Весь мир – магазин, а люди в нём – игрушки
В середине 70-х страны Запада переживали экономический кризис. С одной стороны, он был закономерным следствием поры процветания: стабильное и энергичное массовое производство в конце концов наполнило рынок до степени перенасыщения. С другой, проистекал из Нефтяного кризиса 1973 года, когда арабские страны-члены ОПЕК вместе с Сирией и Египтом объявили нефтяной бойкот государствам, поддержавшим Израиль в ходе Войны Судного дня: США, Канаде, Великобритании и др.
Словом, семидесятые для западного мира ознаменовались не только музыкой диско и брюками-клёш, но также инфляцией, безработицей, лихорадкой цен и коллапсом мировой финансовой системы. Вместе с тем росли общедемократические и левые настроения. Всё это в совокупности не могло не найти отражения в культуре и искусстве. Запад 70-х оставил нам в память о себе немало фильмов с яркой антикапиталистической повесткой или как минимум исполненных крепкой социальной сатиры на окружающую реальность.
В этот раз речь пойдёт о фильме, который, наверное, знают в нашей стране все, а если кто и не знает, то уж, во всяком случае, слышал его заглавную музыкальную тему за авторством выдающегося композитора Владимира Косма. Это фильм Франсиса Вебера «Игрушка» (1976), ставший уже классикой старого французского кино, любимого ещё советскими зрителями.
В России с этим фильмом приключилась ироничная история. Если спросить о нём случайного человека, он, скорее всего, ностальгически улыбнётся и скажет, что это милая семейная комедия, «старое доброе кино» из тех, какие уже не снимают и не снимут. То ли оттого, что многие последний раз смотрели его в детстве с родителями, то ли оттого, что главную роль в нём исполняет знаменитый комик Пьер Ришар, но в сознании российского зрителя «Игрушка» часто не выходит за пределы чистой комедии. Между тем, комедия эта далеко не «чистая»: скорее трагикомедия или даже социальная драма с элементами комедии. А то и вовсе антикап-пропаганда, где местами можно и посмеяться.
В центре сюжета – закредитованный журналист Франсуа Перрен, который спустя пятнадцать месяцев мытарств наконец-то устраивается в газету, принадлежащую миллионеру Ромбалю-Коше и входящую в его обширную коммерческую империю.
Мсье Ромбаль-Коше не церемонится со своими подчинёнными, хотя и называет их «семьёй». Он легко может уволить за несбритую бороду или влажные руки, потому что это не согласуется с его личными эстетическими пристрастиями; иные же «члены семьи» предпочитают помалкивать, чтобы и самим не попасть под раздачу в условиях жёсткой безработицы. Вообще, отношение Ромбаля-Коше к другим людям напоминает отношение человека к неодушевлённым предметам: их можно купить, использовать в своих интересах и выбросить за ненадобностью.
Ровно ту же логику перенимает и его маленький сын Эрик, избалованный деньгами и вседозволенностью, но не вниманием родного отца. Эрик и Франсуа встречаются в магазине игрушек, где мальчику взбредает в голову купить себе не машинку или пистолетик, а самого Франсуа. Заурядный эпизод – ребёнок в «Детском мире» – обрастает чертами абсурда и фарса и завершается почти фантасмагорией: Франсуа в деревянном ящике транспортируют в особняк Ромбаля-Коше. С этого момента он уже не журналист, не сотрудник газеты, да и вообще не человек: отныне он – домашний клоун и личная забава для Эрика. Даже имя ему, как котёнку, мальчик придумывает сам – Жюльен.
Фильм не содержит сложных потайных аллегорий: наоборот, он – хотя отчасти и метафорически – весьма прозрачно показывает сущность буржуазной действительности с бездонной социальной прорвой между власть предержащими и теми, кто бегает от цепких лап нужды и безработицы, соглашаясь продавать себя и собственное достоинство. Герои фильма вращаются в этом мраке бесконечного отчуждения: кто от собственной личности и жизни, как Франсуа, а кто от теплоты простых человеческих отношений – как Эрик.
Тут же встаёт вопрос и о пределе, до которого может дойти человек в своей покорности. Осмелится ли он в конце концов на протест, как несправедливо уволенные сотрудники газеты, или же, как её главный редактор Бленак, ради прихоти своего патрона согласится пройтись по редакции в чём мать родила? Бленака, к слову, останавливает сам Ромбаль-Коше, резонно спрашивая: «Кто из нас большее чудовище: я, приказавший вам скинуть брюки, или вы, готовые оголить свой зад?»
В отличие от Бленака, Франсуа удаётся сохранить самоуважение даже в унизительном статусе игрушки. Попав в буржуазное закулисье, он в конечном итоге поступает так, как велит ему совесть, а не страх, соображения выгоды или чувство раболепия. Франсуа не заискивает перед Эриком, и этим завоёвывает расположение мальчика; тот проникается тёплыми чувствами не к отцу, привыкшему покупать всё, включая любовь сына, а к «Жюльену», который не просто остался собой, но и смог увидеть живого человека в своём маленьком «владельце». Символично, что ближе к финалу Эрик «возвращает» Франсуа его настоящее имя, признавая тем самым за ним право на собственную личность, жизнь и достоинство.
Если вы смотрели «Игрушку» в детстве и помните её как забавную комедию, пересмотрите сейчас: комедия наверняка приобретёт нотки грусти. Главное же, что ускользает от детского внимания – это трагедия и одиночество «маленьких людей» в вечно жующей пасти капитала и звучащий рефреном вопрос: можно ли в мире рынка и отчуждения не только не продаться, но и не потерять самого себя?
Да и нужен ли он вообще, такой мир?