Вокруг света на велосипеде. Часть 4

Сканирование: Виктор Евлюхин (Москва)

Обработка: Пётр Сломинский, Виктор Евлюхин

Первая часть

Вторая часть

Третья часть

ПО РОВНЫМ ДОРОГАМ

ДОМА ИЗ БУМАГИ. «ГЛУХОЙ» ШПИК. ЛЮБЕЗНЫЙ ДОПРОС. УДОБНЫЕ ЗАПИСКИ. ЗАБОТЛИВАЯ МАТЬ. ПРЕДУПРЕДИТЕЛЬНЫЕ ПРОВОЖАТЫЕ. НА «ТАТАМИ» В КИМОНО. КРЕСТЬЯНИН, ГОВОРЯЩИЙ ПО-РУССКИ. НА ПРАЗДНИКЕ. ЭЛЕКТРИЧЕСТВО НА ГОРНЫХ ВЕРШИНАХ

2 августа. Когда показались берега Японии, все пассажиры парохода «Шанхай Мару» высыпали на палубу полюбоваться окрестностями Нагасаки.

Этот небольшой городок весь утонул в зелени. Причудливо разбросались между гор маленькие серые постройки. По склону прямо к морю спускаются корявые низкорослые японские сосны. Они причудливо раскинули свои изогнутые ветви, которые особенно рельефно выделяются на фоне синего моря.

Как только пароход пристал, мы выскочили на берег. Тотчас же к нам бросилась толпа рикш. Здесь они имеют совсем другой вид, чем в Китае. Держатся они с большим достоинством. Одеты все в одинаковую форму, белую или черную. Стройно вытянулись в ряд коляски с высокими колесами на резиновых шинах и мягкими необычайно удобными сиденьями. Мы едва отбились от толпы рикш и двинулись по городу пешком.

Первое, что нас поразило, это японские постройки. В Японии вы редко встретите здания больше двух-трех этажей. По большей части это одноэтажные легкие постройки, крытые черепицей. Они построены из дерева и оклеены бумагой. Из дерева делается остов или, точнее, углы стен, а из бумаги — стены. Наклеивается бумага на перегородку с клеточными отверстиями. Эти перегородки укреплены внизу и вверху так, что их легко можно двигать в любую сторону. При желании жилища японцев можно путем передвижения этих перегородок сделать совершенно открытыми, оставив только одну капитальную стену.

Город представляет собою ряд таких домиков, теснящихся друг к другу.

Походивши по улицам, большей частью полных японцами, мы отправились на гору, с которой виден город и море.

Перед нами открылся берег бухты, причудливо изогнутый в виде петли. На противоположной от города стороне раскинулись огромные доки. Громадные подъемные краны без устали работают, починяя военные суда и громадные пассажирские пароходы.

Большое впечатление произвели на нас два огромных военных крейсера, стоявших в бухте. Мы хотели было даже их сфотографировать, но нас предупредили, что за эту затею мы можем поплатиться свободой.

Так как пароход стоял в Нагасаки всего два часа, то нам некогда было особенно задерживаться в городе. Прямо с горы мы отправились к пристани. Через несколько минут пароход снялся с якоря.

Не успели мы отъехать от Нагасаки нескольких километров, как к нам подсел «шпик». Он сначала притворился глухим. Просидев некоторое время около нас, он протянул мне написанную по-английски записку; я понял и ответил. Пошла переписка.

Сначала я действительно думал, что он ничего не слышит, но потом сообразил, что он нарочно притворился глухим и очень хорошо все слышит и разбирается, а просто ловит меня на удочку, и я сделался очень осторожен.

Отвечая охотно на все его вопросы, мы становились совершенно глухи и немы, когда вопрос касался политики, и показали себя отчаянными дураками. Несмотря на то, что мы с ним проговорили всю дорогу от Нагасаки до Кобе, он ничего от меня не сумел добиться.

После Нагасаки мы уже перешли на настоящий японский стол. Хлеба не давали, пришлось заменять его рисом, что признаться было нам довольно неприятно. Ни ножей, ни вилок, ни ложек к столу не подавали. Дадут тебе две деревянных палочки, и работай ими как знаешь. Мы долго мучились с этим приспособлением, пронося все мимо рта. Подавали всякого рода неведомые фрукты, рыбу, похожую на червяков, суп из крови или с подозрительными травами. Иногда это бывало довольно вкусно, а иногда, несмотря на весь наш голод, не шло в рот, и нам приходилось отказываться от этих лакомств, ссылаясь на отсутствие аппетита.

Поездка на пароходе уже изрядно надоела, и мы с нетерпением ждали Кобе, откуда должны были отправиться на велосипедах.

Едва мы успели сойти с парохода, дорожные полисмены повели нас для допроса портовой полиции в Кобе. Чистенько одетый в штатское платье представитель портовой полиции, хорошо говорящий по-русски, и с ним еще двое японцев предложили нам сесть.

— Я должен задать вам несколько вопросов, на которые вы будьте добры ответить. Скажите пожалуйста, кто вы такие и надолго ли приехали в Японию?

Мы ответили, что мы участники велосипедного пробега и через Японию намерены ехать в Мексику с пароходом «Ракуйо Мару». Так как пароход уходит 4 августа и в нашем распоряжении до отхода его остается только пять дней, то нам придется ехать на поезде, а не на велосипеде.

— А скажите пожалуйста, — так все время начинал свою речь полисмен, — почему вы не едете на велосипеде?

— Да потому, что в пять дней мы не успеем доехать до Иокогамы!

— Я извиняюсь, но, как мне известно, пароход «Ракуйо Мару» опаздывает и уйдет из Иокогамы 12 августа.

Мы высчитали, что в нашем распоряжении остается 10 дней, и сказали, что поедем на велосипедах из Кобе до Токио.

Однако полисмен нас не выпускал и продолжал свой допрос.

— А позвольте узнать, кто ваши папа и мама? Чем они занимаются?

Мы старались как можно предупредительнее отвечать на его вопросы, чтобы он нас поскорее освободил; однако допрос, вместо нескольких минут, затянулся на два часа. Любезность была чрезвычайная.

— А извините, вы белые или красные?

Мы с гордостью ответили, что мы советские, красные.

— А кто вам дает деньги? Их очень много надо.

Испугавшись, как бы он не потребовал предъявить ему имеющиеся у нас деньги, мы решили как-нибудь вывернуться.

— Деньги дает спортивная организация.

— Партийная? — зацепился он.

— Нет, спортивная.

— А, простите, сколько вам дали денег? Или вам высылают?

— Высылают на иностранные банки, — соврали мы.

После этого «любезного» допроса нас отправили в таможню.

Под навесом таможенные чины осматривали багаж. Без особых задержек они переглядели наше жалкое имущество и, пометив его мелом, нас отпустили. Один из полисменов пошел нас провожать.

На улице на нас смотрели с удивлением; но японцы не собирались в громадные толпы, как это было в Китае, а внимательно посмотрев, шли дальше.

Приготовление к поездке на велосипедах заняло у нас целый вечер. Ночью мы отправились осматривать город. Сели в трамвай. Трамваи Кобе больше и просторнее наших. Они очень светлые. Билет стоит 8 копеек, причем за эти деньги вы можете объездить весь город, так как с одного трамвая на другой дают пересадочный билет.

Раньше всего мы отправились осматривать главную достопримечательность Кобе — громадную башню-вышку, с которой виден весь город. Поднявшись туда на подъемной машине, которая казалось хотела посадить нас на облака, мы остолбенели от невиданного зрелища.

Перед нами рассыпались миллионы огней. Казалось кто-то взял небо, усыпанное звездами, и опрокинул навзничь. За городом расстилалось отражающее этот свет море. Причудливые очертания гор; светящееся около берегов и поразительно темное вдали от них море; гудки медленно ползущих трамваев, многотысячная пестрая струящаяся толпа — все это словно переносило нас в другой мир...

Налюбовавшись вдоволь, спустились вниз. Громадные плакаты со сценами из японской и американской жизни поражают своими размерами и количеством красок. В лавках и у лотков стоят шум от завываний продавцов и грохот от быстрого завертывания товара.

Обувь японцев совсем особенная, непохожая на нашу. Это прикрепленные при помощи веревки или толстой тесьмы деревянные колодки, напоминающие маленькие скамеечки. Щелканье по асфальту этих деревяшек усиливает общий грохот.

Мы совсем растерялись в этом шуме и гаме, в этом обилии цветов и красок. Японцы в своих пестрых халатах «кимоно», с широкими рукавами, казались нам картинками, сошедшими из какой-то иллюстрированной книжки.

Однако долго рассматривать все раскрывшиеся перед нами диковинки было некогда. На следующий день мы должны были уже выехать, чтобы не опоздать к отходу парохода. Надо было еще успеть выспаться.

Выработав маршрут от Кобе до Токио, длиною в 563 километров запасшись указаниями велосипедного клуба и разрешением полиции в Кобе, мы выехали в Осаку.

После дождей в России, морозов в Сибири и жары в Китае мы с удовольствием ехали по ровным хорошим дорогам Японии.

Вся страна необычайно благоустроена. По одну сторону от шоссе идет линия железной дороги, по другую проложены рельсы электрического трамвая. Поселки попадаются то и дело; промежутки между ними покрыты зеленеющими рисовыми полями. Среди полей тянутся линии телеграфных столбов, и всюду мелькают рекламы табачных, конфетных и других фабрик.

Встречаем массу велосипедистов-крестьян, автомобилей, изредка лошадей и чаще впряженных в легкую двухколесную телегу японцев, перевозящих груз.

Дорогу oт Кобе до Осаки мы проехали быстро. Остановились в Осаке только на несколько минут для контрольной отметки.

В Китае мы очень страдали от незнания языка. Наученные горьким опытом, мы запаслись перед приездом в Японию целой серией записок на японском и русском языке, примерно такого содержания: «Где дорога на (такой-то пункт)?», «Где найти полисмена?», «Мы русские велосипедисты-спортсмены, едем (туда-то)», «Где можно закусить?», «Сделайте отметку о пройденном пути» и т. д.

Как только нам нужно что-нибудь узнать, мы извлекаем нужную записку, показываем ее любому японцу, и он отвечает.

Благодаря тому, что между населенными местами очень небольшие расстояния, мы совершенно не замечали пути и, без всякой усталости проехав в первый же день 75 километров, остановились на ночлеге в Киото.

Приехали мы туда вечером и с большим трудом отыскали велосипедный клуб, где и отметились. При помощи записки объяснились с полисменом, который проводил нас в европейскую гостиницу. Утром на другой день, выезжая из Киото, мы с удовольствием проехались по красивым аллеям парка, усаженным корявыми соснами и посыпанным чистым желтым песочком, необычайно тщательно утрамбованным.

Стоит жаркий солнечный день. Дорога идет бесконечными рисовыми полями. Мелькают широкополые шляпы крестьян, стоящих по колена в воде и бережливо обрабатывающих каждый кустик риса. С такой тщательностью обрабатывают поля только японцы. У них нет ни одного клочка земли, который бы не был обработан. Приходится удивляться, когда видишь склоны высоких гор сплошь засеянными. Казалось бы, что они недоступны для обработки.

Встречаем идущих на полевые работы японок с грудными детьми. Интересно, что ребятишки нисколько не мешают работать, потому что матери искусно привязывают детей за спиной. При таком способе ношения руки матери остаются свободными для работы.

Остановившись в одной японской деревне, мы были свидетелями пустякового случая, который однако очень характерен для японцев.

Маленький япончонок упал в лужу, образовавшуюся во время сильного ливня. Весь измазанный, вытирая кулачонками слезы, он подбежал к матери.

Та, не в пример нашим матерям-крестьянкам, которые не преминули бы наградить мальчугана тумаком, приласкала его, сняла с него измазанную фуфайку, тут же посадила в ванну, отмыла грязь и потом отправила расхаживать его голышом, а сама принялась стирать фуфайку.

Через несколько минут фуфайка уже сушилась на солнышке, а через час голышонок уже бегал в чистенькой, словно не было никакого происшествия.

Здание школы в Японии — лучшее здание поселка или города. Оно отвечает всем требованиям гигиены: в нем светло, чисто и просторно. При каждой школе обязательно имеется площадка для занятий упражнениями под открытым небом. Размеры площадки достаточны для свободного размещения 50 человек.

Так как народное образование в Японии обязательно и бесплатно, то нет неграмотных. В школах учатся все, начиная с 7-8 лет.

Проезжая деревню за деревней, город за городом, мы сами удивлялись, что все время держим правильный путь. Надо сказать, что в японских городках так много улиц и закоулков, что в них легко заблудиться. Однако нам всегда верно указывали дорогу; всегда находился такой японец, который как бы ждал, что мы его спросим о дороге. Наконец в поле всегда оказывался или велосипедист впереди, или мотоциклист сзади, или наконец автомобиль, который или ехал за нами, или впереди чинил поломку. Мы поняли, что это не спроста; догадались, что за нами следят. Вскоре наши предположения подтвердились.

Вечером второго дня пути мы остановились неподалеку от какого-то города, в который вели две различных дороги; на перекрестке стояли два японца; один из них был полисмен, а другой в штатском европейском костюме.

Сойдя с велосипеда, я только что хотел задать вопрос, куда нам ехать, как человек в штатском, не дождавшись вопроса, любезно указал дорогу направо. Ларчик открывался просто: за нами следили шпики в течение всей дороги, и благодаря им мы ни разу не сбились с дороги. Мы подъехали к небольшому городку — Майбара. Здесь не было европейской гостиницы. Мы долго блуждали по городу в поисках места, где можно было бы переночевать. Провожавший нас шпик куда-то скрылся, и нам не у кого было спросить о ночлеге. Наконец мы подошли к довольно крупному среди маленьких японских построек зданию. Четыре громадных бумажных фонаря, висевшие у входа, натолкнули нас на мысль, что это гостиница. Не успели мы открыть дверь, как две японки-служанки с громаднейшей копной черных волос, причесанных в виде трехлистника, взяли наш багаж и попросили снять обувь. Мы пробовали было заартачиться, но японки были достаточно настойчивы. Потом мы узнали, что в Японии существует великолепный обычай снимать обувь при входе в дом. Это способствует сохранению необычайной чистоты, так как благодаря этому не заносится грязь с улицы в комнату.

Мы босиком отправились за одной из японок; она привела нас к деревянной ванне и предложила нам вымыться. Мы признаться были немного удивлены таким предложением, хотя после пыльной дороги выкупаться было очень приятно. Мы выкупались и, накинув широкое кимоно, любезно предложенное нам одной из японок, отправились в нашу комнату. Вид комнаты не особенно порадовал нас. Кроме крошечного столика и громадной пепельницы, полной пепла, в ней ничего не было. Облаченные в японское кимоно, мы возлегли на «татами». Три стороны комнаты имели раздвижные перегородки; четвертая — капитальная — имела небольшую нишу; на стене в длинное изречение с фигурой какого-то самурая.

На хлопок в ладоши явилась сначала одна, а затем и другая японка. Они принесли три маленьких подноса и деревянную кадушку. Поставив все это на пол, они жестами пригласили нас сесть по-турецки. Сначала был чай в крошечных чашечках, зеленый и невкусный, без сахара, затем пошли японские кушанья. Вместо хлеба из кадушки нам наложили две чашки риса и подали две бумажки. В них оказались палочки из дерева, которые у японцев заменяют вилки. К рису нам подвинули осьминога, какую-то кисло-горькую, соленую редьку и суп из крови. Едва владея палочками, роняя рис мимо рта, пережевывая осьминога и главное испытывая муки из-за непривычной позы, мы торопились покончить с обедом.

Наконец обед окончен. Японки ушли, шлепая туфлями. Мы переглянулись, с удовольствием переменили утомительное японское «положение» на наше: выпрямили ноги, которые уже начала сводить судорога. Мы хорошенько выспались и с рассветом снова пустились в путь.

У Нагоя изменился хозяйственный уклад селений. Начали попадаться заводы, фабрики, а среди крестьян — ремесленники.

На остановках мы обычно заводили беседу с крестьянами. Досадно было, что запас слов у нас очень маленький, и поэтому объясняемся мы с трудом.

Подъезжая к одной небольшой деревушке, мы заспорили о том, стоит ли там делать привал. Спор загорелся очень горячий.

Услышав громкие голоса, крестьянин, привыкший к спокойному тихому говору японцев, решил, что мы русские.

— Русские? — окликнул он нас.

Мы остановились, пораженные. Перед нами стоял обыкновенный японский крестьянин в широком кимоно, но он говорил на чистом русском языке.

— Да, русские.

— Я хорошо знаю вашу страну; я два года жил во Владивостоке. Только было это при царе. Вот теперь бы интересно было посмотреть на вашу жизнь.

— Да, теперь у нас есть на что посмотреть! — горделиво заявили мы и начали рассказывать о том, какие порядки установились у нас после революции. Особенно он был поражен тем, что у нас нет помещиков.

— На что же крестьяне землю покупают? — изумился он.

Мы в свою очередь постарались расспросить его о положении японского крестьянина.

— Плохо, плохо нам живется. Пробовали было крестьяне, не имеющие земли, добиться улучшения своего положения, да полиция пронюхала, и все вожаки были арестованы. А есть у вас какие-нибудь объединения крестьян, партии, союзы? — любопытствуем мы.

— Нет, полиция каждую организацию разгоняет, как только она успеет сложиться. Кругом шпики, кругом слежка. Надоела нам эта жизнь, а где выход, не знаем. Часто приезжают в деревню студенты, читают вслух революционную литературу.

Вдруг он взглянул на дорогу и побледнел.

— Сейчас вы поедете на Нагоя, — сказал он, словно отвечая на вопрос, и, отвернувшись, принялся за прерванную работу.

Мы поняли, в чем дело. На дороге показался следовавший за нами шпик. Мы быстро сели на велосипеды и поехали.

Дорога идет красивыми извилистыми подъемами; попадаются невиданные нами бамбуковые рощи; подъезжая к одной такой роще, мы приняли было ее за какой-то высокий забор, — так близко друг к другу растут бамбуковые деревья; если смотреть на такую рощу на уровне человеческого роста, то создается впечатление огромной заросли бамбуковых палок, и только, когда поднимаешь голову, на высоте 4-6 метров видишь разбрасывающуюся во все стороны зелень. Пройти через такую чащу нет никакой возможности из-за колючек.

К вечеру на небольшой площадке мы увидели толпу крестьян с женами и ребятишками. Все с напряженным вниманием следили за фигурами, стоявшими в центре круга.

Мы остановились и подошли к толпе. На земляном возвышении сделан круг и со всех сторон обложен дерном. Возле круга — группа японцев различного возраста, одетых в трусики. В центре двое взрослых японцев, схватившись за пояса, пытаются один другого выбить из круга или повалить на землю. После двух минут напряженной борьбы один из них удачным приемом был выведен из линии круга. Публика захлопала в ладоши, приветствуя победителя.

На смену взрослым выступили два мальчугана. В стороне стоит судья, тоже мальчик, одетый в костюм маленького рыцаря времен самураев. Он протяжно тонким голосом выкликает имена борющихся. Одни борцы сменяют других. Борьба продолжается несколько часов.

Победителям преподнесли подарки. Взрослым — полотенца и табак, маленьким — мыло, конфеты и даже мелкие деньги. При нас одному из маленьких победителей в качестве награды было предложено взять из кучи медных монет столько, сколько он может захватить в горсть. Это любимейшее развлечение японцев.

После Нагоя мы проехали Хамамацу, а затем Сизуоки.

От Сизуоки дорога идет возле берега моря. Легко катятся велосипеды по гладкому ровному шоссе. Дорога отгорожена от моря небольшим валом.

С другой стороны заросшие лесом горы. Изредка мелькают среди зелени изящные японские постройки. Вдали виднеется серебристая верхушка Фудзи-Ямы. Она блестит и искрится на солнце, выделяясь своей сверкающей белизной на синеве японского неба.

Весь воздух насыщен солнцем. Ехать жарко. Бросаемся в морские волны. Отдыхаем в воде час, а затем снова едем и снова купаемся. До Фудзи-Ямы остается не больше семи километров.

Крутой подъем на гору. Уже четыре часа идем пешком, волоча за собой машины. Устали порядком. Наконец начинается спуск. Попадаем к роскошному озеру. Оно искусно спряталось среди гор. Его серебряная неподвижность ничем не нарушается. Исполины-горы не допускают до него ни малейшего дуновения ветерка. Здесь расположился курорт. К нему ведет аллея тысячелетних деревьев. Кругом густые, тенистые леса.

Приближаемся к Козу. Дорога извивается между гор. С одной стороны — скалы, с другой — глубокая пропасть, где с ревом мчится река. То она несется бешеным потоком, то устремляется вниз водопадом. Останавливаемся, пораженные неожиданным явлением, — на горных вершинах зажигаются электрические лампочки, горы начинают излучать какой-то таинственный свет. Мы не ожидали найти эти горы заселенными. Узнаем, что это мощная электростанция, берущая энергию от реки, мимо которой мы проезжали.

На следующий день перед нами во всей красе предстала Фудзи-Яма. Проснулись мы еще до восхода солнца. Воздух насыщен свежестью. Небо чуть розовеет в ожидании поднимающегося солнца. Сверкает и искрится своей белизной верхушка Фудзи-Ямы. Но вот солнце вышло из-за гор, и белоснежная верхушка загорелась вдруг причудливым алым цветом. Заплясали, заискрились облака; море заблестело тысячами красок. Несколько минут продолжалась эта пляска цветов; потом солнце плавно поплыло по яркому синему небу, и опять заблестела своей сверкающей белизной снеговая вершина знаменитого вулкана.

На склонах Фудзи-Ямы растут все те же, особенно нам понравившиеся в Японии, корявые сосны. В зелени изредка разбросаны маленькие домики проводников и мелких торговцев.

Ухабистая дорога напоминает нам о том, что здесь недавно было землетрясение. Следы его виднеются повсюду. Разрушенные здания, обгорелые бревна, строящиеся мосты говорят о недавно перенесенном бедствии.

ПОД НАДЗОРОМ ПОЛИЦИИ

«НЕКТО НА ВЕЛОСИПЕДЕ». ТЯЖЕЛОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ. В РАБОЧЕМ КВАРТАЛЕ. РЕБУСЫ И ЗАГАДКИ. БЕСПЛАТНЫЕ ПРОВОДНИКИ. КИНО НА ВОЗДУХЕ. ТАИНСТВЕННОЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ. ПОЛИЦЕЙСКАЯ ПУТАНИЦА. ВСТРЕЧА РУССКИХ ЛЕТЧИКОВ

10 августа. Стремясь во что бы то ни стало приехать в тот же день в Токио, мы здорово нажимали на педали. Иокогама, когда-то очень красивый город, теперь только отстраивался. Наряду с новенькими домиками попадались горы камней и обломков старых домов. Несмотря на значительное время, прошедшее после землетрясения, многие крупные конторы и банки помещались в бараках.

Не останавливаясь в Иокогаме, мы через 2 часа прибыли в Токио. Окраины города ничем не отличались от раньше виденных нами городов и деревушек. Те же черепичные крыши, те же цветные магазины, яркие цвета одежды. Имея наготове записки о велоклубе, мы ехали наугад. Два мотоциклета, следовавшие за нами от Иокогамы, бесследно исчезли в закоулках.

В Токио большая часть японцев носит европейские костюмы. На наш вопрос о клубе «некто на велосипеде» вызывается проводить нас. Наступает темнота. Из темных закоулков выезжаем на широкие улицы, полные света, шума и публики. Наш проводник очевидно плохо знает город; мы второй час путешествуем, на каждой остановке собирая вокруг себя целые полчища публики. Наконец проводник привел нас в контору японского велоклуба. В клубе нас приняли очень радушно. Расспрашивали о дороге, о машинах, удивлялись их прочности и извинялись за то, что, не зная точно о времени нашего приезда, не устроили нам встречи. Чтобы хотя отчасти загладить свою вину, они угостили нас чаем и японским печеньем.

Мы сделали отметку о пройденном по Японии пути и поехали, провожаемые членами клуба, в полпредство СССР. Дежурный в консульстве указал нам гостиницу, где живут советские граждане.

Едва мы проснулись, как два полисмена нас пригласили для беседы. Обычная история: вежливый, длительный и придирчивый допрос. Затем нас обступили журналисты двух газет, потом появился фотограф. Через час после обеда снова явился полисмен в штатском и вежливо справился о времени нашего выезда из Токио. Ответили, что выезжаем через четыре дня с пароходом «Ракуйо Мару». Торопясь выбраться из Японии, мы пошли за билетом в порт. Здесь мы были неприятно поражены известием, что на пароход, к отходу которого в Мексику мы так торопились, имеются только билеты первого класса; третьего — нет. Кроме того, на этот пароход имеют право сесть только 9 человек, имеющих визу. Следующий пароход идет ровно через месяц.

Денег на билет первого класса у нас не было. Ждать следущего парохода месяц без работы значило лишить себя возможности ехать и со следующим пароходом. Решили приложить все силы, чтобы достать билеты. Один из служащих пароходной компании пообещал нам дать билеты 3-го класса.

Стрелой мчимся к пристани, осчастливленные его обещанием. Однако — новое разочарование — билетов нет. Пароход уже вышел в море. Жалкие, разбитые возвращаемся домой. Подсчитываем свои гроши. Ясно одно — надо выехать из гостиницы и подтянуть кушаки — есть меньше и реже.

После двух дней пребывания в новой квартире переезжаем в рабочий квартал и здесь замечаем, что нас постоянно охраняют два чередующихся шпика. Кроме того хозяин сообщил нам, что полиция, боясь агитации среди рабочих, приказала ему сообщать о том, куда мы уходим и в какое время, чтобы заблаговременно послать «око». Эта охрана и слежка еще больше усиливала внимание к нам со стороны рабочих. Узнав нас по описаниям газет, встречавшиеся рабочие дружески кланялись нам и неоднократно через хозяина передавали привет советским спортсменам. Хозяин, поясняя нам японские непонятные слова, рисовал нам картинки о сочувствии японских рабочих к СССР вообще и к нам в частности. Эти рисунки он моментально сжигал или рвал на мелкие кусочки.

Охрана и слежка все увеличивались. К нам ежедневно стали приходить в комнату полисмены: «узнать, как мы себя чувствуем». Мне это до того надоело, что я один раз выгнал полицейского из комнаты и попросил меня не тревожить. Он очевидно принял это как должное и больше не показывался. Вместо него к нам стал заглядывать помощник инспектора. А перед домом прибавился еще один «постовой». Назойливая вежливость полицейских доходила до того, что они следовали за нами по пятам; при этом вежливо и с опаской предлагали осматривать Токио. Некоторые из них говорили по-русски, некоторые по-английски.

В конце концов видя, что от них не отделаешься, мы решили их использовать. Один был у нас проводником, другой таскал багаж, третий, видя, что он лишний, благородно скрылся. Мы были довольны бесплатными проводниками и носильщиками, а они были довольны, что смогут исполнять долг слежки, находясь непосредственно при нас. Время от времени один из них отлучался, чтобы сообщить по телефону, где мы и что делаем.

Однажды Илья поехал в Иокогаму посмотреть, в каком состоянии находятся наши велосипеды, а я остался в Токио. Полиция не знала об его отъезде. Вдруг ко мне приходит инспектор. Хозяин уже сообщил ему, что одного из нас нет. Инспектор очень вежливо осведомился, где мой друг. Мне надоели эти постоянные заботы полиции и я решил ее помучить.

Ответил, что не знаю. Через час ко мне прислали человека в штатском. Он уселся, вытащил визитную карточку и, написав что-то на обороте, подал мне. Я едва удержался от хохота — на обороте было написано по-русски: «жандалм». Эта откровенность меня порадовала; на чистоту лучше, а то... прикидываются разными студентами или рабочими.

— Где друг? — спросил «жандалм».

— Не знаю.

— Полиция обыскала все Токио и его здесь нет. Может быть он Иокогаме?

— Может быть!

Большего он от меня не добился и, поблагодарив за сообщение, ушел. Я взглянул в окно. Он звонил по телефону. У ворот нашего дома другой полисмен пробирал хозяина хозяйку за то, что они проглядели, куда поехал Илья.

Через час пришел еще один полисмен. Узнав от хозяина, что я больше полицейских не принимаю, он упросил его узнать от меня, где Илья. Хозяин лисой подъехал ко мне. По установленному у нас обычаю, он показал мне рисунок. Там было два кружка, один — Токио, другой — Иокогама. Возле каждой точки два домика. У каждого домика по 8 фигур с саблями. На отлете — таинственная фигура. «Это ваш друг», — объяснил хозяин. После он нарисовал телефон кучу мусора, на конце этого ребуса поставил вопрос и дал мне читать. Я принялся искренне хохотать над этим ребусом. Разобрал я его вполне правильно: «Илья уехал Иокогаму, а полиция этого не знает». Хозяин улыбнулся моей догадливости.

Велика была радость полиции, когда со всех постовых сообщили: «Вернулся, приехал из Иокогамы».

После этого случая наблюдения за нами усилились. Хозяин, утомленный посещениями полиции, просил нас переехать на другую квартиру; шпики мешали ему работать; он сам превратился в шпика.

Мы сообщили, что завтра уедем.

И действительно как раз к этому времени нам удалось найти работу, и мы на несколько дней должны были выехать из Токио. Однажды, придя в наше консульство, мы узнали о том, что на днях должна приехать в Токио комиссия по приему наших летчиков, совершавших полет Москва-Пекин-Токио.

Нужны были технические рабочие, чтоб подготовить площадки для вынужденных посадок.

Мы предложили свои услуги. Член комиссии охотно согласился нас принять, так как рабочие, знающие русский язык, были здесь большой редкостью.

Мы должны были ехать в разные места. Воспользовавшись этим, мы решили одурачить порядком нам надоевших шпиков.

Тов. Оссадши, через которого мы получили работу, просил хозяина достать три билета в Херошиму, Хамамацу и Осаку. Шпики страшно всполошились, узнав о нашем отъезде. Один из них тщетно приставал к нам, стараясь узнать, кто из нас куда едет. Через пять минут я и тов. Оссадши ехали в автомобиле на станцию. Шпиков не было видно.

Я распрощался с Оссадши, сел в вагон и отправился в Херошиму, чрезвычайно довольный полицейской путаницей. Я глядел в окно на исчезавшие огоньки Токио. Вдруг, оглянувшись, увидел шпика, того самого, который был в отеле. Быстро обернувшись спиной к нему, я высунулся в окно. Он прошел и не заметил меня. Я увидел, что в дверях вагона он расспрашивал кондуктора.

Так я благополучно доехал до Иокогамы. Удрученный бесплодностью поисков, шпик слез в Иокогаме, сообщив кому-то обо мне. Через два часа передо мной сидел «архангел». Он тщательно старался заговорить со мной. Я не отвечал, притворяясь, что ничего не понимаю. Таким образом на каждой станции сменялись сыщики, провожая меня до Херошимы. Через три дня после моего прибытия я, приготовив аэродром, ждал прилета наших самолетов. На аэродроме от меня не отходил «проводник». С утра лил дождь. На поле собралось очень много публики. Я сидел в специально выстроенных для встречи палатках и через каждые десять минут по полевому телефону получал сведения: «Вылетели»... «Дождь»... «Один аппарат с Волковойновым еще не вылетел»... Наконец: «Будьте готовы. Спустимся в Херошиме»...

Японцы хорошо приготовились к встрече гостей. На аэродроме было «горючее», автомобили, связь и охрана. Самое лучшее — это связь. Легко сказать, — за 500 километров нам сообщили с точностью, где самолет и как летит.

Наконец выглянуло солнце, и из-за нависших облаков и туч показалась точка. Приближаясь, она увеличивалась и обратилась в аэроплан. Я сразу узнал наш советский самолет.

Трудно описать, что произошло в городе. Едва сообщили о том, что летит «руссиа хиккуоки» (русский самолет), со всего города, несмотря на грязь, к аэродрому помчались велосипедисты, автомобили, побежали пешеходы. Все с напряженным вниманием смотрели вверх. Быстро увеличиваясь, начали вырисовываться контуры аэропланов; на белых засверкала красная звезда.

Публика волновалась. Самолет спускался при громовых аплодисментах.

Начались приветствия. Бывшая на аэродроме публика. Кричала: «Банзай Руссия!» (Да здравствует Россия!)

Мой полицейский едва успевал переводить мне приветствия. В помещении станции губернатор и местные власти устроили завтрак. При входе в столовую были скрещены 2 флага — Японии и СССР, а над столом — на красном полотне надпись: «Привет доблестным героям воздуха — русским летчикам».

Когда подали шампанское, начались тосты за здоровье. Во время банкета говорили только губернатор и городской голова, изредка спрашивая летчиков об условиях пути. Мелкие чиновники в точности копировали все движения губернатора, смеялись, когда он улыбался, отворачивались, когда он «хмурился». Банкет кончился. Летчики были доставлены к самолету. Из-за плохой погоды отлет состоялся только утром следующего дня.

Через несколько дней моя работа здесь кончилась. Я отправился в Токио. Там уже был Илья, вернувшийся из Хамамацу.

Мы были очень довольны тем, что нам удалось заработать немного денег. К нашему счастью на другой день после моего приезда в Токио нам сообщили о прибытии парохода. Довольные тем, что наконец распрощаемся с этой страной сыщиков и шпиков, мы отправились за билетами.

Первая часть

Вторая часть

Третья часть

Пятая часть