Великолепная девушка расплатилась за прогулку в лес горячим сексом в машине

🛑 ПОДРОБНЕЕ ЖМИТЕ ЗДЕСЬ 👈🏻👈🏻👈🏻

Великолепная девушка расплатилась за прогулку в лес горячим сексом в машине
Доступ к информационному ресурсу ограничен на основании Федерального закона от 27 июля 2006 г. № 149-ФЗ «Об информации, информационных технологиях и о защите информации».

Доступ к информационному ресурсу ограничен на основании Федерального закона от 27 июля 2006 г. № 149-ФЗ «Об информации, информационных технологиях и о защите информации».


    
          
          Скажи, откуда ты взялась?
          Ты опоздать не побоялась,
          Моя неведомая страсть,
          Моя отчаянная радость.

          Игорь Тальков



          Глава 1
          
Электронный будильник звонил нагло, вызывающе и без всякой жалости. Ирина вечером поставила его подальше от кровати, на свою волю она не надеялась, выключив его автоматически, продолжала бы спать.
Утренний подъем для нее был процедурой мучительной. Жизнь текла по намеченному руслу, была вполне терпимой, но… будильник ревел, верещал, визжал, но не умолкал. Надежный, гад!
Сейчас встану, сейчас я поднимусь, сейчас я по нему стукну! Милитаристское желание осталось нереализованным. Она встала, не стукнула, отключила, и нырь под одеяло. Как под ним хорошо, тепло и уютно. С каким удовольствием Ирина повалялась бы часок, другой. Она подтянулась, открыла глаза, дернула шнурок хрустального бра, висевшего в изголовье. Потолок и стены покрылись радужными кольцами. Взгляд Ирины попрыгал с колечка на колечко. Это утреннее упражнение заменяло зарядку и позволяло окончательно проснуться.
На другом конце кровати обозначилось шевеление, чья-то пятипалая волосатость устремилась под ее одеяло.
И кто это ко мне лезет? Неужели это тот, кто зовется моим мужем? Будильника он никогда не слышит, а на мое безобидное потягивание активно реагирует. Ирина решила встать. На работу лучше не опаздывать, причина будет неуважительной.
Муж работал сутками. Сегодня он мог спать целый день. Отпахал сутки, двое гуляет. Любопытно где? Или не очень любопытно? С такими мыслями она включилась в двигательный процесс дня. Туалет, душ… подошла к окну. На улице дождь. В небе дырка, как на колготках. Вот черт! Как бы их надеть, чтобы видно не было! Ухитрилась. Слава Богу!
Ирина вошла в детскую, включила свет. Никакой реакции.
- Детки, подъем!
На двухъярусной кровати затишье, зашевелилась только кошка Кузя.
«Дети явно в меня», - подумала Ирина.
- Кузя, наглая ты кошка! Почему с Машкой спишь?!
Кузя потянулась, зевнула, показав свой серо-розовый язык, и потрусила на кухню, напоминая хозяйке о самой главной ее обязанности.
- Машенька, будь умницей, вставай! Буди Мишу и папу. Пусть тебя в сад отведут. Я поцелую свою птичку и убегаю на работу.
Ирина перецеловала Машкины щечки, ручки, ножки. Вздохнула запах, исходящий от теплого тельца. Что может быть приятнее для матери, чем тепло собственного дитяти?
Из кухни доносилось настойчивое мяуканье. Ира бросила кошке деликатес – куриную голову. Кузя вгрызлась в куриные мозги, сопровождая трапезу предупреждающим рычанием, бут - то ее век не кормили, а вокруг было много голодных котов.
Ирина на минуту задумалась: что же сегодня надеть? Решение было всегда одно – юбка в клетку, черный свитер, сверху кожаная куртка. Она купила ее по случаю в год, когда Маша родилась. Неужели ей уже шестой год? Зато сапоги новые, всего второй сезон. А зонт? Зонт – это сплошное неприличие.
- Вадим, ты жене зонт купить не хочешь? Две спицы торчат.
Вадим был обижен равнодушием к его утренним потребностям и на вопрос не прореагировал.
- Мамочка! – проснулась Маруська.
- Вадим, отведи ребенка в сад, мне сегодня опаздывать нельзя.
- Мамочка, с добрррым утром!
Ребенок картавил, ее «ррр» звучало звонкой трелью.
- Машенька, а где наш ленивец? Ему надо историю учить. Он у нас двоечник, не знает, когда была Куликовская битва.
Ленивец по имени Михаил, двенадцати лет от роду, все еще валялся под одеялом на втором этаже двухъярусной кровати. Из утреннего лоскута он всегда умудрялся выкроить лишних полчасика для сна. А сны у него были художественным продолжением тех фантастических книг, которые он читал.
Мишка родился в период, когда его мать была студенткой мединститута. Ирина академический отпуск не брала, совмещала материнство со студенчеством. Сон младенца поощрялся. Пусть лучше спит, чем вопит. Спокойные игры были предпочтительней детской резвости. И выросло то, что выросло. Чтение фантастики в прикуску с печеньем или пряниками занимало все свободное время. Общение с ровесниками было вынужденным и только во время уроков. Реальный мир был Мишке чужд и неприятен. Зато он отлично ориентировался в мире вымышленном.
- Эй ты, медведь в берлоге, просыпайся!
Ирина поднялась по перекладинам на деревянной лестнице, чтобы добраться до сына. Перед ее взором предстало заспанное лицо с прилипшими к пухлым щекам крошками. Рядом с подушкой лежали фонарь, книга и кусочек сухаря. Фантики от съеденных конфет украшали скомканное одеяло.
- Опять двадцать пять, за рыбу деньги! Когда это прекратится? Вставай немедленно! Встряхни постель, на крошках спишь, ночной грызун!
- Угу, - ответил грызун и не пошевелился. Он знал, что мать сейчас уйдет на работу, отец поведет Машку в сад, и есть еще масса времени, чтобы выспаться, дочитать книгу и только потом спуститься на землю. Учиться во вторую смену Мишке нравилось. Целый день сам себе хозяин. Зря мать напомнила про двойку по истории, с утра сыночку испортила настроение.
Минутная стрелка контролировала бег времени. Она еще давала возможность сделать Ире глубокий вдох и подобно спринтеру сбежать вниз по ступенькам на улицу.
Ирина устремилась к автобусной остановке, на ходу раскрывая зонтик. Но что это? На дороге лежала кошка и котилась. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Кошка была не одна, рядом сидела подружка, которая смотрела на бедняжку с нежным участием и сопереживанием. Ее огромный живот при общей худосочности выдавал пол и ближайшую перспективу кошачьей жизни.
Зверькам было страшно. По дороге проезжали машины, иногда совсем близко. Подружка озиралась по сторонам, но не убегала. Сочувствие было сильнее страха. Она очень хотела помочь и принялась вылизывать котят. Ира сошла с дистанции. Эта сцена заслуживала того, чтобы опоздать на работу. Помощь при родах – причина убедительная.
- Бабоньки, я вас не брошу! - сказала она кошкам.
Ей пришлось положить кошку с котятами в полиэтиленовый пакет и отнести в ближайшие кусты. Обе кошки жалобно мяукали: одна в пакете, другая, неотступно следуя за человеком.
Ирина вытащила роженицу из пакета, подсунула котят к брюху. Сверху поставила зонт. Две поломанные спицы кошку не смущали, и она благополучно окотилась третьим черненьким котенком. Чайного неповторимого цвета глаза ее подружки выражали признательность. Появились любопытные зрители, можно было уходить. Среди любопытных обязательно найдутся сочувствующие.
На автобус Ира не успела.
- Опять останусь без обеда, - думала она, усаживаясь на заднем сидении такси. Рядом с ней никто не сидел, можно наслаждаться комфортом.
Вставать утром, поднимать семью, бежать сломя голову на остановку автобуса, ехать в нем, ощущая руки, ноги, дыхание ближнего, а иногда еще что-нибудь дополнительное для большей остроты ощущения – все это было ежедневной пыткой. На работу Ирина регулярно опаздывала.
Машина ехала неровно, нервно, дергалась на выбоинах, петляла между глубокими громадными лужами, немного поплескалась около фонтанирующего канализационного колодца и притормозила рядом с солидным знанием с синей вывеской «Городская санитарно-эпидемиологическая станция».
Ирина расплатилась с водителем, вылезла из машины и походкой почти королевской направилась к дверям родного учреждения. Она прибыла вовремя и могла себе позволить быть гордой и довольной собой.
Дверь нежно и гостеприимно проскрипела и пустила в вестибюль, где Ирину радостно приветствовала отличник здравоохранения Светличная Людмила Павловна.
- На такси ездишь? Где только деньги берешь?
- Собой торгую, - неуклюже сострила Ирина.
- Старовата ты для торговли, - посетовала Людмила Павловна, изобразив на лице сочувственную мину.
- А я не дорого беру, - вспомнив пошлый анекдот, ответила Ира.
- У тебя бешенство, тебе бы о работе думать, а не на такси ездить.
- У меня бешенство? Хорошо, что не сифилис, позора меньше.
Был понедельник, день, когда проводилась планерка. Ирина и Людмила Павловна прошли в конференц-зал, где разбежались в разные стороны. Дружеская беседа оставила маленький, едва заметный след в настроении обеих женщин. Людмила Павловна надеялась в течение дня сделать его четче, а Ира взяла с себя слово не замечать вовсе.
Конференц-зал в коллективе называли красным уголком. Но ничего красного в нем не было. Напротив, стены были выкрашены в синий цвет, а углов было четыре. На стенах кое-где были развешены гравюры с изображением выдающихся медицинских деятелей. Понять, кто есть кто, было трудно: все в очках и с бородами. Наличие колб и микроскопов, по мнению художника, также неизвестного, должно было свидетельствовать о принадлежности ученых к микробиологии. На сцене стоял привычный арсенал: трибуна и длинный массивный стол, покрытый зеленым сукном. Барельеф Ленина на стене за столом и лавровая покрытая бронзовой краской ветвь завершала интерьер.
В зале каждый имел свое место. Первые и почетные места занимали водители, бухгалтера и завхоз. Далее сидели в зависимости от личных симпатий лаборантки, помощники санитарных врачей. Разделяющим звеном с галеркой был ряд заместителей главного врача. Галерка принадлежала врачам, последний ряд был самым желанным. Здесь разгадывались кроссворды, шел обмен прессой, можно было незаметно вздремнуть в уголочке.
В организации работали преимущественно женщины. Мужчин было не больше десятка. Каждый из этой десятки представлял особую ценность.
Учреждение в городе слыло авторитетным. Под его крышей жили отделы и отделения, лаборатории, склады вакцин, собственный виварий и баран Боря, которого сегодня в честь весны выпустили гулять на газон перед окнами конференц-зала.
Баран был первым и достойнейшим представителем мужской части коллектива. Он был резв и заигрывал с мимо проходящими женщинами. Свободу барана ограничивала короткая веревка, не позволяющая догнать облюбованную жертву и боднуть ее сзади. На мужчин Боря внимания не обращал.
После зимнего пребывания в закрытом помещении вид барана был антисанитарен. Шерсть отросла, торчала клочьями, на хвосте и бедрах густо висели прилипшие бараньи орешки.
Боря был донором. Его эритроциты были необходимы для нужд одной из лабораторий. Баран сознавал важность своей миссии и громко блеял, напоминая о себе.
По понедельникам народ хандрил. Сегодня царило оживление, без сомнения связанное с весенним поведением барана, которого было хорошо видно сидящим в зале.
Ровно в восемь тридцать, минута в минуту, в зал вошел Иван Федорович Мудрак, главный врач достойного учреждения. Иван Федорович, кроме того, что был государственным и санитарным, являлся членом, кандидатом, председателем, сыном, братом, мужем и отцом, в общем человеком очень загруженным на семейном и общественном поприще. Он прекрасно чувствовал себя на своем месте и не создавал особенных проблем другим. Если бы его должность, была выборной, и коллективу было позволено принять на этих выборах участие, то, несомненно, Мудрак сохранил бы право проводить планерку по понедельникам и ставить большую гербовую печать рядом со своей подписью.
По давней традиции планерка начиналась с зачитывания различных приказов и инструкций. Читал Мудрак трудно и сосредоточенно, склонив над бумагами круглую голову с лысиной в стадии формирования, которую он вытирал платочком в особо сложных случаях, обычно он протирал очки.
В то время, когда рука Ивана Федоровича начала поиск платочка по карманам пиджака, к окну конференц-зала приблизился баран. Его привлекла сочная зелень бегонии на подоконнике. Осознав, что зелень для него недоступна, баран отчаянно заблеял. Мудрак протер и лысину, и очки, но послание министерства здравоохранения от этого не стало понятнее. Главврача раздражал странный шум в аудитории, он никак не мог вспомнить, у кого из его подчиненных такой неприятный голос. Иван Федорович постучал по трибуне и, не отрывая глаз от текста, сказал:
- Прошу товарища не мешать.
Баран поменял окно. Среди людей, сидящих в зале, он увидел знакомую кудрявую голову личного шофера Мудрака. Свои жалобы и стенания он обращал именно ему. Сафар Ага, Сафар Муратович, он же Славик, проживший лет двадцать на российской земле, в глубине своей души тосковал по родному кишлаку и частенько выражал симпатию барану в виде кусков хлеба и похлопыванию по загривку.
Иван Федорович пришел в крайнюю степень раздражения.
- Я, возможно, получу инфаркт, но скажу откровенно… - он взял паузу, а народ замер в ожидании откровения своего главного врача. – Дисциплина у нас страдает, товарищи!
Слова произвели впечатление. Коллектив страдал молча, до слез и кишечных колик, под неумолкаемое блеяние Бориса и немой укор Мудрака.
Ирину толкнули в бок. Она обернулась и получила лист в руки. Это был список сотрудников, желающих поехать на сенокос.
Каждое лето санэпидстанция организовывала выезд сотрудников за город, в заповедную зону, чтобы обеспечить своего голосистого пищей на год, а себя ощущением здоровой физической усталости.
Ирина написала свою фамилию и передала список своей соседке и приятельнице Виолетте.
- До сенокоса еще два месяца, а этим уже выпить захотелось, - она стукнула ручкой по листку бумаги и вписала себя.
Лист полз по рядам. Желающие записывались, нежелающие передавали лист другим. Но никому не пришло в голову тронуть за рукав Полюцкого Александра Алексеевича и шепнуть на ухо: - Отдай трудовой долг нашему барану.
Полюцкий, носивший прозвище Дуче, был заместителем главного врача. Александр Алексеевич был мужчина лет пятидесяти, высокий, подтянутый, широкоплечий. Сзади он был интереснее, чем в фас и в профиль, и вполне заслужил бы определение «импозантный мужчина», но иногда выглядел как подросток, выросший из школьной формы. То ли пиджак носил короткий, то ли руки имел очень длинные. Это впечатление дополняли необычное лицо и манера поведения. Крупной голове с сократовским лбом совсем не соответствовали щеточка коротко постриженных усов и маленький вздернутый хрящеватый носик, на котором неловко сидели очки. Сидеть спокойно Полюцкий не мог. Он раскачивался на стуле, ерзал на нем, даже когда писал. Казалось, он испытывает постоянный дискомфорт от беспокоящих его шила или остриц. Стоять спокойно он тоже не мог и прохаживался взад и вперед по диагонали из одного угла кабинета в другой, как хищник в клетке. Жизненного пространства ему не хватало, требовался простор телу и мысли. Хотелось полета. Летали только мысли, причем стремительно.
Он имел давнее хобби – словоблудие и взращивал в себе любовь к психиатрии. В первом увлечении Полюцкий был очень талантлив: написать справку в советско-партийные органы или в министерство, сочинить решение для коллегии - ему было раз плюнуть. Этими плевками Дуче заработал незыблемый авторитет и должность. Он мог успешно сидеть в кресле Мудрака, но, скорее всего, не хотел подставлять свою зудящую задницу под всевозможные удары судьбы. Мудрак служил ему надежным бампером.
Дуче людей призирал, но в кабинет к Мудраку заходил, предварительно застегнув все пуговицы на пиджаке. Любимым занятием его ума было переделывание фамилий и имен людей на свой манер. Полюцкий был особенно счастлив, когда получался половой подтекст. Свою фамилию он не переделывал, она была благозвучна, красива и несла определенный смысл. В целях соблюдения субординации Дуче начал с главного врача. В его лексиконе главный врач звучал как «главнический рвач», а фамилия Мудрак была определенно хуже, чем «мудрический рак» или «мудический акт». Деспечер Сушко была наречена как «Сучье ушко», в данном случае это воспринималось как равноценная замена.
Не всем его перлы были приятны, но сам он оттягивался, особенно после обеда в диетической столовой. Две порции тертой моркови, стакан сметаны, бифштекс из нутрии, компот с булочкой, затем любимое кресло и шедевр готов.
Санитарка Люда Малец смотрит в семенной каналец.
Самый главный был мудак санитарный наш Мудрак.
Снял разорванный гондон просвещенный гегемон.
Каждый день рождался новый шедевр.
Если фамилия изменению не поддавалась, Полюцкий ставил психиатрический диагноз. Ирина Кириллова была неисправимой неврастеничкой, а ее коллега доктор Орлов, большой ловелас в дни молодости и наступающей старости, характеризовался как «писюковый злыдень», иначе говоря, сексуальный маньяк.
Ирина отыскала его глазами. Маньяк спал, прислонившись к стене, был беззащитен и кроток.
Полюцкий был злым гением организации. Он, как грязевой вулкан, изрыгал из себя то, что было его сутью. Никто из работающих с ним людей не хотел погибнуть в этом грязевом потоке, и по возможности Полюцкого избегали.
Ирина заметила поворот головы Дуче в свою сторону. Бежать, надо бежать на свой участок! Тем более, что на участке бешенство. Главное, не забыть расписаться в журнале движения сотрудников, Полюцкий этот вопрос контролирует. Если на нее посмотрел, то и в журнал нос сунет, не поленится.
Ирина зашла в диспетчерскую сделать зпись в журнале и забрать экстренные извещения о заболеваниях на своем участке. Невольно она стала свидетелем разговора:
- Что ей работать? На такси разъезжает. Сама мне сегодня сказала, что собой торгует, – разглагольствовала стоящая спиной к Ирине Светличная.
- Что вы говорите? Собой торгует? – не скрывала любопытство очень нравственная женщина Сушко.
Ее длиннющий нос, а он был достоверным свидетельством ее добродетели, стал еще длиннее и развернулся влево.
- Людмила Павловна шуток не понимает, - бросила Ира, расписываясь в журнале.
- Это вы так шутите, Ирина Владимировна? – Сушко была разочарована, и нос ее вернулся в прежнее положение.
Ирина вышла из диспетчерской, закрыла за собой дверь и не слышала философских изречений Светличной насчет того, что присутствует в каждой шутке.
Назовешь меня умной! Бросаю себя, как кость собакам, дурам на растерзание. Зареклась ведь ничего лишнего не говорить. Пришла, экстренки взяла и удалилась молча, - ругала себя Ира.
Перед тем, как уйти, она столкнулась с Полюцким. Вернее, налетела на него в коридоре, наступила ему на ногу и стукнула головой в ключицу. Именно на этом уровне находилась ее голова относительно тела Полюцкого. По опыту кроликов она знала, что в глаза удаву смотреть опасно.
- Извините, - сказала она в пространство.
- Я давно говорил вам, что нервы надо лечить. Этого не нужно стесняться. Неврастения – это частое явление у женщин, - спокойно и как-то по-отечески объяснил ее проблему Полюцкий.
Ну не в лоб, так в глаз! Полюцкий – великий диагностик!


          * * *
Не справляясь с собственной злостью, Ирина незаметно для себя добралась до авторемонтного предприятия на окраине города.
Территория предприятия имела забор только со стороны улицы. С другой стороны был почти дремучий лес, в котором еще водились дикие животные. Из леса на территорию забежала лиса. Ее не испугал шум моторов и запах бензина. Предсмертная тоска больного животного мучила ее и была сильнее инстинкта самосохранения. Агрессии еще не было. Несчастный зверек бродил от одного КАМАЗа к другому, когда на него обратили внимание пребывающие в хронической агрессии люди.
Ирина вошла в здание мастерской, нашла мастера, одежда и лицо которого давно просили мыла и воды. Представилась, попросила собрать коллектив и приступила к прямому выполнению своих обязанностей. То, чем занималась Ирина, называлось эпидемиологическим расследованием. Эпидемиолог – тот же сыщик-криминалист. Эпидемиологический отдел городской санэпидстанции можно было назвать эпидемиологическим сыскным агентством, название для которого легко было выбрать в справочнике микробиолога: «Бацилла», «Спирохета» или совсем простенько «Холерный вибрион ». Как и положено, в криминальн
Вылизал мохнатую пизду пьяной телки и трахнул красотку на ковре
Отьебал Взрослую Русскую Женщину
Жена Изменяет Мужу С Кумом И Разговаривает С Мужем По Телефону Не Зная О Скрытой Камере