Внеклассное чтение

Мы знаем по школьным азам, 

        кому причиняют зло, 

        зло причиняет сам. 

        У.Х.Оден, "1 сентября 1939 года"

Забавы в столице: каникулы, фестиваль,

газон аккуратно подстрижен, стоят палатки.

И вспомнят родители: томик, бывало, взял,

фонарик — и под одеяло, читать украдкой.

В Сокольниках детский писатель, покой и мир,

и можно за книгами встретить лучи рассвета

под шорох страниц, а не свист от летящих мин,

которым нас накрывает шестое лето.

Арине одиннадцать. Книги берёт в подвал,

но большую часть из них прочитала раньше.

Автобус из школы вчера под огонь попал:

вот там было страшно.

А с книгой внизу — не страшно.

Стреляют? Высотка ли в городе, частный дом —  

приходится к окнам тяжёлую мебель двигать.

В проёмы — матрасы, подушки, мешки с песком.

Но чаще всего от ранений прикроют книги.

К стеклу переплётом — "Отверженных" и "Чуму",

и главное — втиснуть на полки побольше книжек.

Но нет ни одной объясняющей, почему

у каждого класса все планы на лето — выжить.

Поэт не ошибся: кому причиняют зло,

ответит не сразу.

Но будет с рожденья знать, как

небратья не книги шлют нам — РСЗО,

и полным пакетом приходит его доставка.

А тут первоклашки, линейка, цветы, звонок... 

И завуч уедет не в "скорой" — двухсотым грузом.

Отцы, что читали нам Пушкина перед сном,

погибли за право Донбасса читать по-русски.

Нам надо беззвучно усваивать, втихаря

азы выживания: так и растём без мира,

разучивая по табличкам, не букварям,

всю чёртову дюжину букв "Осторожно: мины!"

И в школьной программе предметы такие же,

как ваши.

Но детям Донбасса другое важно:

читаем на НВП или ОБЖ,

где лучше укрыться и как не задеть растяжку.

И в библиотеках мы просим не киберпанк,

не триллер, не хоррор, их здесь наяву — навалом.

В Донецке умелец-механик заводит танк,

винтажный "Иосиф Сталин" угнав с пьедестала.

Из класса, раздали нам памятку, хоть ползком:

пожар — три сигнала, прилёты — один,

но долгий.

А если заденут и ЛЭП — никаких звонков,

во тьме по кому ты над школой рыдаешь,

колокол?

Мы в курсе про гроздья гнева и корни зла,

но гаубицам по "минским" нельзя ответить.

Чуть старше, чем мы, сопляк, обдолбавшись в хлам,

надпишет мелком снаряд: "Всё лучшее — детям".

И сводки о наших потерях иным — пустяк.

У нас комендантский час и война на вырост,

а где-то, скучая, почитывают в сетях,

кого ещё в мире достанет какой-то вирус.

У Кости в тринадцать пол-темени — седина.

Спасал малышей: это всё, что он вам расскажет.

Желание, чтоб ни покрышки катам, ни дна

дороже ему, чем в подарок читалка-гаджет.

Не то что понять,

а прочувствовать всем нутром

сумеет лишь тот,

кто на близких смотрел сквозь пламя:

сложившийся дом,

переход и вагон метро,

Норд-Ост

или смертные списки детей Беслана.

В секунды при взрыве спрессовываются года.

Статистику детской смертности пишут кровью.

А наши родители были детьми, когда

расстреливали Осетию

с Приднестровьем.

Читайте про тех, у которых ни глаз, ни губ.

Тела, а точнее, останки увидеть жутко —  

рассыпаны чёрными буквами на снегу,

когда попадают в троллейбус или маршрутку.

Про маму, которая прячет нас за диван

(как будто металл не пронижет его обивку).

Про сны под обстрелом в чугунных утробах ванн.

Про то, что к дыханию смерти нельзя привыкнуть.

Приметы жирующей в наших краях беды:

сгоревший детсад, над которым снаряды выли,

ворота-страницы, зачитанные до дыр

от снайперских пуль, с нацарапанным "Здесь живые".

Детдом, если взрослые падали за спиной.

В площадке у дома воронки — опять тяжёлым.

Когда-нибудь он настанет, наш выпускной,

хотя из убитых уже наберётся школа.

Читайте в бинокли, по лицам и по губам:

мы учимся. И не прощаем. И не забудем.

И вы, кто посеял здесь "Град" или "Ураган",

однажды поймёте, какую пожнёте бурю.