Видео Обращение Зрелой Русской Проститутки Людмилы Николаевны
Видео Обращение Зрелой Русской Проститутки Людмилы Николаевны
анальное порно фото со зрелыми женщинами
Посещая данный сайт, вы подтверждаете свое совершенолетие 18+. Если Вам нет 18 лет, просьба покинуть данный сайт.
Поделиться ссылкой на выделенный текст
анальное порно фото со зрелыми женщинами
Посещая данный сайт, вы подтверждаете свое совершенолетие 18+. Если Вам нет 18 лет, просьба покинуть данный сайт.
Поделиться ссылкой на выделенный текст
Доступ к информационному ресурсу ограничен на основании Федерального закона от 27 июля 2006 г. № 149-ФЗ «Об информации, информационных технологиях и о защите информации».
Ольга Мартова
Петербургский квадрат
Опыт мистической топографии
К читателю
Поселившись в старом питерском квартале, между Фонтанкой, Невским и Пушкинской, я стала играть в него. Чертила карты-схемы, отмечала на них крестиками разнокалиберные феномены, пунктиром – тайные шпионские маршруты счастья и несчастья. Регистрировала безумные вымыслы и злокозненные домыслы. А также так называемые достоверные факты.
Выяснялись прелюбопытнейшие вещи. Например, то, что между небылицей и былью границы нет. А если и есть, то она никому не нужна. Что некоторые минуты длятся столетиями. Что предсказания поэтов сбываются с пугающей точностью.
Однажды я осознала, что живу в своем собственном фэнсионе (от английского fancy: воображение, мысль; каприз, причуда). На ничейной территории между реальностью и виртуальностью. В маленькой стране, куда когда-нибудь навсегда эмигрирую.
Пойдем со мной, читатель! Я такое тебе покажу! То, чего не найдешь ты больше нигде на свете, хоть обойди всю планету, хоть вычерпай до донышка весь яндекс с гуглом.
Сто тринадцать домов. Фольклор и романтический флер. Память места, легенды, предания. Эксклюзив, удила закусив. Знаменитые и безвестные жители. Литература, музыка, театр, балет. Пищи троллям – на зиму вперед. Эзотерики – до истерики. Чудес – до небес. Семь улиц, тринадцать переулков. Мистикой, как мастикой, законопачены все щели.
В фэнсионе имеется все необходимое для проживания: Капернаум, Пуп мироздания, Башня времени. И впридачу, Госпиталь уродов, Пале-Рояль, Фонтан опер, Зеркальный дом.
Обитают здесь: собственный Аполлон Бельведерский с девятью музами и Святой Черт. А также Маэстро полетов, Скопец, Клеопатра, Лекарь императрицы, Облачный геометр, Босая Голова, господин Встреча и господин Шаровая Молния. Две Принцессы и два Дон Жуана. Пророки, ведьмы, привидения, русалочки, незнакомки, иллюзионисты. И основное население фэнсиона – питерская богема.
В полный текст вошли циклы, опубликованные на сайте Проза. Ру.: Петербургский квадрат, Двойники, Сады Стихов, Иллюзионисты, Фатэмы, Питерские принцессы, Улица Несчастной Любви, Астреллы.
«Улетим!», – взмолилась Эллис.
Иван Тургенев. «Призраки».
Верь лишь мне, ночное сердце,
Я – поэт!
Я, какие хочешь, сказки
Расскажу,
Я, какие хочешь, маски
Приведу.
Александр Блок. « В углу дивана».
В этой призрачной Пальмире,
В этом мареве полярном…
<….>
Ты стоишь, на грудь склоняя
Лик духовный, лик страдальный,
Обрывая и роняя
В тень и мглу рукой печальной
Лепестки прощальной розы…
Медленно… В убогих ризах
Мнишься ты в ночи Сивиллой…
<…>
О, пребудь с поэтом в мире…
Вячеслав Иванов. «Cor Ardens».
1.Фэнсион
Понятие «фэнсион» (от английского fancy) я выдумала сама, из чисто практических соображений. Без него в этом повествовании трудно обойтись. В самом деле, не существует русского слова, обозначающего некую долю культурного пространства города, с букетом мифов и имен.
Fancy можно перевести с английского по-разному, это и существительное: фантазия, вымысел, галлюцинация; и прилагательное: модный, шикарный; выдуманный, причудливый, а также – маскарадный, костюмированный; и глагол: вообразить, полюбиться, приглянуться.
Fancy это фигурное печенье, кондитерские цветочки и звери, конфеты и конфетти. И разные дамские штучки, мелочи из сумочки модницы: шпильки, флакончики, помады. Это деликатный «парижский» товар: бижутерия, галантерея. И узоры калейдоскопа. И картинки из глянцевого журнала.
Но это и Фея Сирени с волшебной палочкой.
И малая планета Маленького Принца.
И любовь, в которой ты так никогда и не признался.
Фишки, мульки, «самые пенки», глюки, фэйки, прибамбасы, погремушки капризной зверушки.
В любом случае, фэнсион – образ, игра, продукт воображения, мираж и фантом, отсюда название. Но в том-то и штука, что этот мираж, фантом заставляет нас испытывать радость и боль.
Некий фэнси-дух, с крылышками и лирой в руке, волен в своем выборе. Кому-то он открывается, а остальным – увы. И если для одного фэнсион существует, то для другого – нет, он увидит на этом месте лишь несколько городских кварталов.
«Глухая стена дикого цвета» (из петербургских воспоминаний Добужинского) отделяет его от нашего магического объекта – но и пятна на этой стене могут сложиться в весьма занимательный узор (ангелы, красавицы, драконы)… и может обнаружиться некая дверца в стене.
Фэнсионы появились в Петербурге с самого его рождения. Мало того, Петербург и возник первоначально как фэнсион в мозгу его великого основателя.
И на протяжении всей истории города наличие в Петербурге фэнсионов признавалось абсолютным большинством населения, которое давало разным «участкам городской застройки» характерные собственные имена – к примеру, сентиментальная Коломна, где прогуливались по берегам каналов Мечтатель с Настенькой, или обывательские Пески, в одной из улочек которых выбирала себе жениха купеческая дочь Агафья Тихоновна.
«Литейный мост» Добужинского… «Большая Морская» Набокова…
Все это ведь не просто административные «диштрикты», каждый из них обладает оригинальной физиономией, только ему присущим характером. Место, отличающееся от всех прочих мест на свете: обликом, преданием, памятью. И прежде всего, эмоциональным воздействием на личность фэнсионера, под которым надо понимать очарованного обитателя или странника.
Но общего имени для этих феноменов до сих пор не возникало.
Бюрократический «район» (тем паче «микрорайон») отдает казенщиной: «контора пишет». «Участок» – сразу вызывает в памяти «участковых», с их «держать и не пущать». «Территория» – слишком многозначно, расплывчато.
«Часть», «слобода» – давно использованы в конкретном смысле пригородной слободы, административной части («Дворцовая слобода», «Рождественская часть»). Как и специфическая для Петербурга «сторона» («Выборгская сторона»). Современные «жилмассивы» (чуть не написала лжимассивы) и «квартала», «участки застройки», «комплексы элитные и бизнес-класса» тоже не про это.
При Александре I столица поделена была на двенадцать частей: Адмиралтейскую, Литейную, Казанскую, Спасскую, Рождественскую и так далее, часть состояла из участков, каждым из которых ведал пристав, участки в свою очередь делились на околотки, подлежащие околоточным надзирателям, околотки – на кварталы, под надзирателями квартальными.
Фэнсион тоже состоит из кварталов, его можно, если угодно, и на околотки поделить, но возникает он иным образом, не путем «простого» («клеточного») деления, и не в чиновничьей голове, а, если и в ней, то не по долгу службы, а по страстному влечению.
Личное проникновение во всю эту фантастическую и фатальную перекличку голосов, идей, судеб, всегда звучащую для настроенного слуха на петербургских мостах или во дворах-колодцах с их многократным эхом.
Итак, фэнсион, «хоть слово дико, но мне ласкает слух оно». Ревнителей чистоты русской речи, ее защиты от иноземных вторжений, наверное, не обрадует англоязычное происхождение слова. Но ведь и «район», и «территория», и «квартал» – тоже занесены к нам из иностранных языков (укоренилась эта лексика прочно, с плебейской цепкостью сорных растений, но у эфемерного, фиалкового «фэнсиона» есть шанс её потеснить).
«Мы, профессора,доценты,аспиранты, преподаватели и студенты филологического факультета государственного университета протестуем…» – в сакраментальной фразе сей обнаруживается лишь одно русское слово: соединительный союз «и».
Фэнсионом и ничем иным предлагает считать автор некую долю территории города, размером по периметру от нескольких косых саженей, до нескольких коломенских верст, будящую воображение горожан (и гостей), в количестве от одного человека до весомого процента всего городского населения.
Подобно земле обетованной, он открывается лишь избранным, и в этом смысле элитарен. Хотя, есть фэнсионы общепризнанные («Летний сад», «Марсово поле»), и есть известные лишь узкому кругу любителей: арка на Галерной или боковая дорожка в Летнем саду, на которой назначались любовные свидания (стертые мраморные ступени пристани; как бы подштопанная иглой гладь Лебяжьей канавки; запах кофе и звуки вальса из Кофейного домика; Соляной городок визави).
А есть и вовсе существующие в единственном экземпляре: случай Ахматовой, видевшей в Летнем одномоментно и нынешние подновленные изваяния, и те же статуи – под Невской водой наводнения 1924-го, и их же – засыпанные «жирной осенней» землей, из траншеи 1942-го... (зеркальность дат). Которые из богинь настоящие? – все.
Науку, которой мы приобщаемся – мистическую топографию, topography mystery, не мы изобрели, ей тысячи лет, основали ее римляне, выдумав понятие «гений места», или еще кто-то до них. Кто-то очень старый, ветхий деньми.
Кстати, если Genius Loci простирает длань над всем Петрополем (это, как принято считать, сам Медный всадник), то у фэнсионов имеются собственные духи-покровители, не столь именитые, так сказать, местного значения – нимфа Летнего сада, сфинксы Египетского моста, Девушка с кувшином Царскосельского парка. Хранители Литейного моста –
русалки на его перилах, холодные и шершавые, в чугунной чешуе.
Девичьими округлыми ручками поддерживают они герб города.
А genius loci нашего фэнсиона – Юноши, Укрощающие Коней (древний символ искусства), на Аничковом мосту.
Без иллюзии, Фата-морганы, Петербург не существует. Это паноптикум визионерства, реестр бессмертных фантомов, открывающихся лишь вольному фэнсионеру – «гуляке праздному», коллекционеру пустяков.
Он читает город, как раскрытый фолиант, питерское «Руководство по магии», с вокабулами заклинаний, с рецептами зелий и эликсиров. Он перепархивает из эпохи в эпоху в трансе (кокаинистам не угнаться) в медитации (йогам не светит) солнечных days-dreems, снах наяву.
Его видения ярки, как фейерверки петровских ассамблей на непривыкшем к ним российском небе. Но некая интимность набрасывает покров. Так, вуаль «Дамы в голубом» с полотна забытого художника, затеняет черты ее облачком тревоги от любопытства толп, от кошмара общедоступности.
Поэты творят фэнсионы в своих произведениях – есть точные адреса, к примеру, у фэнсионов «Медный всадник», «Родион Раскольников», «Незнакомка». Или это фэнсионы творят поэтов, по своему образу и подобию.
Во всех на свете поисках мы ищем, в сущности, одно и то же – «победившее смерть слово и разгадку жизни своей». Праздная, аристократическая, абсолютно бесцельная прогулка по фэнсиону – аналог эзотерического посвящения, астрального путешествия по жизни.
И есть надежда обрести некий ее секрет, для каждого особый (грааль; эликсир; панацея; аленький цветочек; философский камень; золотой ключик; локон Афродиты; мел Тамерлана; Свирель России; имя Бога: тетраграмматон – что кому больше нравится…)
Невидимой хрустальной пирамидой, тысячегранником подымающийся над петербургскими туманами-гранитами, фэнсион – бессмертен.
2.Трапеция
Кусочек суши, о котором идет речь, на плане Санкт-Петербурга представляет собой неправильный четырехугольник, ограниченный на севере, северо-востоке – течением реки Фонтанки от Аничкова моста до Ломоносовского, на западе, юго-западе – левобережной частью Чернышева переулка и Разъезжей улицей, до ее пересечения с Коломенской, на юге, юго-востоке – Пушкинской и Коломенской, до пересечения ее с Разъезжей, на севере, северо-востоке – участком Невского проспекта, нечетной его и несолнечной стороны.
В начале исследования у меня был соблазн назвать эту фигуру петербургским «неквадратным квадратом». Но она, скорее, представляет собой трапецию, отсюда и название. Автор счел, что «трапеция» предпочтительнее, она вольнее «квадрата», который ассоциируется с загоном и плацем, резервацией и зоной, с «черным квадратом» Малевича.
Обойти эти владения по периметру медленным шагом, нигде не останавливаясь, можно (мой результат) за 40-60 минут. Обитающий где-то поблизости от геометрического центра фэнсиона, который приходится на перекресток Ямской улицы и Кузнечного переулка, может дойти, не торопясь, но и не мешкая, до любой его точки за время, не превышающее 15-20 минут (обычная прогулочная, то есть, самая естественная, дистанция горожанина).
Кстати уже условимся о названиях – они меняются во времени, и по мне, так, каждый фэнсионер волен выбрать то, что больше подходит для его языка, шага, пульса.
Семь основных улиц Трапеции – это семь ее опций, семь головоломок:
Набережная Фонтанки – Квартал Двойников.
Троицкая (Рубинштейна) – улица-Маскарад.
Владимирская улица– Святыня и Бъсы. Противостояние двух составляющих русской души, вечный бой российской сакральности с сатанинским войском.
Николаевская (Марата) – улица-Иллюзион, пристанище иллюзионистов всех мастей.
Невский проспект – улица встреч и даров, Перекрестки Мира.
Загородный проспект – Сады Стихов.
Разъезжая – улица Потерь и Разлада.
Пушкинская – улица Несчастной Любви.
С переименованием Троицкой в «Рубинштейна» я еще могу смириться, хотя выходит несколько смешно – словно великий музыкант, живший здесь, взял улицу замуж, и урожденная Троицкая стала называться по фамилии супруга.
Чернышев переулок – память о графе Чернышеве, который мостил здесь дороги, осушал болота, выстроил мост через Фонтанку – исчез с петербургских карт, вместо него, к очередному юбилею великого помора, явилась улица Ломоносова. Почему бы не оставить в покое старые лиственничные (крепче бетона) сваи под Фонтанкой, и не дать имя Михайлы Васильевича какому-нибудь широкому броду окраины, дабы прочнее застолбить ее на питерской (зыбуче-призрачной) почве?
То же относится и к Лештукову переулку – придворный лейб-медик трех венценосных особ выселен из родных пенатов вовсе понапрасну. Его дух здесь витает, он мистический патриарх этих мест (восприемник ребенка у купели). А поэт Джамбул – пусть придаст лиричности, или хотя бы, восточной экзотики панельным (кирпично-монолитным) джунглям.
Советская страсть к переименованиям известна. Улица Ивановская (Иван – сакральное имя русских, их самоназвание) нынче числится Социалистической, а соседняя Кабинетская (крестница министров России) известна под партийным псевдонимом «улица Правды».
«И даже паспорт ее лгал»… Ежели увидишь клетку с оленем, на которой написано: «бегемот» – не верь глазам своим… «Зашли не в тот переулок, дома не нашли и в гости не попали – поворачивай взад, ребята,…»
Но переименованиями грешили и до большевиков. Из каких государственных соображений переулок со вкусным названием Хлебный сделался Дмитровским?
Район «Пеньки» примерно в то же самое время был повышен в звании, став улицей Разъезжей. Хотя мне лично деревенские «Пеньки» нравится больше.
Графский, женившийся было на Марии Ульяновой, теперь пребывает в разводе.
Бывшая языческая Грязная омылась в струях иорданских и предстала Николаевской (в честь Николая-угодника, он же Санта-Клаус, а также царя Николая I).
Новой (когда она стала уж неновой) присвоили имя Пушкина. По прошению царско-сельских лицеистов, что особенно важно.
Болотная (с кикиморами) улица вырвалась из патриархальных трясин и эмансипировалась, назвавшись Ямской. Тут уж ключ другой: птица-тройка, ухарь-ямщик, «куда же ты несешься, Русь… Дай ответ! – не дает ответа…
А когда Федор Михайлович Достоевский поселился на ней, это тоже был знак, смена вех. Улица, приняв его имя, стала другой. И живущие на ней не могут не ощущать себя, хоть в малой степени, захваченными магнитным полем Достоевского, что сказывается в их биографиях. Судьба говорит с нами на языке обстоятельств нашей жизни.
Интересно, что окончательное прозвание и судьбу она получила, миновав стадию Гребецкой – переплыв в лодке на другой берег. Знать, такая ее доля.
Такова Роза ветров города, где просвистал все щели и закоулки не Зефир широт блаженных, но суровый Аквилон.
Но вот даме-улице, в девичестве Николаевской, не к лицу имя кровавое Марата, оно расхолаживает поклонников, с ним красотка подурнела. Да еще эта пересаженная в живую плоть архитектуры «стекляшка», вставной глаз квартала – советские образцово-показательные бани (на месте снесенной Троицкой церковки, миниатюрной, расписной, как игрушка). В фольклоре революционные термы немедленно окрестили «Ванным отделением m-le Шарлотты Корде».
Но и здесь торжествует мистическая топография – во-первых, на Разъезжей квартировал лицейский учитель Пушкина, эмигрант Марат де Будри, родной, между прочим, брат изверга.
Во-вторых, акт отречения от родового имени связан с темой зеркальности, «вывернутости наизнанку» Петербурга: французская революция, как известно, началась с Коммуны, а кончилась буржуазной республикой, русская – с точностью до наоборот.
В «колыбели трех революций» подменили младенца; православный царь Николай мутировал в иноземного анти-царя. Оборотень не единственный на здешних берегах.
Хорошо еще, что на милые имечки маленьких улиц и переулков: Свечной, Кузнечный, Поварской; Колокольная, Стремянная, Большая и Малая Московские – власти всех исторических эпох не покусились, видимо, посчитали ничтожными и оставили без рассмотрения.
«Петелька» переулочков, вьющаяся по-над землей тропка фэнсиона: Графский, Щербаков, Чернышев, Свечной, Хлебный, Поварской, Кузнечный. «Дорога, не скажу, куда»…
Еще странность – нет в Петербурге улиц, названных в честь Блока и Ахматовой, Мусоргского и Шостаковича, Бунина и Набокова, Дидло и Петипа, Павловой и Шаляпина, Дягилева и Нижинского, Мандельштама и Гумилева (жителей и гостей нашего фэнсиона) – это было бы так уместно.
Фэнсион это хрустальная граненая пробка флакона петербургского искусства.
Четырехугольная, с кисточкой, шапочка магистра его наук.
Трапециевидный шлейф парадного, придворного платья столицы.
Неправильной формы кристалл в Золотом Кольце Александра I (круге ежедневных царевых прогулок в «лакированной карете»: Дворцовая набережная – Летний сад – Фонтанка – Невский – Дворцовая набережная).
Маленькая трапеция, словно пряжка, пропускает сквозь себя цветную воздушную – шаль, вуаль – петербургской (фантомной) реальности…
3. Рождение Януса
«В диаметре Алеф имел два-три сантиметра, но было в нем все пространство вселенной, причем ничуть не уменьшенное. Каждый предмет (например, стеклянное зеркало) был бесконечным множеством предметов, потому что я его ясно видел со всех точек вселенной».
Хорхе Луис Борхес. «Алеф».
Трапеция, как Алеф, идентична Вселенной. Начавшись около 300 лет назад, с момента «большого взрыва», основания Петром новой столицы, фэнсион не имеет обозримого конца.
Фэнсион не обязательно включает цельный архитектурно или территориально объект. Он меньше зодчества, уже городского пространства, но и больше, шире их.
И он, подобно Янусу в Летнем саду, имеет два лица. Одно из них обращено вовне, в мир. Белыми слепыми глазами видит идол, как набегают времена, чуть поблескивающими волнами, к тяжелому кубу его постамента, сменяя друг друга.
Одно время рассекает собою другое, в некой точке скрещиваются они, как лучи прожекторов сторожевых кораблей на реке. Любопытный момент
Сборник Настоящих Оргазмов Русской Волосатой Жены
Массажистка связала клиента и подрочила хуй парня с кляпом во рту
Брюнетка уселась в гамаке с секс машиной и быстро кончила