«Войны смещают границы между реальным и нереальным». Дарья Серенко — о новой книге, жизни в Тбилиси и будущем России

Активистка, писательница и журналистка Дарья Серенко в интервью Paper Kartuli рассказывает, почему дважды фигурирует в списке «иноагентов», как долгое время не разрешала себе писать художественные тексты и почему «Феминистское антивоенное сопротивление» («ФАС») неправильно ассоциировать только с ней.

Об активизме, писательстве и новой книге

— Когда я вспоминаю последний год своей жизни, таймлайн такой: 23 февраля я вышла из спецприемника, 24 февраля началась война, 25 февраля мы создали «Феминистское антивоенное сопротивление». Весь последний год моя основная работа — [работа] антивоенной активистки, нон-стоп по 10–12 часов в день. 

Писательскую деятельность (Дарья Серенко автор поэтических сборников и книги «Девочки и институции» — прим. Paper Kartuli) я задвинула на задворки своей реальности. Я очень долго не разрешала себе художественное письмо во время войны. Думала так: я могу художественный текст написать, а могу — полезную инструкцию. Мне казалось, что все свои навыки я должна использовать для антивоенной агитации.

Но писать я продолжала, и скоро у меня выйдет новая книга об опыте диктатуры и эмиграции. Это будет автофикшен.

Все художественные тексты, которые я сейчас создаю, — это как будто осадок от моей активисткой работы. Я не успеваю осмыслить всё то горе, с которым сталкиваются сейчас люди и свидетельницей которого я ежедневно являюсь. Я его фиксирую и как журналистка, и как писательница и в каком-то виде выпускаю в мир, чтобы и другие могли это увидеть или прочитать. Я чувствую, что всё это оседает внутри, спрессовывается в монолит и в образы, которые по итогу проявляются в художественных текстах.

Иногда мои тексты кажутся мне нереальными. Такой, например, образ женщины, которая рожает на Красной площади, а роды у нее принимают менты (поэму в прозе Woman in Labour в январе опубликовал американский журнал The Atlantic — прим. Paper Kartuli). С одной стороны, это абсурдный сюжет, с другой — я не удивлюсь, если завтра увижу это в новостях. Войны и диктатуры смещают все границы между реальным и нереальным, к сожалению. Поэтому, возможно, мои тексты только чуть-чуть опережают события.

О двойном статусе «иноагента» и поводах для радости

— Я дважды «иноагент». В декабре «ФАС» признали иноагентом как движение, а я и еще две активистки были указаны в реестре. Мы действовали с открытыми лицами, поэтому вынуждены были уехать, и на нас повесили ответственность перед Минюстом за движение. А теперь я еще и персонально «иноагент».

Я знаю, что многих «иноагентов» раздражает, когда их поздравляют с этим. Но мне было нормально. У нас осталось так мало поводов для радости, что я решила, что день моего «иноагентства» — это как еще одни именины. Мне в тот день было весело, мне написали много хороших слов.

Для людей, которые остаются в России, это далеко не веселый статус. Это дискриминационный статус. Но я не знаю, что он может означать для меня, уехавшей. Я не буду ставить плашку. У меня в России не осталось практически ничего. Я ничем не рискую: у меня нет ни денег, ни собственности. Но я боюсь за своих родителей, хотя пока родственников «иноагентов» вроде бы не преследуют.

О «Феминистском антивоенном сопротивлении» и выставке в Париже

— «ФАС» очень плотно ассоциируют со мной, но это неправильно. Я ни его сотрудница, ни его глава, я только одна из участниц, и у меня есть конкретные функции. Внутри движения я занимаюсь активистским проектированием. Помогаю запускать наши субпроекты, например «Антифонд», занимаюсь медийными делами, чтобы акции, которые активистки проводят в России, освещали.

Нас сотни и тысячи, у нас десятки акций, петиций, одиночных и коллективных действий. Мы помогаем депортированным украинцам, оказываем психологическую помощь пострадавшим от путинского режима, у нас есть антивоенная газета, у которой уже вышло 20 номеров. Мы сотрудничаем с национальными инициативами в республиках, потому что для нас очень важна деколониальная повестка, культура и языки народов — наша газета выходила на тувинском языке, мы планируем сделать номера на чувашском и бурятском.

8 марта в Париже мы открываем выставку про женщин, пострадавших за свою антивоенную позицию. Среди них есть и политзаключенные, как Саша Скочиленко, и погибшие женщины, как Оксана Баулина, и те, про кого почти не рассказывают. Всего будет 17 портретов. Мы разместим их на улице. Все они выполнены художницами, часть из которых в России и подвергаются преследованию. 

Для нас было важно показать, как репрессии влияют на женщин. Меня всё время поражает, как тема про женскую телесность и физиологию вымывается из истории репрессий. А ведь женщины иначе проживали и ГУЛАГ, и концлагеря, и войну. Я как феминистка вижу, как связано гендерное насилие и государственное, насилие над женщинами и милитаристское насилие. 

Недавно украинская феминистка и активистка Тамара Злобина написала в фейсбуке о том, что мы одно из немногих гражданских движений в России, не зараженное империализмом. Было крайне важно прочитать это от нее, хотя, конечно же, империю многие из нас всё равно носят в своем мышлении и в своем теле. Сами по себе мы войну не остановим, но у нас есть дискурс, который однажды сможет обезоружить Россию будущего, изменить ее, пересобрать, превратив из агрессора в совсем иную страну. 

О жизни в Тбилиси и посттравматическом стрессовом расстройстве

— Я очень люблю Тбилиси. Впервые за восемь лет своего активизма я чувствую себя в безопасности, хотя прекрасно осознаю, что далеко не все грузинские активисты себя так чувствуют в Грузии. Но я в безопасности просто потому, что нахожусь от Путина чуть дальше, чем обычно. 

У меня ПТСР, и мне кажется, что в том, что я хоть как-то стабилизировалась, во многом заслуга Тбилиси и Сакартвело. Узлы внутри меня чуть расслабились. Грузия привела меня в чувство — благодаря городскому пространству, климату, другой политической культуре, другим людям, тому вниманию, с которым к нам относятся. Я сталкивалась здесь только с поддержкой. Когда меня сюда вывезли, нас приняли грузинские активисты у себя дома. Это дорогого стоит. 

Я плохо интегрирована в грузинское общество, потому что целыми днями сижу за компьютером и работаю как активистка на российское антивоенное движение и живу по часовому поясу Москвы. Но у меня было здесь несколько очень интересных разговоров о политике. Меня поражает, насколько люди в Грузии политизированы. Все, от мала до велика. Возможно, это грубое обобщение, но я так почувствовала. 

Мне бы хотелось, чтобы мою книгу «Девочки и институции» перевели на грузинский. Кажется, так будет правильно. Хочется, чтобы книжка вышла на языке страны, у которой я нахожусь в гостях.

О поддерживающих постах украинцев и будущем России

— В течение этого года я ощущала равнодушие к собственной жизни. У меня было ощущение, что я прожила ее зря. Раз всё это произошло, значит всё, что я делала — а я очень идентифицируюсь с работой, — не имело смысла, моей работы было недостаточно. Я решила поставить себя и свою жизнь на заморозку и впахивать, чтобы исправить хоть что-то, до чего могу дотянуться. Думала, всё отчувствую потом. Это плохо повлияло на мое здоровье. Я впервые в жизни столкнулась с суицидальными мыслями. Сейчас я возобновила психотерапию.

Когда мне становится совсем беспросветно, я открываю посты, в которых украинцы и украинки пишут о том, как они солидаризируются во время войны, выручают друг друга, помогают друг другу и совершают подвиги. Нам всем есть чему у них поучиться. Видеть, в каких чудовищных обстоятельствах они находятся, и видеть, как они при этом всё равно проявляют любовь друг к другу, — это то, что иногда держит меня в своем уме. Глядя на это, мне стыдно опускать руки.

Когда идет война и диктатура, у людей из государства-агрессора начинает полностью отсутствовать образ будущего, потому что тирания всегда смотрит в прошлое и приучает нас смотреть в прошлое и выживать. Поэтому мы теряем наше политическое воображение. Мы иногда уже не можем представить себе Россию без Путина, другую Россию. Мы разочаровались в конструкции «прекрасная Россия будущего», потому что это будущее никак не настает.

И здесь, мне кажется, нам есть чему поучиться у феминизма: он помогает думать о мире без патриархата и дискриминации. Благодаря тому, что все эти годы делали феминистки, мы, может быть, сможем прийти к другому будущему, в котором наша страна не будет актором постоянного насилия и геноцида.

Это не первая война и не последняя, мы находимся внутри истории, за нами стоят другие женщины, которые боролись, и впереди нас будут другие женщины, которые будут бороться, и нужно ощущать себя во времени и пространстве. Это то, чему я сейчас себя учу, чтобы не застревать, как муха в янтаре, в историческом лимбе. Потому что, если мы не сможем себе представить будущее, мы никак не сможем его воплотить.

@Paper Kartuli