Вокруг света на велосипеде. Часть 3

Сканирование: Виктор Евлюхин (Москва)

Обработка: Пётр Сломинский, Виктор Евлюхин

Первая часть

Вторая часть

В НЕВЕДОМЫЕ СТРАНЫ

НА ПАЛУБЕ МОРСКОГО ПАРОХОДА. ЯПОНСКИЕ ЖАНДАРМЫ. ФРУКТЫ НА ВЕРЕВКЕ. СРЕДНЕВЕКОВЫЕ РЫЦАРИ. ПЕРВЫЙ КИТАЙСКИЙ ГОРОД. ЛЮДИ-ЛОШАДИ. ПЛОВУЧИЕ ДОМА

1 января 1925 г. Наконец дождались парохода, который нас должен был увезти в Китай. Утлое суденышко. Грязь, теснота невероятная. Предлагали подождать еще 4 дня другого парохода, но жаль терять время; главное — боимся израсходовать полученные из Москвы деньги.

Погрузившись на пароход, устроили свои велосипеды на палубе, а сами забрались в кают-компанию второго класса.

Буфетчик-китаец встретил нас далеко не дружелюбно.

После нескольких предложений уйти, которые на нас никак не подействовали, он позвал контролера, и тот самым бесцеремонным образом выпроводил нас.

Пришлось дрогнуть на палубе. Холодный пронизывающий ветер загнал нас в проход около уборной. Здесь никто нас не тревожит. Нам осталось только любоваться сопками, покрытыми снегом, и простором темно-синего моря.

Подъезжаем к первому японскому порту Син-Чжан в Корее. Здесь население сплошь корейское.

Сегодня празднуется Новый год. Стоящие на рейде японские пароходы украшены елочками и флагами.

Не успели мы остановиться, как к пароходу подъехал чистенький быстроходный катер. Оттуда стремительно вынырнули два японских жандарма. Как ищейки рыскали они по пароходу, разыскивая контрабанду.

С другого борта причалили к пароходу «юли-юли» — одновесельные шаланды. С них корейцы продавали апельсины, груши, яблоки. Покупка фруктов производилась довольно забавным способом. На веревке пассажиры спускали в шаланду корзину и деньги. Корейцы забирали из корзины деньги, нагружали ее фруктами, и пассажиры вытягивали корзину обратно, словно ведро из колодца.

На следующей остановке пароход начали разгружать приехавшие на большой шаланде корейцы-грузчики. Мы были поражены их необычайно странным костюмом. Одеты они во все белое. На голове вязаная шапка, как у наших лыжников. Поверх платья надета накидка, обычно синего цвета, с различными китайскими письменами на спине и на рукавах. На руках перчатки. Ноги обуты в резиновые полуботинки.

Однако эти изысканные костюмы совсем не мешали им необычайно быстро и ловко справляться с работой. Захватывая железными крючками с деревянной рукояткой тюки, они ловко перебрасывали их в корзину подъемника. С такой же быстротой и ловкостью другая партия разгружала подъемник.

В продолжение всей работы они ритмично покачивались в такт напеваемой песне:

— Ара-цини, цини, цини ара-цини, цын, цын-цини, ара-цини, цини и т, д.

Долго мы вслушивались в однообразный мотив, в странное сочетание унылых цокающих звуков.

На пароходе мы быстро стали своими людьми. Узнав о проделанном нами путешествии, профуполномоченный попросил нас сделать доклад матросам. Мы охотно согласились. В маленьком кубрике собралась чуть не вся команда. Слушали нас с большим интересом. После доклада установились самые дружеские отношения с матросами. Спим мы уже в тепле; днем не проводим целые часы в проходе около уборной, а отдыхаем в матросском кубрике, берем книги из библиотеки; одним словом, чувствуем себя, как дома.

5 января. Мы уже проходим Японское море. Слева тянется цепь сизых гор — это берега Японии, справа крутые и обрывистые скалы Кореи,

Холодный пронизывающий ветер, провожавший нас из Владивостока, стих. Начинаем чувствовать солнце Японии. После сибирских холодов оно кажется особенно дорогим и приветливым.

Встречаем массу живописных островов, неожиданно вдруг вырастающих перед нами из водяной глади. То вдруг появляется перед пароходом дикая неприступная скала самой причудливой формы, то заулыбается зеленью мягкий, манящий своей приветливостью островок.

Подъезжаем к Желтому морю. Только мы успели проехать пролив, как изумрудно прозрачные воды Японского моря сменились желтоватой мутью. Казалось, что перед нами расстилается увеличенная до беспредельности канава, проложенная на глинистой почве.

10 января. Пароход медленно приближается к Циндао. Это первый китайский город, где разрешается выходить на берег. Остальные города, которые нам приходилось проезжать, объявлены на военном положении и пассажиров, а в особенности русских, на берег не пускают.

Циндао не особенно типичен для Китая. Это бывшая немецкая колония, застроенная однотипными зданиями готического стиля с черепичными крышами.

При осмотре города мы удивлялись, как может быть в китайском городе так мало китайского. Влияние немцев здесь чувствуется очень сильно. Широкие улицы залиты асфальтом. Масса автомобилей, велосипедов. Лошадей почти нет. Магазины обставлены шикарно. На каждом перекрестке, в черном костюме с белыми пуговицами, стоит полицейский.

Побродив часа два по городу, вернулись на пароход.

Здесь с палубы я долго наблюдал за работой китайских кули. Своим внешним видом они меньше всего напоминают «цивилизованных» корейских грузчиков.

Одетые в короткие штаны, с накидками на плечах, а иногда и с совсем обнаженной верхней частью туловища, они похожи на живые скелеты. Жутко выступают ребра из-под желтой кожи. Ввалившиеся щеки, четко обозначенные скулы, куда-то вглубь провалившиеся глаза.

Когда я посмотрел, как кули впрягаются по трое в огромную телегу, напоминающую платформу и тянут груз весом в целую тонну, я понял, чем объясняется этот изнуренный вид, эти провалившиеся щеки, эти обтянутые кожей ребра.

12 января. Сегодня должно наконец кончиться наше путешествие на пароходе. Соскучившись по велосипедам, с нетерпением ждем Шанхая.

Въезжаем в реку Ян-Цзы-Цзян. Река живет. Масса китайских джонок (лодок) заполняет ее всю. Их кутерьма заставляет иногда останавливаться пароходы. Раздаются гудки судов всех национальностей. В особенности обращают внимание громадные американские пароходы. Это целые пловучие города.

Чем ближе к городу, тем больше движения — теснота становится ужасной. Кажется, что пароходы вот-вот раздавят эти маленькие лодки.

Вместе с остальными пассажирами высыпаем на палубу. В густом темном тумане видны слабые очертания города. Маневрируя между шаландами, моторками, пароходами и другими разновидностями судов, наполняющих реку, медленно приближаемся к Шанхаю.

Видны громадные здания с вышками, на которых красуются флаги всех наций. Проезжаем мимо советского консульства, на котором развевается красный флаг.

Теснота в реке становится все ужаснее. Перед самым городом кажется, что река сплошь заселена. Местами шаланды образуют целые полуострова. Это — своеобразные пловучие дома. Сплошь и рядом здесь живут китайцы со всей своей семьей и домашним скарбом.

Пока мы маневрировали около города, стемнело. Шанхай засверкал миллиардами огней. Они причудливо отражались в реке.

Мы приготовились ночевать на пароходе. Однако нам сообщили, что оставаться на нем нельзя, и предложил отправиться в город.

СРЕДИ КИТАЙЦЕВ

НА ТВЕРДОЙ ЗЕМЛЕ. В ПОИСКАХ КОНСУЛЬСТВА. ГРОЗНЫЙ ИНДУС. СВЕТЯЩИЕСЯ МАГАЗИНЫ. «СЧАСТЛИВАЯ БЕСЕДКА»

ЖИВАЯ КУХНЯ. ВОССТАВШИЙ КИТАЙ. КРАСНОГВАРДЕЙЦЫ В СОВЕТСКОМ КОНСУЛЬСТВЕ

12 января. Сообщение о необходимости высадиться на берег и обрадовало и огорчило нас одновременно.

После 11-дневного путешествия на пароходе очутиться на твердой земле казалось неслыханным счастьем. Неприятно только, что приехали в Шанхай поздно. Однако мы с удовольствием забрали свои велосипеды и высадились на берег, С каким-то особенным наслаждением ступаем по асфальтовой мостовой; блаженствуем от того, что под нами совершенно твердая, не подбрасываемая ежеминутно на волнах поверхность.

Однако не успели мы почувствовать как следует прелесть твердой земли, как нас ошеломил ряд самых разнообразных впечатлений.

На нас набросилась целая толпа рикшей. Словно наши извозчики, они разбиты по рангам. Перед трапом, по которому сходят пассажиры первого класса, выстроились «рысаки». У них высокие крепкие фигуры, железные мускулы ног и прекрасные коляски на резиновых шинах. Они возят «знатных» иностранцев, по преимуществу американцев и англичан. В любую жару они обгоняют быстро двигающуюся толпу, маленьких низкорослых осликов и слабых, изморенных лошадок, встречающихся здесь кстати очень редко.

Но если тяжело смотреть на эти рослые, мощные фигуры «аристократии» из рикш, то еще более тяжкое впечатление производят «тяжеловозы».

Это в большинстве старики, с распухшими от ревматизма ногами. Ревматизм — удел всех рикш. Разгоряченные после долгой езды, они часами просиживают на холодном ветру, сушат на нем промокшую насквозь от пота рубашку и часто простуживаются.

Эти рикши не стоят, горделиво поигрывая мускулами своего тела. Они набрасываются на вас, как коршуны на добычу. Они готовы за самые жалкие гроши везти вас в самую отдаленную часть города. Они умоляющими глазами смотрят вам в лицо и просят о высочайшем унижении человеческого достоинства, как о высочайшей милости.

Рикши обычно или совсем босы или одеты в сандалии из водорослей. На головах у них соломенные шляпы, в роде тех, которые одеваются у нас лошадям. Ноги облегают коротенькие штанишки. Верхняя часть туловища или совсем голая или покрыта лохмотьями в виде накидки.

Ошеломленные зрелищем людей-лошадей, мы совсем растерялись. Куда нам ехать с нашими велосипедами, мы не знали. Что консульство сейчас закрыто, было совершенно ясно; но мы все-таки решили отыскать его, в надежде найти там какого-нибудь дежурного. В крайнем случае мы решили оставить там свои машины и отправиться бродить по городу.

Мы совсем не представляли, как огромен Шанхай. Уличное движение нас поразило. Бесконечные гудки автомобилей, рев мотоциклетов, звонки велосипедов, окрики рикш — сплошным гулом стояли в ушах. Перейти на другую сторону улицы казалось нам подвигом. Долго стояли мы на углу, поджидая подходящего момента, чтобы броситься в эту человеческую лавину.

С первых же шагов чувствуем, как плохо оказаться за границей без знания иностранных языков. Знаками спрашиваем, где советское консульство. Заметили, что с этим вопросом лучше обращаться к тому, кто одет победнее. Чуть только натолкнешься на богатого китайца, как он презрительно фыркнет и отвернется. С европейцами дело обстоит еще хуже. Они обычно, разобрав русскую речь, делают вид, что ничего не слышат.

После долгих расспросов подходим наконец к месту, где канал Ван-Пу впадает в реку Ян-Цзы-Цзян. На берегу канала стоит огромное здание советского консульства. Не давно отстроенное, оно блестит чистотой и изяществом своей отделки. У входа в консульство стоит огромный черный индус в красной чалме. Прямой, как изваяние с черной завитой бородой, с сверкающими на синеве белков черными зрачками, он нагоняет на нас неподдельный страх. Таких мы привыкли видеть только в цирках, глотающий ножи, режущих себя кинжалами, поднимающихся на воздух. Индус очень суров. На все наши вопросы он кивает голевой на часы, указывая, что консульство откроется в 9 часов утра. О том, чтобы оставить на его попечение велосипеды, нечего и думать. Объяснив нам, когда откроется консульство, он решил, что его долг выполнен, скрестил руки на груди и окончательно превратился в изваяние.

Очень обескураженные такой встречей, мы бессмысленно топтались около консульства, не зная, куда поставить велосипеды. Вдруг раздался русский окрик:

— Что, ребята, приуныли? Что-то это на вас не похоже. — Оглядываемся, удивленные и обрадованные. Перед нами сотрудник Доброфлота, с которым мы познакомились на пароходе.

— Да вот, не знаем, где машины оставить на ночь; не носиться же с ними всю ночь по городу.

— И то правда. Идемте к нам, в Доброфлот. Здесь кстати близко. Там ваши машины переночуют, а вот вас устроить мне некуда, сам сегодня пойду ночевать к приятелю.

— Сами где-нибудь устроимся, а то и просто проблуждаем по городу. Интересно Шанхай посмотреть.

Все вчетвером идем к зданию Доброфлота. Там оставляем машины до утра. Прощаемся с нашим любезным спутником и идем осматривать Шанхай.

Сначала мы отправились по сверкающей тысячами огней набережной Ванд. Огромные небоскребы величественно уходили остриями своих крыш в странно светящееся от электрического света небо.

Шикарные магазины занимали по целому кварталу. В них непрерывно текла толпа. Изысканные витрины привлекали публику. Все магазины залиты светом. Фасады зданий усыпаны светящимися лампочками. Кажется, что целые колонны из электричества и дома выстроены из какого-то светящегося камня. Однако весь этот шум и блеск нас изрядно утомили. Пройдя несколько кварталов по набережной, мы оказались перед городским садом.

Уверенные в том, что здесь мы найдем себе ночлег, мы гордо зашагали по усыпанным песком дорожкам.

Чувство собственного достоинства у нас еще больше увеличилось, когда мы увидели в глубине сада небольшую тенистую беседку.

Почти бегом мы бросились к ней. На наше счастье беседка была пуста, и мы были в ней полными хозяевами.

Несказанно обрадованные таким счастьем, мы блаженно растянулись на скамейках, благославляя шанхайское тепло и гостеприимство, когда слух наш неприятно был поражен звуком открывающейся двери.

Еще более неприятное чувство охватило нас, когда вошедший в беседку полицейский самым бесцеремонным образом выпроводил нас.

Он оказался даже настолько любезным, что проводил нас до выходных ворот сада и предупредительно запер их перед самым нашим носом.

Порядком обескураженные такой неудачей, мы однако решили не унывать; обойдя сад с другой стороны, мы перебрались через забор и опять пролезли в беседку.

И тут опять, как неумолимый рок, предстал перед нами полицейский, так же любезно и настойчиво выпроводил нас из сада, и вторично щелкнул перед нами замок.

Боясь испортить себе окончательно репутацию в глазах шанхайской полиции, мы больше не пытались пробраться в сад.

Бесцельно бродили по улицам, изредка присаживались на тротуар, до тех пор, пока нас не сгонял оттуда какой-нибудь предупредительный полицейский.

Чуть только рассвело, Шанхай начал просыпаться. Первыми проснулись нищие. Они имеют здесь довольно пpичудливый вид. Почти у каждого нищего есть какой-нибудь допотопный музыкальный инструмент. Или это нечто напоминающее наш бубен, или какое-то странное подобие скрипки с натянутой на ней одной или двумя струнами.

У них словно абонированные места на перекрестках, за которые они очевидно платят дань полиции.

Усаживаясь на перекрестке, нищий затягивает какую-нибудь заунывную песню и сидит так весь день, однообразно покачиваясь в такт напеву.

Резким криком возвестили о наступлении трудового дня «инструментальщики». Это — местные ремесленники. Гортанными звуками выкрикивая что-то на своем непонятном для нас языке, они ударяли в тазы, звенели звонками, гремели погремушками.

Длинной бесконечной лентой потянулись по улицам рабочие, спеша на фабрики. По улицам зашныряли «живые кухни», — так мы окрестили местных продавцов пищи. Увидев первый раз такого продавца, мы долго за ним наблюдали, прежде чем сообразили, чем он занимается. Грязно одетый парень, в широкополой соломенной шляпе, с коромыслом нa плечах, суетливо пробирался в самую гущу спешащих на фабрики рабочих.

На одном конце коромысла у него была привешена жаровня, на другом — вареный рис, лапша, лепешки на бобовом масле и другие непритязательные кушанья,

Быстро грязной ладошкой вытаскивал он из котелка рис, мял его в руке, слепляя в комочек, и продавал рабочему, который на ходу засовывай его в рот, боясь задержаться в пути хоть на одну минуту.

Голодные, измученные бессонной ночью, мы потащились к консульству. Однако суровый индус опять неумолимо показал на 9 часов, говоря всем своим видом, что раньше нам здесь показываться нечего.

Бродить по улицам у нас больше не было сил. Ждать оставалось еще 3 часа. Решили идти в сад, уселись на лавочку в беседке и сладко подремывали. Городская жизнь шла уже полным ходом. Автомобили с бешеным ревом развозили иностранцев; трамваи доставляли на работу мелких служащих. Рикши бежали с ними вперегонку.

Через два часа мы забрались в подвал нашего генерального консульства. Там нам удалось отыскать уборную и умыться.

После долгих ожиданий мы наконец попали к секретарю консульства. Наш вид в грязных и оборванных плащах, с сибирскими рукавицами на руках, внушал мало доверия; однако секретарь встретил нас довольно приветливо. К сожалению никакой помощи он нам оказать не мог и указал только адрес Дальбанка, где мы могли обменять наши деньги; их было очень немного — всего 20 рублей.

Обменяв деньги, мы отыскали комнату в одном «бордингаузе» за 1 доллар. Нетопленная, грязная комната казалась нам верхом блаженства. Наевшись рисовых лепешек, мы бухнулись на кровать и заснули, как убитые.

Проснулись поздно вечером. К нам постучался китаец кули (чернорабочий). Долго объяснялись мы словами, потом перешли на жесты. Кули проводил рукой кругом, указывая на предметы в комнате. Мы ничего не понимали. Тогда он вытащил кошелек, вынул из него несколько монет и указал на печку. Очевидно, он хотел затопить печь. Мы: утвердительно кивнули головой. Этого оказалось мало. Ему нужны были деньги на уголь. Сообразив это, мы дали ему 80 сентов. Через короткий промежуток времени у нас весело затрещал камин. А мы, довольные, отдохнувшие, принялись вырабатывать план дальнейших действий.

Дел у нас было немного, и мы надеялись, что быстро с ними успеем справиться. Во-первых, мы должны были у американского консула получить визы в Америку; во-вторых, достать денег на дорогу.

В первый же день мы отправили письма в Москву. Сообщили на завод б. Дукс, в Резинотрест и «Рабочую газету» о том, что мы уже в Китае и собираемся отправляться в Америку. Так как переезд через океан стоил дорого — на троих нам было нужно не менее 300 долларов — то мы просили выслать нам денег.

Американский консул встретил нас очень приветливо, и мы надеялись, что скоро уже отправимся через Великий океан в страну небоскребов, техники и долларов.

В ожидании ответа мы решили познакомиться с Шанхаем. Правда, этому значительно мешало неумение объясняться с китайцами — мы не знали ни китайского, ни английского языков.

4 февраля. Мы уже неделю живем в Китае. Ни денег, ни пропусков в Америку у нас пока нет. Думаем, что в деле с пропусками нам сильно подгадили в изобилии живущие здесь белогвардейцы. Случайно мы поселились по соседству с белогвардейским кварталом. Пытавшиеся было вначале сблизиться с нами белогвардейцы быстро поняли, с кем они имеют дело, и сделались сразу нашими заклятыми врагами. При встречах с нами они постоянно бросали нам вдогонку какое-нибудь ругательство.

Мы мало обращали внимания на их злобствования. Окончательно раздраженные этим, они, как мы узнали потом, явились к американскому консулу и рассказали ему, что мы советские агитаторы. Этим вероятно объясняется длительное разрешение нашего вопроса, а потом и окончательный отказ в визах в Америку.

С каждым днем положение наше становилось все тяжелее. От наших двух червонцев оставалось всего несколько рублей. Рассчитывать долго прожить на них нечего было и думать.

Вначале мы смотрели с презрением на рис, продаваемый «ходячей кухней»; но впоследствии нам пришлось окончательно перейти на это самое дешевое здесь кушанье.

Удивлению китайца-кули не было границ, когда мы не дали ему денег на угли и знаками объяснили, что печь топить нам больше не нужно.

От обеда, любезно предлагаемого хозяевами, мы отказываемся; тщательно высчитываем как бы меньше израсходовать на питание. Стараемся больше спать, чтобы не чувствовать голода.

11 марта. Сегодня утром мы долго хохотали над несуразной выходкой белогвардейцев.

Открыв дверь, Илья натолкнулся на письмо, лежащее у порога. На конверте весьма своеобразный адрес: «Красной сволочи».

Внутри очень лаконично и выразительно: «Предлагаем вам в недельный срок выехать из Китая, иначе поплатитесь жизнью». Подписи конечно нет.

Зловещая записка нас даже не разозлила. Посмеявшись над этими несчастными дураками, не знающими, каким путем выместить злобу на Советский Союз, мы принялись за свои обычные дела. Выезжать из Шанхая мы конечно не собирались и мирно продолжали разгуливать по городу. Однако белогвардейцы очевидно решили привести в исполнение свою угрозу.

Однажды Жорж, возвращаясь с пристани, куда ходил справляться относительно работы, пошел в Паблик-Гарден. Побродив там некоторое время, он решил зайти в беседку отдохнуть. Не успел он закрыть за собой дверь, как на него набросилось четверо белогвардейцев.

Жорж опешил от неожиданности и чуть не дал себя повалить. Однако он быстро оправился и применил на практике не забытые еще за время путешествия приемы бокса. Отшвырнув навалившихся на него белогвардейцев, он вылетел из беседки и понесся к выходу. За время свалки его успели два раза ранить ножом. Один удар был направлен в самое сердце, и если б не записная книжка, которая задержала удар, нам бы пришлось лишиться одного товарища. Другой удар пришелся в руку и заставил немало пострадать Жоржа, так как он долго не мог исполнять какую бы то ни было работу.

Положение наше становилось все неприятнее. Деньги мы давно уже истратили. Заложили велосипеды. Однако и этих денег нам хватило не надолго. Обещали работу по разгрузке пароходов, но пока нужно было ждать. Все черные работы исполняются здесь китайцами; для того же, чтобы получить работу в какой-нибудь торговой конторе, надо знать языки.

Придя в отчаяние, мы решили сделаться музыкантами. Жорж раздобыл где-то гитару, Илья — мандолину, я — балалайку.

Мы бродили по кабачкам. Ходили с шапками собирать медные монеты, бросаемые щедрой рукой матросов, и на эти жалкие гроши кое-как перебивались.

15 апреля. Наконец наступил счастливейший день, — нас с Ильей приняли на пароход грузчиками. Мы превратились чуть ли не в настоящих кули. Правда нам не нужно было возить на себе телеги с грузом, но тяжелые тюки измотали нас до того, что, возвращаясь домой, мы не могли ни читать ни писать и, как подкошенные, валились спать.

Жорж приблизительно в это же время устроился на работу счетоводом в одной торговой конторе. Мы однако продолжали жить впроголодь, стремясь каждую лишнюю копейку отложить на дорогу. Через месяц, по нашим расчетам, мы могли бы выехать. Однако произошли события, которые перевернули все наши планы.

В мае на одной из японских фабрик вспыхнула забастовка. Бесчисленные толпы народа сновали по городу. Повсюду было какое-то лихорадочное оживление. На лавках появились плакаты с надписями: «Долой иностранный товар», на китайских долларах на оборотной стороне было написано: «Долой иностранную валюту».

Забастовщики останавливали трамваи, вытаскивали из вагонов вагоновожатых и кондукторов. В англичан, ехавших в трамваях, бросали камнями. Мы были свидетелями того, как человек тридцать китайцев опрокинули трамвай, везший иностранцев.

Повсюду — в трамваях, в окнах домов, на вывесках магазинов — были вывешены плакаты «Долой иностранцев». Рикши или отказывались возить англичан и японцев или завозили их в темные узкие переулки и там избивали.

Все лавки и магазины закрылись. Иностранцы принуждены были ходить пешком. Почта перестала работать. Телеграф остановился. Вся жизнь замерла.

Видны были только бесчисленные толпы китайцев, усиленно жестикулирующих, оживленно разговаривающих друг с другом.

Мы все время проводили на улице. Охваченные общим подъемом, мы перебегали от одной толпы к другой, слушали, ничего не понимая, пробирались в самые оживленные места.

На одной площади, где было особенно много народа, к нам подошел один китаец и, предложив закурить, повел нас к небольшой китайской лавчонке, где он обещал достать нам табак.

Забыв о том, что мы иностранцы, и чувствуя себя самыми близкими восставшим китайцам людьми, мы, нисколько не смутившись, пошли со своим провожатым. Он по-английски начал расспрашивать, кто мы и откуда. Так как объяснялись мы с трудом, то едва понимали друг друга.

Китаец все вел нас и вел по каким-то узким закоулкам. Чем дальше мы заходили, тем становилось глуше.

Мы начали замечать, что около нас собирается толпа. Подозрительные взгляды, угрожающие жесты заставили наконец понять, что нас завели сюда, чтобы избить.

Остановившись в одном узком закоулке, наш проводник вдруг сурово произнес:

— Табака нет! Курить нечего! Лавка нет!

Его тон был гораздо страшнее его слов. Обступившие нас китайцы уже сжали кулаки, вдруг раздался неожиданный голос:

— Сунгежень, сунгежень! (Советские люди!)

Это кричал продавец, у которого мы обычно покупали рис во время нашей голодовки. Толпа сразу отступила.

— Сунгежень! — эхом пронеслось над головами.

Заведший нас в эту трущобу китаец дружественно протянул нам руку, похлопал по спине и ушел. Вслед за ним постепенно растаяла вся толпа.

15 мая. Забастовка принимала все более угрожающий характер. Отказалась работать домашняя прислуга. Привыкшие только распоряжаться, иностранцы должны были сами таскать воду, готовить обед, убирать помещения. Иностранные власти приняли все меры к подавлению забастовки. Моментально были высажены на берег иностранные войска. Вся полиция была мобилизована. Прекратившие работу почта и телеграф начали принимать письма и телеграммы. Разорванная с миром связь быстро восстановилась.

На Нанкин-Род огромная демонстрация рабочих и студентов была встречена ружейными залпами. Демонстранты поднимали раненых и убитых и разносили их по узким улицам.

Начались знаменитые шанхайские расстрелы. Все газеты были заполнены описанием этих событий. Белогвардейцы решили воспользоваться общей сумятицей и организовать покушение на советское консульство.

— В советском консульстве живут все вожаки восстания. Там прячутся агитаторы, пропагандисты, большевики и руководят движением, — такие слухи пускались белогвардейцами с целью подготовить себе почву для погрома.

Консул получил тайные сведения о готовящемся нападении. Консульство было настороже. Всем выдали оружие. Нас пригласили участвовать в охране советского консульства. Мы конечно с гордостью приняли это предложение.

В газетах писали, что в консульстве появились красногвардейцы. Эти «красногвардейцы» были мы. Как три верных стража, стояли мы около дверей консульства и только после тщательного освидетельствования документов каждого приходящего пропускали его в здание.

Раза четыре вламывались в здание консульства пьяные банды белогвардейцев, но мы каждый раз искусно их выпроваживали.

Наконец винтовка и плетка иностранцев сделали свое дело. Восстание было подавлено. Началась «мирная» жизнь. Мы еще неделю проработали в консульстве. Наконец охрана 6ыла снята. Мы были свободны. К этому времени мы получили 230 долларов от завода им. Авиахима и Резинотреста. Работа в консульстве дала нам 78 долларов. Решили, не теряя времени, выехать в Японию, куда визы были уже получены. Однако Жорж категорически отказался от поездки. Его раны еще не зажили и ехать на велосипеде ему было трудно. Кстати он устроился на выгодное место в одной из торговых контор.

Дружески распрощавшись с нашим спутником и радушно нас принявшим советским консульством, мы сели пароход, отправлявшийся в Японию.

Первая часть

Вторая часть