Вместе весело шагать
Алексей КаменскийОснователи нижегородской компании «Мадин» – два однокурсника, психиатр и невролог. Когда в 1990-х они начали работать по специальности, оказалось, что зарплаты на жизнь не хватает. Друзья решили заняться производством. Кредиты они никогда не брали, инвесторов не привлекали. Однако сейчас в программе компании уже десятки устройств для реабилитации, в том числе такие сложные, как экзоскелет. Оборот приближается к 800 млн руб. В чем секрет?
Я узнал о компании «Мадин» несколько лет назад на выставке медицинского оборудования. Хотелось там найти каких-нибудь новых интересных производителей. Таких, кто не продает нечто импортное с минимальной добавкой собственного труда, а прямо сам научился что-то изготавливать и нашел, кому продавать.
Выставка была очень большая, но таких российских производителей обнаружилось всего трое: один делал костыли и трости, другой изобрел прибор для лечения с помощью биологической обратной связи, а третьей была компания «Мадин», производитель оборудования для реабилитации.
«Мадин» была самая интересная из трех, но начался ковид, и с Нижним тогда не вышло. Зато получилось сейчас. А компания за это время выросла и научилась производить экзоскелет, который мне давно хотелось примерить.
«Мадин» разбросана по всему Нижнему Новгороду. Главный офис, конструкторское бюро, реабилитационный центр, Международная академия медицинской реабилитации – все в разных концах. А завод, с которого я начал, – в деревне Лаптево, куда нужно добираться полтора часа на автомобиле.
Вдали церковь, кругом – неухоженные поля, за забором с воротами, которые охраняют тощие пугливые собаки, – несколько разношерстных корпусов.
– Раньше тут был шорный завод, – рассказывает директор по производству «Мадин» Максим Чупрунов. – Делали уздечки и другую упряжь. Мы купили один корпус площадью 2 тыс. кв. м.
Сравнительно небольшие компании вроде «Мадин» обычно покупают детали на стороне и занимаются сборкой. «Мадин» решила все делать сама. В первом цеху – совсем сырой материал. Листы металла, балки, трубы и внушительного вида станки для их резки и раскройки. Это все – для каркасов беговых дорожек, массажных столов, лестниц с изменяемым углом наклона: по ходу реабилитации угол можно постепенно увеличивать.
А за дверью – технологии совсем другого уровня. Здесь на станках с числовым программным управлением (ЧПУ) делают элементы экзоскелета, редукторы для двигателей и прочие детали, требующие точности. Два станка, дающие точность в сотые доли миллиметра, обошлись в 40 млн руб., говорит Чупрунов.
Станок с ЧПУ похож на компьютер. Вся работа происходит где-то в его недрах, а снаружи – пульт с экраном и множеством кнопок, на котором задается программа. Управляет станком молодой, серьезного вида парень Константин. Раньше работал в соседнем городе Павлове на производстве ножей. Технологии схожи, тоже металл, но там Константин достиг потолка и стало неинтересно – а здесь есть чему поучиться и куда расти. Тем более что его станок собираются вскоре заменить на еще более продвинутый.
Дальше – цех электроники. «Мозги» для своей техники «Мадин» тоже делает сама: все сидят и что-то паяют.
– У нас нет проблем с кадрами, – говорит Чупрунов. – В Павлове автобусный завод ПАЗ и много других производств, там можно найти классных специалистов. А электроникой у нас занимаются радиолюбители из ранее существовавшего городского радиокружка. Тут ведь главное – навыки и интерес к этому делу.
Штат завода – примерно 50 человек, а текучка, по словам Чупрунова, нулевая. В том числе благодаря зарплатам: оператор сложной техники может заработать за месяц больше 100 тыс. руб.
Производственные площади, станки, зарплаты – это все про то, как потратить деньги. Но откуда они берутся? Об этом я поговорил на следующий день с гендиректором Александром Емельяновым.
Вначале был турботрон
Офис «Мадин» явно не предназначен для того, чтобы пускать пыль в глаза. Здание так здорово спряталось во дворах недалеко от берега Оки, что ни «Яндекс», ни Google не знают, как к нему подойти. Кабинет Емельянова заставлен шкафами с какими-то папками, а кофе для посетителя он приносит сам.
– Понятно, как было в 1990-х с зарплатами врачей, – рассказывает Емельянов. – Надо было искать выход. Мы с Андреем Бурмистровым (им с Емельяновым принадлежит по 50% «Мадин». – Русфонд) стали продавать магнитотурботроны – это устройство для физиотерапии, разработанное военным заводом «Авангард» в городе Сарове.
Магнитотурботрон, если объяснять примитивно, представляет собой широкую трубу, в которую закладывается пациент. За счет токов, проходящих в стенках трубы, образуются магнитные поля, которые должны благотворно воздействовать на организм. Я намеренно не лезу в доказательства наличия или отсутствия этого воздействия. Для истории важно то, что физиотерапия у нас исторически пользовалась гораздо большим уважением, чем на Западе, и больницы магнитотурботрон хорошо покупали.
Саровский прибор всем был хорош, только все время ломался. И друзья решили сделать аналогичный самостоятельно. Рынок сбыта уже был – больницы, покупавшие изделие «Авангарда». Начальные инвестиции – то, что уже удалось заработать на продажах.
– Буквально копейки, сейчас на эквивалент этой суммы ничего невозможно сделать, – говорит Емельянов.
Основным орудием производства был ручной электроинструмент, а штат составлял пять человек.
– Копировали ли мы «Авангард»? Ну, взяли их устройство за образец, но существенно доработали, – уклончиво отвечает на мой вопрос Емельянов. – Были определенные терки, завод с нами судился, но, к счастью, его деятельность довольно быстро сошла на нет. А второе поколение нашего турботрона уже очень сильно отличалось от первого.
Почти всю прибыль «Мадин» вкладывала в развитие. Стала делать массажные столы и реабилитационную лестницу, взяв за образец не защищенную патентами израильскую.
– Поначалу наша продукция нередко бывала репликами иностранного оборудования, – не скрывает Емельянов.
А Андрей Бурмистров нашел тогда в Европе интересную подвесную систему для реабилитации, и ее производство тоже наладили в «Мадин». Система эта в России теперь очень известна и называется «Экзарта». Изобрели ее в Норвегии. «Экзарту», кстати, используют в реабилитационном центре – подразделении «Мадин», с которым сотрудничает Русфонд. И еще один наш партнер, подмосковный реабилитационный центр «Три сестры», недавно купил у «Мадин» такие конструкции.
– Они не только поставили «Экзарту», но и дали возможность поучиться ее использованию, и это был очень хороший курс, – рассказала мне гендиректор «Трех сестер» Анна Симакова.
А в прошлом году «Мадин» после пяти лет разработки наконец начала продавать экзоскелеты. Цена начинается от 3 млн руб., за прошедший год удалось продать примерно 50 штук – в том числе в Узбекистан и Индию. А мне удалось провести в Лаптево маленький тест-драйв скелета.
Слово «экзоскелет» завораживает: скелет – но почему-то снаружи. Вспоминаешь силовые скафандры из «Аватара» – по сути тоже экзоскелеты, делающие тебя непобедимым и всемогущим.
Экзоскелеты и в реальной жизни используются для придания человеку суперспособностей. Есть, например, модели, помогающие поднимать и переносить тяжести. Но это другая ветка экзоскелетной эволюции. У реабилитационного экзоскелета вообще нет рук, он только для нижней половины тела.
Меня измеряют и подстраивают под мои размеры экзоскелет, сидящий на стуле, – ноги-палки и толстые круглые суставы, в которых спрятаны моторчики. Поза скелета довольно вальяжная, и это одно из ноу-хау «Мадин». Ее скелет умеет отставлять вбок одну из ног – так в него проще влезть.
– А вот у «ЭкзоАтлета» такой возможности нет, – замечает ответственный за технологию производства Евгений Крюков.
«ЭкзоАтлет» производства фирмы с тем же названием – основной конкурент экзоскелета «Мадин». Обе компании напирают на преимущества своей конструкции и в последнее время постоянно судятся, подозревая конкурента в нечестных методах борьбы на фронте госзакупок.
Скелет прикреплен к моим ногам и нижней части туловища, у меня в руках костыли, у Евгения – пульт. По поданной с него команде экзоскелет вместе со мной встает со стула и, высоко поднимая ногу, делает первый шаг. Я вцепляюсь в костыли, сзади помощник поддерживает нас со скелетом за специальную рукоятку. Но ощущение крайне неустойчивое, как бы не грохнуться носом в пол. Через пару шагов уже чуть легче – просто надо расслабиться и позволить скелету тобой управлять.
В общем, все не как в «Аватаре». Использованию экзоскелета надо учиться. Понадобятся недели, прежде чем можно будет не держать пациента за рукоятку. Но ведь я нормально хожу и сам. А тому, кто заново учится этому после инсульта, экзоскелет может сильно облегчить задачу. У него есть режим, при котором он не ходит за человека, а только помогает: пациент делает маленькое, слабое движение, потому что на большее пока неспособен, а скелет движение усиливает, увеличивает амплитуду – так реабилитация идет быстрее.
И кстати, для инвалидов-колясочников, которые уже никогда не смогут пользоваться нижними конечностями, такая пассивная ходьба тоже очень полезна: наше кровообращение, пищеварение, дыхание – все рассчитано на то, что мы двигаемся, а не сидим целый день в кресле.
От первоначальной физиотерапии «Мадин» все больше переходит к реабилитации. Возникший несколько лет назад интерес государства к этой сфере сильно помогает компании: больницы должны выполнять нормы по оснащению реабилитационных отделений и закупать соответствующее оборудование. В 2021 году оборот «Мадин» составил примерно 400 млн руб., а в этом, прикидывает Емельянов, будет 600–800 млн руб. А прибыль – 50–100 млн руб. – можно будет опять потратить на новые разработки.
Отдел разработки – это несколько комнат в одном из нижегородских бизнес-центров. На стенке – мой старый знакомый, экзоскелет: работа не закончена, его ждут усовершенствования. На столе – шлем, который анализирует активность мозга и дает возможность с помощью набора звуков и картинок ею управлять. Точнее, даст возможность – шлему до производства далеко.
А в другой комнате перед компьютером задумчиво сидит мужчина с протезом ноги в руках. Он руководит в «Мадин» разработкой коленного сустава с микропроцессорным управлением. Протез ноги можно собирать, как пазл, из деталей разных производителей: ступня, колено, гильза для культи, соединительные элементы. В частности, ступню, технологически очень непростую вещь, решили взять от немецкой Ottobock.
«Мадин» занимается только коленом. Но даже с одним коленом получается долгая история. Внутри сустава – гидравлический цилиндр, который может вести себя по-разному. Если человек стоит, сгибание блокируется. А когда идет, цилиндр должен быстро менять сгибаемость-разгибаемость колена в зависимости от фазы шага. Задача в том, чтобы сустав, оснащенный датчиками и микропроцессорами, научился точно понимать намерения своего владельца и успевал подстроиться. Это сложно. Скажем, человек хочет присесть отдохнуть, а колено не понимает и не желает сгибаться.
Точный срок готовности колена разработчики пока назвать не могут. А Александр Емельянов в другом конце города уже строит новые планы: теперь он подумывает о том, чтобы заняться биотехнологиями.