут вышли мы на поляну…

Юношу снова начало трясти, губы его запрыгали, а глаза расширились, словно вновь погружался он во тьму, и я не остановил его.

И продолжил Гельтвиг нараспев, будто бы вновь легенду рассказывая, но в сей раз говорил он о том, что сам видел. И хоть тепло было в комнате, но мороз сковывал меня, когда смотрел я в глаза юноши.

— Снег на поляне был вытоптан и, хоть и замело ее вновь, но недостаточно, чтобы скрыть кровь, коя была разлита повсюду. На краю поляны, на деревьях были люди, мужчина и женщина. Были они наги и распяты головой книзу, и руки их и ноги были на обломанные ветви нанизаны. И кожа на них была разодрана и разорваны лица и груди, и животы распороты, и внутренности их висели, касаясь снега.

Даже дрожь отпустила его, он говорил отстраненно, словно и впрямь рассказывал нам сказку, от кого-то слышанную давным-давно, но только страшнее было то слушать, ибо все вершилось сегодня.

— А потом раздался вой, вроде волчьего, но не такой. Не воют волки злорадно, и не воют глумливо, и предвкушения потехи в вое волчьем не можно услышать. Среди дерев они появились, и легко ступали по снегам глубоким и не проваливались…

— Явился кто?! — оттолкнув меня, яростно встряхнул Гельтвига мой товарищ. — Сказывай же толком, хватит сказок!

— Людские волки, — словно бы даже удивленно ответил юноша, поднимая глаза на Вигхарда. — Оборотни.

— Где Вернер? — спросил я.

— Он… я… — снова задрожал Гельтвиг. — Они бросились на нас, и мы бились… Но не ранило их железо и не боялись они Святого Креста и… Когда пал Вернер, я…

Вигхард вдруг сделал шаг назад и посмотрел на Гельтвига сурово, будто из лука целился.

— Обнажи меч.

Юноша посмотрел на него удивленно и на меня глаза перевел.

— Обнажи меч, — повторил я за Вигхардом, хоть и не понимал, зачем ему это.

Зашелестел клинок и сверкнул в огне очага, и даже ахнуть не успел я, как ударил Вигхард юного рыцаря в скулу. И без того стоял Гельтвиг неверно, мой же напарник кольчужной рукавицы снять не успел, потому отшатнулся юноша, о стену ударился и рухнул на колени, меч его зазвенел по полу, к моим ногам отлетев.

— Вигхард! Что творишь?! — схватил я товарища за плечо, но тот и сам уже назад отступал, словно страшась худшее над малышом учинить.

— На меч взгляни! — прохрипел Вигхард, скрипя зубами и кулаки стискивая. — Подними и осмотри! Хоть каплю крови найди, хоть шерстинку!

Я поднял клинок и осмотрел. Было оно безукоризненно чистым, каковым и следует блюсти его достойному воину, но каковым не должно оставаться ему сразу после жестокого боя.

— Или думаешь ты, он по дороге сюда остановился и оружие отер? — задыхаясь, проговорил воин.

Я шагнул к Гельтвигу и положил клинок его меча на плечо ему. Юноша поднял на меня глаза, и был в них стыд, и были в них слезы, но был в них и страх, и страха было больше. И так стояли мы, словно я вновь посвящал его в рыцари, но теперь все было иначе.

— Говори.

— Легенды говорят, их сталь не ранит, — прошептал он. — Не можно человеку биться с творениями дьявола, не превозмочь людскому оружию посланцев сатаны…

— Ты бежал, а Вернер остался, — продолжил за него я, не в силах сдержать презрения. — И хоть не надеялся он победить оборотней, но задержать их и дать тебе возможность уйти он мог. И сделал это и там погиб как рыцарь и как воин. А ты жив.

Содрогался Гельтвиг, но теперь уже не страх сотрясал его тело и душил его, но горе и стыд, и слезы катились из глаз.

— Я не мог… Не мог…

— Сними накидку, не порочь Святой Крест, — устало сказал я, и дернулся он, будто от той пощечины, что получил, становясь рыцарем.

Я же повернулся к Вигхарду и в глазах его увидел смерть, и незачем стало разговаривать, ибо все было ясно.

— Сними накидку и бери факелы. Дорогу покажешь.

Вспыхнул страх в глазах юноши с новой силой, но ослушаться он не посмел. Альвин, все это время простоявший в углу, услужливо склонился, когда я велел ему ждать нашего возвращения. Огонь в очаге опал и тени играли на его заросшем лице, и на миг показалось мне, что он усмехается, но отмел я эти мысли. Придет еще время спросить с крестьянина за дерзость, сейчас же было дело важнее.

Когда сели в седла, я бросил Гельтвигу его меч, и тот поймал его, едва в снег не уронив.

— Есть еще время если не искупить содеянное, так хоть в самом себе страх одолеть, — сказал я ему, а Вигхард уже гарцевал неподалеку, в нетерпении. — Веди.

Шли быстро, как могли, перешли бы и в галоп, но мешал снег. В лес же, в распадок, конными было не проехать, потому привязали мы скакунов к дереву у опушки, где, буде с нами что случится, увидят их крестьяне и отведут в замок. Так весть о нашей судьбе достигнет господина, и место, где вошли мы в леса, известно будет. Отказаться же от поисков товарища не помышляли мы, ибо теплилась еще надежда найти его хоть и измученным, но живым. Вигхарда же, как видел я, вела так же ярость и жажда мести, потому шел он впереди нас по свежему следу, и меч на плече его мерцал гибельно в свете факелов.

Гельтвиг же, напротив, с каждым новым шагом окунался глубже в бездну страха, бормотал под нос что-то неразборчивое, и озирался затравленно. Должен признать, и мое сердце не было бестрепетно. Ночь сгустилась над лесом, тучи все еще закрывали небо и прятали луну, и все сыпали колючими хлопьями. Тьма меж деревьев расступалась перед светом наших факелов неохотно и недалеко, что в ней таилось, было неведомо. Но стояли у меня перед глазами большие кровавые следы в крестьянском доме, и разум мой услужливо рисовал в каждой тени, в каждом кусте затаившегося зверя, к прыжку изготовившегося.

— Что бормочешь, Гельтвиг, — негромко окликнул я юношу, в надежде отвлечься от страхов. — Молишься о прощении или защите?

Рыцарь оглянулся на меня через плечо и в глазах его боле не видел я ничего кроме страха.

— Они волки, Готлиб! — громко зашептал он. — Волки, стада расхищающие! Мы же овцы, только лишь овцы и не одолеть овцам волков, сколько б их ни собралось вместе. Вернемся, еще не поздно…

Вигхард впереди вдруг встал, как вкопанный и повернулся к юноше.

— Только в память о том, как бился ты в святых землях, только во имя дружбы нашей, только этим удерживаюсь я от того, чтобы зарубить тебя, как труса и предателя, — заговорил он вдруг ровным и спокойным голосом, но в этом голосе чувствовал я яростное безумие, как чувствовал смертоносный удар в расслабленной позе его. — Потому умолкни и не раскрывай рта, иначе долго сдерживать себя не смогу.

Сказав так, вновь зашагал Вигхард по следам, и мы двинулись за ним в молчании. И мнилось мне мелькание теней во тьме меж деревьев, но от прямого взгляда ускользали тени. Я обнажил меч и велел Гельтвигу сделать то же, думая, что он ободрится. Он повиновался, но даже с оружием в руке трясся, словно лист на осеннем ветру и в страхе смотрел во тьму ночного леса.

Так шли до тех пор, пока не разошлись склоны распадка в стороны и не вышли мы на поляну. Не солгал нам Гельтвиг: снег тут был вытоптан, и немало крови видно было на земле в свете факелов. Крови свернувшейся и снегом присыпанной и затоптанной, и крови недавно пролитой и хорошо приметной. Чуть пройдя вперед, осветил Вигхард и тела крестьян, и содрогнулся я от увиденного и уверился окончательно, что по следам отродий сатаны идем мы, ибо не могут люди такое творить над безвинными.

— Вернер, — охнул Вигхард и бросился вперед к подножию дерев, на которых распялены были обезображенные тела.

Я подбежал к нему и увидел тело товарища нашего, и ярость ударила мне в голову, прогоняя страхи. Живым не взяли его кощунственные порождения ада, но, видно, после смерти хотели глумление учинить, и сорваны были с него кольчуга и часть одежды. Один глаз его был выбит и вместе с ним часть головы его была вмята и разорвана когтями, но второй глаз смотрел зло и весело, будто и в смерти своей видел он чему смеяться.

Услышал я тихое рычание рядом и вскинул глаза, ожидая увидеть волчий оскал, но увидел оскал человечий. То рычал Вигхард, скрежеща зубами и стискивая кулаки. После вскочил он и закричал во тьму яростно:

— Ну! Идите сюда! Где вы, сучье отродье, шелудивые псы?! Идите же!

Я встал рядом с ним, и ярость переполняла меня не менее чем его, и готов я был броситься на вервольфов не то что с мечом, но и с голыми руками. И так стояли мы, озираясь в безумии и ища схватки, и только лишь Гельтвиг осматривался в ужасе, но я того уже не замечал.

А потом ответила нам тьма дурнотным заунывным воем со всех сторон, глумливым и наглым. Ответила тьма и зашевелилась, задвигалась за пределами того круга света, что бросали наши факелы. Позади дерев, позади распятых разорванных тел, в глубине леса мелькали тени, и скрипел снег, и перекликались гортанные воющие голоса. И были голоса те похожи и на рычание звериное и на разговор людской разом, но были глухи и низки и неразборчивы. В тенях же угадывал я словно бы людей, но странными были очертания их, будто руки их были длиннее, чем должно, и будто звериные рыла вместо лиц смотрели в нашу сторону из темноты.

Вигхард рванулся было во тьму, но отрезвил меня многоголосый вой и мелькание теней, и я успел удержать его.

— Снег, — шепнул ему я. — Там снег глубже. У них лапы широки, мы же в железе проваливаться будем и вязнуть. Там нам смерть, на поляне бой примем.

Рычал Вигхард, словно пес охотничий, что со сворки рвется и хрипит, сам себя удушая, но, видно, не совсем ему ярость глаза застила. Кивнул он и шаг назад от опушки сделал, и отошли мы к середине вытоптанной и залитой кровью поляны.

— Спина к спине, — приказал я, и сомкнули мы спины.

Взвились воющие голоса с той стороны, с коей мы пришли, и стало ясно, что путь назад нам отрезан.

И вот тогда дрогнула юная душа и надломилась. Потерял голову Гельтвиг, не выдержав ужаса, что точил его с тех пор, как услышал он о людских волках. Отбросив меч, которому не верил более, бросился он бежать вглубь леса, мимо распятых тел, во тьму, и на бегу кричал слова молитв, которые помнил, всех вперемешку.

— Гельтвиг! — закричал Вигхард и кинулся было вслед, но опять удержал его я, ведь уже бежал юноша по нетронутому снегу дикого леса.

— Нет! — рванул я товарища за плечо. — Снег! Погибнем там втроем без всякого толку! Спина к спине!

Глянул на меня Вигхард страшно, но приказ исполнил, и так стояли мы посреди поляны окровавленной, каждый с мечом обнаженным и факелом поднятым, и ждали, когда набросятся на нас чудовища.

Гельтвиг же все бежал, крича, и видели мы, как в сугробах тонули ноги его, и кружили тени рядом с ним, и вой гнал его все далее. Вскоре, проваливаясь и падая в снегу, лишился он и факела, и тьма поглотила его. Недолгое время спустя взвился его крик и оборвался, и сменился глумливым воем.

Так погиб юный рыцарь Гельтвиг и тело его не обретено было никогда для должного упокоения.

Мы же ждали тварей посреди кровавой поляны, на краю которой, будто страшные привратники, белели во тьме распятые и разорванные тела крестьян. Но чувствовал я спиной спину Вигхарда, и вселяло это уверенность в меня, ибо надежнее стены был мой соратник.

Тени вскоре вернулись и вновь выли глумливо и кружили вокруг, и словно переговаривались на рычащем своем языке. Плясал свет факелов на клинках наших и на телах распятых, и на черных ветвях, и на кровавых пятнах. И потерял я нить времени и не знал уже, сколько стоим мы так, ожидая удара.

— Ну! — кричал я, горем и ненавистью захлебываясь. — Ну идите, отродья Сатаны! Идите и узнайте, почто овцам зубы!

И еще что-то кричал я, чего не помню теперь и не могу привести, и то, что помню, но тако же не осмелюсь писать теперь, ибо негоже писать подобное монаху и осквернять записи свои подобными кощунствами. Кричали мы вместе и поносили тех, кто во тьме кружил, и призывали кары господни на их головы. Но не бросились они на нас, ни в тот час, ни позже. И меркли факелы, и мы возжигали новые, и ждали, но лишь кружили тени вокруг и выли голоса, и не вышел ни один.

Когда же подернулось черное небо пеплом, и стало ясно, что не за горами рассвет, сгустилась тьма на краю освещенного круга передо мной, и соткалась из нее словно бы рослая фигура. Глаза мои уже подводили меня, но все же всматривался я, как мог и видел, что существо высоко и космато, что ноги его вроде человечьих, но оканчивались широкими лапищами. Руки же были длиннее, чем у людей, и было словно бы два сустава на них, и оканчивались руки острыми когтями. Морда была волчьей, но в глубине темных глазниц отражалось пламя факелов, и видел в них я злобу не звериную, но сродни человеческой. И на морде разглядел я белесую полосу, словно бы проседь в шерсти.

Поднял вервольф длинную руку и указал на меня, и взвился глумливый вой со всех сторон, словно свидетельствуя увиденное. А потом растворился морок в предутренней тьме, и замер мрак вокруг, и утих скрип снега.

В скором времени поняли мы, что одни остались на этой поляне, и нет вокруг никого, но все же стояли спина к спине, одеревеневшими руками оружие сжимая, пока не рассеялась тьма, и не забрезжил рассвет.

Не могли мы унести все тела с поляны, потому лишь сняли крестьян и как могли достойно уложили их. Тело Вернера вынесли из леса и в селение перенесли, а где искать тела лесоруба и жены его рассказали старосте.

В одну ночь потеряв двух товарищей, ошеломлены мы были и подавлены. Вернувшись в дом местного головы, сидели мы там, силясь собраться с мыслями и понять, что далее делать, староста же, подав снедь на стол, стоял в углу безмолвно, указаний ожидая. Не лез кусок в горло ни мне, ни Вигхарду.

— Что же, возвращаться? — спросил я его, и злоба в душе моей всколыхнулась при мысли этой. — За подмогой идти?

До боли стискивал я зубы при мысли о том, чтобы явиться к господину и сказать, что не только не исполнил я волю его, но и двух воинов потерял. Что прямо из-под носа у меня демоны детей забрали, а я отродьям сатаны хвост конский показал. Не в силах я был свершить такое теперь, но и последнего своего соратника в безнадежный бой вести не хотел.

— Возвращаться? — глухо повторил мой товарищ, взор от пола не отрывая. — Возвращаться, и друзей оставлять неотмщенными? Возвращаться и позволить этой мерзости думать, что воинов Господа можно воем да плясками запугать?!

Поднял он глаза наконец и взглянул на меня, и едва не отшатнулся я от той ярости, что в них кипела.

— Да, друг Готлиб, я сам говорил, что надо нам за подмогой идти, но было то вечером. Сейчас же утро, а меж тем вечером и утром этим лежит ночь, что все поменяла. Не вижу я дороги домой, покуда в крови сучьих выродков меч не искупаю по самую крестовину. Должно мстить за друзей, а не плакать бесплодно!

Чем дальше, тем больше голос его на рычание походил, и понимал я его, ибо и сам, вспоминая, как нашли мы Вернера и потеряли Гельтвига, чувствовал, как переполняет меня гнев и горе.

— И я бы рад вести тебя в бой, Вигхард. Но что делать, коль не берет тварей железо? Как биться?

Он поднял на меня глаза, и удивление на время согнало злобу с его лица.

— Железо не берет? С чего так решил?

— Гельтвиг ведь говорил, — напомнил я.

— Гельтвиг, — вздохнул воин, головой качнув, — молод был и верил всему, что в детстве слышал. Потому и сгинул. Но ты-то, Готлиб, где твои глаза были? Неужто не видел кровь на поляне?

Уязвленный упреком, вспомнил я поляну ночную в свете факелов, вспомнил кровь застарелую, присыпанную снегом. И кровь свежую, Вернером пролитую. Словно теперь только открылись мои глаза, понял я, что много было той крови для одного лишь человека, куда как много.

— Дорого Вернер свою жизнь продал, в том не сомневайся, — проговорил Вигхард, видя понимание на моем лице. — Да хоть бы о том подумай, почему не напали на нас твари? Коль железа не боялись?

Не в силах сдержаться, я встал и принялся мерить шагами комнату, будто зверь в клетке. Вигхард прав, хоть и должен я признать очевидное и поверить в людских волков, однако ж, не все то правда, что народ болтает. Не все то правда…

Я замер посреди комнаты, словно молнией пораженный. Не все то правда. Не всяк тот человек…

— У кого лик человечий, — прошептал я, и рука сама собой на рукоять меча опустилась.

Ибо стоял позади, ожидая указаний староста. Тот, что волосом зарос непомерно, и в волосе том седины было немало. Тот, кто высок и скрытен, и лишний раз рта не раскроет, а говоря — зубов напоказ не выставит. Тот, вспомнилось мне, кто сына своего отправил в соседнее селение с вестью о разбое. А ведь знал он, что совсем рядом свора звериная, кровью распаленная, и время к ночи клонилось. Однако ж не побоялся отправить отпрыска, и без волнения говорил, что в ночи вернется он. Из соседнего ли села? Или стае тварей весть он нес одному ему известными тропами, что по их душу воины явились?

И словно вновь стоял я на поляне ночной, и тень предо мной из тьмы соткалась. Рослый, с седой полосой на рыле, зверь указывал на меня непомерно длинной рукой, будто бросая вызов. Или говоря, что встретимся вскоре? Мелькнула перед глазами моими недобрая ухмылка старосты, когда уходили мы в ночь за Вернером. Предстало перед взором тело товарища моего, почти обнаженное, в царапинах и ранах. И крик Гельтвига последний взвился в ушах моих, и дале не могу я уверенно сказать, что было.

А потом увидел себя я стоящим над телом сельского старосты, кое распростерлось на полу, из разрубленной шеи кровь и жизнь изливая. Голова же его у ног моих лежала и смотрела на меня с удивлением, и губы все так же сжаты были в последнем усилии. Дамасский клинок тянул руку, капая кровью на пол, и горячие капли были на моем лице.

— Хоть и понимаю я тебя, Готлиб, — произнес позади товарищ мой, — а все же стоило сначала расспросить.

— Это… он? — спросил я, и голос свой не узнал.

— Так же и я думал, да спугнуть не хотел, — поднялся Вигхард и подошел ко мне. — Думал он, верно, что обхитрил нас. Подслушивал, не боясь кары. Я же так думаю: подними ему губы и увидишь клыки, Готлиб, ибо это Рудольф. Вожак, что себя умнее и сильнее нас возомнил и спрятаться решил под самым нашим носом. Ах, жаль не я его зарубил, право же.

Я опустился на колени, глядя в удивленные мертвые глаза и положил руку на холодеющие губы. Потянул вверх, обнажая то, что силился скрыть от всех тот, кто Альвином себя называл, покуда жив был. И в тот миг пропустило сердце мое удар и замерло, и в животе моем будто бы глыба льда вдруг очутилась, потому что воочию видел я то, чего видеть не ждал. И замер за моей спиной Вигхард, глядя на открывшееся нам, и думалось мне, что хоть не его рука меч карающий держала, но и он так же холод в сердце почувствовал.

Ибо не было клыков под губами старосты, и даже крепких, по-звериному сильных зубов там не было, но были гнилые и кривые пеньки. Дурные зубы, не большая диковина среди крестьян, особенно столько зим отживших. Не волчий оскал прятал от нас Альвин, но недобрым зрелищем не хотел оскорбить. И глядя на эти кривые, гнилые зубы думал я, что дорого стоило, наверное, отцу сына своего в соседнее село отправлять, зная о зверях близких. А ухмылка его, не могла ли привидеться мне в неверных бликах огня? Скрытен же он был не более, чем другие, коих не рубил я бездумно и безумно доселе.

Выходит, виновен Альвин был лишь в дурных зубах да непомерной косматости. А я, воин Господа, рыцарь Священной Германской Империи, клявшийся подданных ее защищать, не щадя живота своего, я своею рукою жизнь его оборвал только потому, что, не сумев уберечь соратников, нашел на кого вину за то возложить.

Я поднял глаза на Вигхарда, но не увидел в его взгляде того ужаса, что ожидал, хоть и схлынула краска с его лица.

— Нет клыков, что ж. Кто не ошибается, — он дернул плечом. — Однако же, думал я с его щенка ответы получить. Значит, не судьба.

Но, видно, обделил нас Господь вниманием своим и благоволением, ибо ошибаться нам было суждено еще не раз и не два.

В этот миг затопали шаги за дверью, и открылась она, и шагнул через порог старший сын Альвина, отца своего позвав. Войдя же, остановился он у порога, пытаясь высмотреть в сумраке отцову фигуру, но вместо того разглядел его на полу мертвым, и меня подле него с окровавленным клинком в руке. Даже в скудном свете видно было, как отхлынула кровь от лица его, и как затрясся он в испуге, к двери отшатнувшись. Я поднялся на ноги с тяжелым сердцем, намереваясь признать вину и по чести ответить за содеянное, но, видно, по-своему истолковал мое движение и мрачный вид мой сын Алвина.

— Не убивайте, добрый господин, — он пал на колени подле тела отца, прижимая руки к груди. — Или меня убейте, только поклянитесь братика и матушку не трогать. Я все скажу, все…

Все еще в ошеломлении, не понял я слов его и стоял будто глухой. Слишком многое обрушилось на меня за эту ночь и утро, не мог разум мой справиться с этим. Я все смотрел на юношу, стоявшего на коленях предо мной так же, как стоял совсем недавно Гельтвиг, и та же мольба и страх виделись мне в глазах его. И все бы иначе могло пойти, кода б не Вигхард, чей быстрый ум и сейчас не изменил ему.

— Говори, — заговорил он почти ласково, приближаясь к сыну старосты, — Говори все, а не то…

Он широким размашистым движением перехватил меч, и тот злобно прошелестел в воздухе, будто и клинку ярость хозяина передалась.

— С отцом твоим я поспешил, а вот с тобой не стану. А там и до щенка доберемся. Говори.

Голос Вигхарда звучал холодно и спокойно, но в тот миг понял я, что не шутит он. И если понадобится, то и до младшего сына старосты очередь дойдет. И не мог я в тот момент верно сказать, стану ли я его останавливать.

Видно, то же и юноша почуял, потому что побледнел он еще сильнее, хоть и не думал я, что сильнее можно. В страхе своем даже не забыл он, что клинок Вигхарда чист, и что кровь лишь на моем.

— Я… я скажу… Не троньте братика, герр рыцарь, Христом заклинаю…

— Говори, — оборвал его я, — Клянусь Господом, если все расскажешь, ни тебе, ни семье более урону не будет.

— О… отец… Он уходил в лес временами. Он говорил, так надо. Иначе придут за нами.

— Куда ходил?

— Я покажу… Он мне меты показал, сказывал, что если с ним что… то я должен. К условному месту.

— Он тебя туда послал, когда мы приехали?

Юноша истово закивал, стискивая руки подле груди.

— Да! Да. Сам он при вас остаться должен был.

— Что делал в лесу?

— Знак оставил, как отец учил. Если воины в деревне или еще какая опасность — сломанную ветвь на камне оставлять.

— Значит, знаки тварям подавали?

Юноша сжался, съежился на полу, не в силах поднять глаза.

— Это неправильно, но я не мог ослушаться. Иначе они бы… и братика…

— Ах ты стервь, — жарко выдохнул Вигхард. — Ты их предупредил о нас!

Он шагнул вперед, занося меч, но я ухватил его за запястье, не дав ударить.

— Нет, Вигхард.

— Это из-за него!

— Нет, я сказал. Я поклялся.

Продолжение>


Report Page