Виталий Манский: «Авторы как бы не видят войну»

О чем молчит документальное кино в России. Эхо «Эха Артдокфеста»

В Ереване прошел кинофестиваль «Эхо Артдокфеста». Сам «Артдокфест», после того, как его сорвали в Москве в марте 2022, в России больше проходить не будет. Показы сопровождались аншлагами — после двух волн эмиграции у фестивальных доков и на зарубежных площадках есть свой зритель. Почему в довоенном кино чувствуется «набухание войны», а нынешнее как будто онемело, и какие киновысказывания нашли живой отклик в Ереване — об этом «Говорит НеМосква».

«Все трое — нагнулись!». Три девушки, стоящие спиной к коучу, послушно наклоняются. «А теперь говорите: “Дяденьки, помогите нам, пожааалуйста!” И попой — вправо-влево, вправо-влево».

«Школа соблазнения» Алины Рудницкой — один из десяти российских фильмов, привезенных в Ереван на фестиваль «Эхо Артдокфеста» памяти Мананы Асламазян. Манана — основатель известной в России школы журналистики Internews, в которой в 90-х и нулевых обучали региональных журналистов и проводили семинары для документалистов — была членом оргкомитета ереванского «Эха» и вместе с Виталием Манским летом отбирала ленты для фестивального показа. В конце августа Манана погибла в ДТП. Посвятить ереванское «Эхо» ее памяти оргкомитет решил единогласно.

«В конце 90-х в Интерньюсе создавались проекты и выделялись гранты на развитие независимого документального кино — очень достойного по сегодняшним меркам, — говорит Виталий Манский. — Закупались наиболее яркие документальные картины со всего мира, которые транслировались через региональные телеканалы. И ставшая сейчас знаменитой школа [документального кино и театра] Марины Разбежкиной — тоже ведь начиналась в Интерньюсе. Манана организовала учебный процесс, пригласила туда Разбежкину, которая до этого педагогикой кинематографической профессионально не занималась. И эта первая, интерньюсовская, школа Разбежкиной оказалась настолько успешной и востребованной, что потом она преобразовалась в независимую школу».

Треть из представленных на «Эхе» картин были сняты в сотрудничестве с мастерской Марины Разбежкиной. Некоторые фильмы режиссеры на фестивале представляли лично, с авторами других зрители имели возможность пообщаться по видеосвязи. И зрители этой возможностью не пренебрегали — по словам организаторов, после показа для обсуждения кино оставался почти весь зал.  

«Мы сомневались, продадим ли мы эти 500 мест большого зала Дома кино, — говорит соорганизатор фестиваля Марина Кулапина. — Потому что у нас несколько раз все оказывалось под угрозой срыва: 30 августа не стало Мананы, 13 сентября случилось вторжение Азербайджана в Армению, 21 сентября в России началась мобилизация… Но фестиваль состоялся».  

На экране — олени, кибитка, стены которой ходят ходуном от завывающего ветра, и молодая женщина, курящая сигарету за сигаретой:

«Родила я в 16 лет. Смотрю и думаю, как так получилось, что я родила пять детей? Никакой учебы, никакого пения. Стала в тундре жить… Хочу все поменять. Я мечтаю, чтобы у меня была своя квартира. Свой дом. Все свое».

Фильм «Жизнь Иванны Яптунэ» снял Ренато Боррайо Серрано — российский режиссер гватемальского происхождения. Главная героиня — женщина-оленевод из Таймырского округа. Молодая ненка, по сути, выполняет функции мужчины: ведет хозяйство — содержит стадо, обеспечивает детей. Но однажды решает все изменить и переезжает в город. Частная история становится стержнем этнографического дока, в котором, как в капле, отражаются социокультурные процессы, меняющие жизнь коренных народов севера.

«Киновысказывания, прозвучавшие на «Эхе Артдокфеста», были разными, — говорит соорганизатор фестиваля Сергей Целиков. — Режиссер Никита Ефимов привез фильм «Начальник отряда». Про то, как начальник пытается срежиссировать фильм о своей колонии — советует, что снимать, что не снимать, как снимать. Одним словом, показушничество. Фильм «Школа соблазнения» — про гендерные роли в патриархальном обществе. Его обсуждение затянулось до полуночи, хотя в Ереване трамваи перестают ходить в 23.00.

Фильм хоть и не про войну, но в нем чувствуется нерв времени — потому что он про культ силы, маскулинности на фоне танков и парадов.

Ну и сейчас совсем по-другому зазвучал фильм про священников, которые ведут работу с личным составом, готовя его к самопожертвованию».

В кадре — военный грузовик. Из него выгружают восемь деревянных ящиков. Они настолько большие и тяжелые, что нести их могут лишь несколько солдат вместе. Зима 2020 года. В один из монастырей Мурманской области привезли икону. Из деталей, что лежат в ящиках, военные собирают золотой постамент с ликом Спаса Нерукотворного. Главную икону для Храма вооруженных сил РФ сделали по заказу и, как говорят, на личные средства верховного главнокомандующего РФ. За несколько лет до войны с Украиной икону начали возить по воинским частям страны. Провезли от Севастополя до Владивостока.

«Приказы даются — надо исполнять. И вот целыми воинскими частями сюда этих солдат привозят, и они к этой иконе подходят. У нас богослужения идут, а они тут толпой… Кому это надо? Не понимаю...», — удивляется в фильме священнослужитель из храма под Мурманском.

«Мы снимали совершенно другой фильм в Мурманской области, в самом северном монастыре мира, и вдруг мы узнали про эту историю, — говорит режиссер фильма «Jumping-off place» Светлана Стасенко. — Мы сорвались, поехали, начали снимать — но у нас не было понимания, про что это.

Было ощущение абсурда — дорогостоящего и очень непонятного. А когда случилось 24 февраля, стало ясно, для чего была придумана эта акция…

У Спаса Нерукотворного очень интересная история. Давным-давно считалось, что списки с этого изображения Христа защищают воинов в бою. И с начала христианства в России хоругви с ликом Христа воины носили с собой. Но об этом нынешним солдатам не рассказывали. Зато им говорили, что они должны совершить подвиг и что душа бессмертна. Когда мы склеили фильм, весь этот абсурд проявился, как проявляется изображение на фотографии». 

Название фильма «Jumping-off place» можно перевести по-разному. И как «плацдарм», и как «место, из которого нельзя выбраться». За неделю до войны в Украине Светлана Стасенко представляла свой фильм на другом «Эхе Артдокфеста» — рижском. В видеоанонсе фильма Светлана говорила, что для нее, человека верующего, самый большой грех — это лицемерие:

«Христос пришел в мир в том числе и для того, чтобы расширить нам горизонты, дать свободу выбора, свободу воли. А деятельность подавляющего большинства правителей направлена строго наоборот — на то, чтобы ограничить нашу свободу, сделать нас зависимыми, послушными. Тогда нами удобно управлять.

Когда свет мира перечеркивается ритуальными орудиями убийства — это очень страшно.

Фильм рассказывает о том, как можно все перевернуть. Простое, понятное и человеческое сделать ненужным, глупым, бессмысленным. И — лицемерным».

На вопрос, можно ли сейчас снимать хорошее документальное кино в России, однозначного ответа у Светланы Стасенко нет. Но она точно знает, о чем бы она хотела снять кино.

«Для меня сейчас самое интересное — что творится в душах людей, которые не понимали-не понимали, что происходит, и вдруг к ним стало приходить осознание, — говорит Светлана Стасенко. — Ведь оно к очень многим приходит.

Как люди проживают ужас от собственных заблуждений? Как зарождается рефлексия в человеке, который верил?

Я очень много снимала в деревнях, люди никогда не были за границей, люди реально верят тому, что показывают в телевизоре. А когда телевизор приходит в дом, происходит переосмысление — почему вот этот мальчик должен идти на эту непонятную войну? У меня на глазах происходило несколько таких случаев — человек начинает копаться в интернете, что-то переосмыслять. И понимает, что мир устроен совсем не так, как ему рассказывали».

Пока что о войне документальное кино в России молчит. Никак не реагирует на то, что происходит в стране и за ее пределами с 24 февраля 2022 года. И для режиссера Виталия Манского, президента Артдокфеста, это самое страшное:

— Я никак не ожидал, что документальное кино окажется столь робким. И столь неотзывчивым к той боли, которая сейчас исходит из России. И если довоенное кино очень объемно формулировало состояние общества — в том числе в стадии набухающей войны, то в момент прорыва этого гнойника какая-то оторопь взяла.

Я говорю не только о фильмах, которые уже созданы, потому что, слушая меня, можно сказать «так время еще не прошло!» — нет, мы как институция рассматриваем проекты в стадии производства, в том числе и на стадии идеи.

Более того, после начала войны мы решили взять на себя прямое финансирование независимых проектов, которые говорят о происходящих процессах в военной России. Нет проектов.  

— Нет желающих?

— Нет, желающих много. Но нет проектов, которые отражают Россию в состоянии войны. Есть про экологические проблемы. Фильмы о каком-то хорошем человеке, плохом человеке, о каком-то явлении, о какой-то исторической коллизии — что не стыдно и что естественно, но! не в ситуации войны. То есть, этим всем документальное кино жило в других обстоятельствах.

А сейчас оно не имеет права — художник не имеет права! — этими вещами заниматься. А занимаются. И как бы не видят войну.

— А о чем должны быть фильмы, на ваш взгляд?

— Я не призываю авторов делать фильмы антивоенной направленности. Но в стране идет война. Отправляются на войну и добровольцы, и мобилизованные, и контрактники. Приезжают раненые. Привозят гробы. Закрываются предприятия. Вводятся санкции. Уезжают специалисты — какой-нибудь единственный врач из районной больницы. То есть фактор войны абсолютно не означает, что нужно сидеть в окопах. Жизнь меняется. Но она никак не отражается в сегодняшнем документальном кино в российском.

— Вы сами находите какое-то объяснение, причины?

— Пытаюсь. Не нахожу.

— А что касается регионального документального кино, оно осталось?

— Мне кажется, что сейчас, слава богу, нет понятия «столичного» и «регионального» кино. Есть «кино» и «не кино». Есть автор. И сейчас не важно, где он живет — технология позволяет автору быть в центре информационного потока и технического сопровождения — хоть ты в Находке будешь сидеть. Мобильный телефон дает тебе практически весь арсенал голливудской студии. Не нужно никакого «Госкино», планового отдела, цензурного комитета — снимай, делай, монтируй. Как известно, самый яркий автор [последнего времени] — Расторгуев — был ведь из Ростова-на-Дону, не из Москвы… Поэтому я бы не стал делить по географическому признаку.  

 — Что бы вы сейчас посоветовали людям смотреть из документального кино? Какие фильмы отвечают нашему сегодняшнему времени?

— Я думаю, фильмы украинских коллег. «Земля голубая, будто апельсин» Ирины Цилык, «Этот дождь никогда не закончится» Алины Горловой, «Алиса в стране войны» Алисы Коваленко. Ну, и прежде всего, фильм «Оккупант» Михаила Ткача и Андрея Игнатенко. Фильм, сделанный из съемок на мобильный телефон российского офицера, который снимал свою жизнь до войны, во время войны — до момента попадания в плен. Абсолютный шедевр.

— А из относительно старого российского кино?

— Если не говорить о каких-то очевидных вещах, которые у всех на слуху, я бы вспомнил картину Ханютина «ДМБ-91». Мне кажется, она сегодня имеет очевидную актуальность. И масштабность художественного осмысления.

Полумрак роскошного дома. Длинный стол, сервированный на одного. Молчащие телефонные аппараты. Цветные портреты Раисы Максимовны на стенах. Горбачев говорит немного, с большими паузами:

— Вот ты представь только, через что я прошел…

— Это [будет] рассказ о том, как вы жили в раю…

— А теперь в аду...

Фильм «Горбачев. Рай» Виталий Манский представляет собравшейся в Ереване публике сам. Говорит о том, что Горбачев, имея, по сути, неограниченный арсенал силовых возможностей, даже не попытался ими воспользоваться, чтобы удержать собственную власть или отсрочить неминуемый распад Союза. О том, что прожив много лет, первый и последний президент СССР увидел крах всего, что пытался реализовать в своей жизни.

А еще Манский говорит о том, что формат выездных сессий оставшегося без дома Артдокфеста — это не только возможность встретиться со своим зрителем там, где есть такая возможность: в Узбекистане, Кыргызстане, Армении. Для его «Горбачева» — это еще и прощание с миром, который он когда-то создал: 

— Горбачев — идеалист, в чем-то романтик, ушел в мир иной совсем недавно. Это его некое невербальное путешествие по стране, которой он когда-то руководил. Благодаря чему в том числе Армения получила свободу, независимость. И где сейчас скрываются от российских властей в поисках той самой свободы граждане России.

— Можно ли сказать, что все, что делал Горбачев — ушло?

— В этом и есть определенная драма фильма «Горбачев. Рай»: мы наблюдаем человека в момент его доживания до полного краха всего, что он пытался сделать в своей стране.