Вера и мёд
Леонид КагановТелефон звонил дважды, но Вера подойти не могла — обрабатывала раны. Взяла трубку лишь на третий раз.
— Медпункт, Поспелова? — уточнила телефонистка. — Соединяю.
В трубке щёлкало.
— Верочка?
— Эрик, милый! Мы же договаривались, ты не будешь звонить мне на работу, тут режимный...
— Верочка! — перебил Эрик. — Я же волнуюсь страшно! Я звонил домой, тебя нет! Почему ты на работе? Как ты решила добираться?
— У меня пока не было времени. Представляешь, у нас тут...
— Не было времени?! Верочка, ты в своём уме? Остались считанные часы! Следующий дрейф через год! Может поменяться роза ветров, закроются возможности, не будет проводников, транспорта! У меня нет средств на новый билет — я влез в долги, заложил дом, который строил здесь для тебя, для нас! Умоляю, просто доберись до Пятигорска! Я не смогу это сделать за тебя!
— А ты можешь сдать билет?
Эрик молчал долго.
— Вера, — сказал он наконец, — ты ли это?! Мы ждали этого четыре года!
— Но с кем я оставлю Тишку?
— Вера!!! Какого Тишку?! Отдай соседям! В приют! В институт, в гардероб к тете Вале! Какой Тишка?! Мы же всё планировали! Я летел на месяц раньше — устроиться, встретить тебя! А потом ты не могла оставить больную маму, а она не хотела ехать. Потом не стало мамы, а улететь на Дальний Юг становилось всё опасней и дороже. Потом сменилась роза ветров и год не было дрейфа. И теперь, когда всё наконец сложилось, ты говоришь про Тишку?! Про эту безмозглую вонючую нежить, бешеную паучью тварь, которая мне трижды раздирала ноги до костей?!
— Не ругайся, милый, — попросила Вера. — Я люблю нашего Тишку. И ты его любишь.
— Вера, что у тебя в голове творится?! Ты хочешь дальше жить в этом аду среди скользких тварей, постоянных прорывов, пьявок, коконов, механопаразитов и прочей нежити?! Ты уже не понимаешь, как выглядит весь этот мир со стороны, с нормальной стороны?! Или ты не хочешь видеть меня? У тебя появился другой мужчина?
— Конечно я хочу тебя видеть, — возразила Вера, — почему нет? Мне не нужен другой мужчина. Мне просто надо собраться с мыслями.
— Ну вот, совсем другой разговор! — обрадовался Эрик. — У нас всё получится! Я тебя люблю!
— Я тоже тебя люблю.
Она вернулась в бокс. Паша все так же лежал на спине, но щеки его заметно порозовели, глаза были открыты, а взгляд осмысленный, хоть и растерянный.
— Из дома звонили? — спросил он. — Волнуются наверно, небось уже слухи по всему городу про новый прорыв...
Вера кивнула.
— А моя родня вся в Майкопе осталась, — сказал он. — Сколько тебе лет, если не секрет?
— Тридцать восемь.
— Ого. А так и не скажешь.
Вера снова улыбнулась.
— Почему ты улыбаешься? Говорят, ты всегда улыбаешься.
— Потому что всё хорошо.
— Что ж хорошего?
— Не могу объяснить, это можно только почувствовать. Просто мне сладко жить.
— Сладко жить? Это как?
— Это когда всё делаешь правильно, ничего не тревожит, неприятности не огорчают, а что может радовать, то радует.
Паша помолчал.
— Повезло тебе.
— Раньше я тоже злилась, психовала, металась, кому-то что-то доказывала. И всю жизнь чего-то ждала. Ждала, что придёт самое главное, просто надо потерпеть и дождаться. Вот окончу школу, колледж, выйду замуж, найду хорошую работу, рожу сына, сын окончит школу, отслужит спасателем, и тогда я наконец стану счастливой... А теперь я счастливая просто так.
— И как это возможно?
Вера задумалась и облизнула губы.
— Я попробую объяснить, но на примере. Это как мёд.
— Мёд?
— Да, мёд. Вот знаешь, есть термиты — они всё уничтожают на своём пути. А есть, наоборот, пчёлы. Представь себе дерево, в нём дупло, в дупле пчелы устроили улей. И вот они каждый день вылетают наружу, и что видят? То же, что и мы: грязь, гнилые лужи, трухлявые пни, свалки, трупы животных… А ещё — леса, луга, солнце. Но летят они только к цветам. И собирают только мёд. И приносят в свой дом. Пчёлы больше ничего не несут в дом, только чистый мёд. И поэтому у них — дом с мёдом. И всем хорошо — и цветам, и пчёлам, даже дереву, в котором они живут. Потому что это их дом, они о нём заботятся. Вот так и мы. Мы сами решаем, в какую сторону лететь. Можем лететь на вонючую свалку к мухам и жаловаться, как нам тут плохо. А можем — на цветочный луг, где красота, мёд и бабочки...
Паша молчал долго.
— Красиво, — произнёс он с уважением. — Сама придумала?
— Научили.
— А меня сможешь научить?
Вера вздохнула.
— Смогу. Но боюсь, ты этого не хочешь.
— Да я вообще теперь жить не хочу! Как можно жить без ног? Только повеситься или спиться!
— Люди живут без ног, — возразила Вера. — Ждут протезов, находят занятия, работу…
— И в чем смысл такой жизни? В чем мёд? Научи, если можешь.
На этот раз Вера думала очень долго.
— Ну хорошо, попробую, — кивнула она, да так и замерла, опустив подбородок на грудь. — Ты точно этого хочешь?
— Да.
Она медленно стянула красный берет, и вдруг Пашка страшно выпучил глаза и раскрыл рот в немом крике: под беретом у Веры не было ни волос, ни кожи — там зияла огромная дыра в черепе с неровными, словно обглоданными краями. Внутри как в пустом кокосовом орехе роились тысячи мелких светящихся тварей — маленьких, чёрно-жёлтых летучих шариков, будто крупные цветки мимозы с деловито шевелящимися чёрными лапками. Когда Вера сняла берет, часть вылетела и теперь кружилась над ее головой маленьким жёлтым облачком. Вера сунула руку глубоко внутрь головы, вынула пригоршню шариков и вдруг швырнула их прямо Паше в раскрытый рот.
Пашка бился недолго — вскоре затих, словно заснул с широко раскрытыми глазами. Вера заботливо прикрыла его одеялом, поставила на тумбочку стакан с водой.
— Всё будет хорошо, — сказала она с улыбкой, — спи. Я приду завтра утром, мы будем завтракать, обязательно достанем тебе антибиотиков, ты начнёшь выздоравливать.
Она ещё немного посидела, ожидая, пока разлетевшиеся по комнате шарики соберутся обратно в улей, а затем надела красный берет и подмигнула Паше:
— Это я называю собраться с мыслями. Не надо бояться, это только со стороны поначалу страшно, если не понимаешь. А это просто мои мысли. И они светлые.
* * *
Дома было тихо, душно и пахло чем-то кислым. Вера распахнула форточку на кухне и принялась разгружать сумку — молоко и хлеб поставила в холодильник, сахар и гречку в шкаф, а коробочку со свежим мотылем вывалила Тишке в миску.
— Тишка! — позвала Вера.
Квартира молчала.
Вера заглянула под стол, в ванную, зашла в комнату, включила свет — и замерла. Здесь стояла дикая парилка, окно запотело, под ним пульсировала батарея. Вера никогда такого не видела. Крайние секции чудовищно раздулись и были раскалены — они гигантским мешком отекли на пол и судорожно пульсировали. И в такт им пульсировала ладонь, прокушенная с утра Тишкой. В том месте, где трубы от батареи уходили в стену, обои вспучились, во все стороны шли трещины. Стало видно, где в стене шла труба на верхний этаж — теперь она обнажилась, цемент вокруг осыпался: из развороченной стены торчала раздутая и воспалённая вена, и тоже подрагивала. Вера перевела взгляд на батарею — под ней насочилась большая лужа черной слизи, линолеум по краям немного дымился. И в этой луже валялась тряпка — так сперва показалось Вере. Но это была не тряпка, это были остатки Тишки — полурастворенные, словно высохшие. Как он угодил в эту лужу?
— Бедный Тишка, — вздохнула Вера.
Она нашла резиновые перчатки, аккуратно переложила Тишку в мешочек, вынесла во двор и поскорей вернулась — с наступлением темноты и до самых колоколов из домов выходить запрещалось: ночами по городу ползали самые странные твари.
Комната немного проветрилась. Из открытого окна тянуло прохладой, хотя воспалённая батарея по-прежнему жарила. Непонятно было, что делать с ней и токсичной лужей. Конечно, следовало звонить спасателям, но кто ж до утра приедет... Вера задумчиво уставилась на телефон, и вдруг он зазвонил сам — требовательно, с короткими паузами.
— Здравствуй Эрик! — сказала Вера. — Как ты? Представляешь, погиб Тишка — упал в лужу под батареей и растворился. А в ванной из душевой лейки каждый день растут ресницы, я сейчас руки мыла — оттуда смотрит глаз.
— Вера! — закричал Эрик. — Почему ты ещё дома?!
— Всё хорошо, — улыбнулась Вера. — Только с нашей батареей беда — кажется, там кто-то живёт и скоро будет прорыв. Как думаешь, звонить спасателям или ждать утра?
— Вера!!! — снова закричал Эрик. — У тебя меньше семи часов! У тебя есть билет?
— Милый, у меня пока нет билета.
— Пока?! Но ты не успеваешь! Ни поезд, ни машина уже не успеют! Только самолет или экраноплан! Всё кончено!
Вера тактично молчала.
— Почему? — спросил Эрик с отчаянием. — Почему ты так со мной? Ты же так хотела!
— Хотела, милый, — согласилась Вера. — Но это было давно. Я не хочу никуда уезжать, Эрик. Это мой город, моя страна, моя земля, почему я должна куда-то бежать? Здесь я родилась и выросла, здесь могилы близких. Что бы ни творилось, моё место здесь. Это… — Она задумалась. — Это как семья. Нельзя же сказать супругу, что я с тобой только пока у тебя всё хорошо, а если заболеешь, сразу уйду к другому. Понимаешь меня? Это место болеет, но я нужна здесь. Если я уеду — кто вместо меня завтра выйдет на работу в медпункт? А там люди, им всем нужна моя помощь. Уехать — это всегда просто. А вот остаться — труднее. Здесь моё место, Эрик.
— Это обреченное место, Вера! Это место катастрофы, реактор зла! Твари убивают и калечат людей каждый день, ты работаешь на них, а не на людей! Ты мотаешь бинты и делаешь вид, будто так и надо, ничего не происходит, везде так! А везде не так, Вера! Везде по-разному! Есть болота и вонючие свалки, а есть чистые луга! Это твоя жизнь и твоё право решать, где жить, с кем и как!
— Всюду жизнь продолжается, — возразила Вера.
— Продолжается? Вера, очнись! Вспомни Андроповград, Майкоп, Новокаиновск — их нет больше! Вспомни, где погиб Дениска, вспомни, что убило твою маму! Погибают города, уходят под землю здания и кварталы, гибнут знакомые, друзья… А ты говоришь: смотрите, всё хорошо, птички поют, жизнь продолжается… У кого продолжается, Вера? Как долго продолжается? Куда движется? Это как… — Эрик запнулся, пытаясь найти слова. — Это как пожар! Ты можешь бить тревогу и выводить людей из горящего здания! Ты можешь первой кинуться вперёд и показать всем, где выход наружу! Но ты вместо этого улыбаешься, раздаёшь марлевые повязки от дыма и советуешь остаться, вернуться к своим делам, потому что не происходит ничего страшного! Но этим ты не спасаешь людей, Вера! Ты губишь их! Они все сгорят с твоими повязочками! Как ты не понимаешь, что вросла в эту систему? Ты давно её часть, Вера! Ты действуешь в интересах тварей, помогаешь удерживать стадо людей им на корм!
Он выдохся и умолк.
— Милый, — сказала Вера как можно мягче, — ты говоришь злые и несправедливые слова. Пожалуйста, попробуй меня услышать и понять. Да, я не могу изменить весь мир и его порядки. Но я могу дать себе и окружающим людям столько добра и света, сколько могу. А если не в этом смысл жизни, то в чем тогда вообще? Понимаешь меня? Если я не права, возрази?
Эрик молчал.
— Люди тысячелетиями жили в разных эпохах, — продолжила Вера, — у них не было огня, металла, горячей воды, антибиотиков — и все равно жили, и были счастливы. А нам повезло — у нас вода, антибиотики, даже телефон. Это моя жизнь, мой мир, в нем я на своём месте. Я счастлива здесь, Эрик. Я наслаждаюсь каждой минутой. Я никогда не была так счастлива. И если ты не можешь меня понять, то хотя бы поверь: я не буду так счастлива нигде больше.
— Ты изменилась, — тихо сказал Эрик. — Ты не тот человек, которого я знал, Вера. Раньше ты говорила иначе.
— Да, — согласилась Вера. — Во мне многое поменялось.
— Ты погибнешь, если останешься. Это лишь вопрос времени.
— Да. Но этот вопрос решаю не я.
— Получается, я тебе больше не нужен, тебе не нужно ни семьи, ни друзей... Кто ты, Вера? Ты сама знаешь, что тебе надо?
— Конечно, милый. Мне надо собраться с мыслями и лечь спать, уже поздно.
— Прощай, — сухо сказал Эрик.
— Спокойной ночи, милый, — улыбнулась Вера.
Она повесила трубку и помахала красным беретом вдаль, за окно, в чёрную тьму, где уже вовсю раздавались шорохи и скользили огни. Эрика было жаль, но она чувствовала, что приняла единственное правильное решение, на сердце было светло и сладко.