Великий книжник Михаил Мальцев о культурной автаркии, бесконечных допечатках и новом «Пиотровском» в Москве

В Москве открылся новый книжный магазин — «Пиотровский». И это важное событие. Не каждый день в нашей москвоцентричной стране появляется книжный магазин, история которого началась далеко от столицы — в этом случае, в уральской Перми. Именно поэтому Сергей Простаков решил поговорить со своим старым знакомым Михаилом Мальцевым, создателем всех «Пиотровских». Он рассказал об особенностях московского магазина и поделился соображениями о тенденциях книжного рынка в постфевральской России. Это интервью — идеальное чтение для всех, кто не может прожить без бумажных книг и считает их чтение лучшим лекарством от неурядиц внешнего мира. 

Это интервью наверняка будут читать по всей стране от Камчатки до Калининграда, а также в странах ближнего и дальнего зарубежья. При этом наверняка большинство читателей прямо сейчас задаётся вопросом: кто такой этот Пиотровский и «Пиотровский»? 

«Пиотровский» — это книжный магазин, который я со своими друзьями открыл зимой 2010 года в Перми. А назван он в честь просветителя и социал-демократа, участника польского восстания Юзефа Юлиановича Пиотровского, который в Перми основал книжную лавку. В нашем городе он оказался вынуждено. Сначала Пиотровский после ссылки остановился в Вятке. Там его предупредили о грядущей полицейской облаве, и он отправился в Пермь, куда вывез свою социал-демократическую библиотеку. Она легла в основу его лавки, ставшей для Перми знаковым местом. Даже прабабушка моей бывшей жены помнила её, как бы это удивительно ни звучало. 

Когда мы придумывали и искали название для магазина, увидели мемориальную табличку в честь Пиотровского на здании нынешнего гастронома. И мы подумали, что, во-первых, звучит красиво, а, во-вторых, когда почитали про самого Юзефа Юлиановича, поняли, что для нас это честь — продолжить в каком-то смысле его дело и сохранить его имя в Перми.

В 2016 году, когда мы открывали магазин по приглашению «Фонда Ельцина» в Екатеринбурге в «Ельцин Центре», нас попросили это название сохранить. Хотя я предлагал сделать какое-нибудь другое название, условно говоря, «Ельцин Books». Но, видимо, руководителям фонда очень понравилась наша пермская история. 

А в этом году, открывая магазин в Москве, уже никто даже не обсуждал вопрос названия. Московский «Пиотровский» третий в России — вот таким странным маршрутом через Екатеринбург добрался из Перми. 

Три «Пиотровских»: пермский, екатеринбургский, московский. Они между собой чем-то похожи? Это одна франшиза? Или всё-таки каждый из них имеет свою специфику?

Я бы сказал, что общее в них то, что это площадки, в организациях которых я принимаю участие. А индивидуальные черты лица они приобретают, когда начинают работать. 

Базовый ассортимент во всех трёх «Пиотровских» одинаковый. Независимые книжные магазины в России отличаются своим стилем, но не ассортиментом. Они всегда продают книги Ad Marginem, «Нового литературного обозрения», «Издательства Ивана Лимбаха», Валерия Анашвили и так далее, то есть редакций с сильными главными редакторами. Набор из 25–30 издательств, плюс всё остальное. 

Могут быть различия на уровне представленности местных авторов и изданий. Мы в «Пиотровском», например, всегда делали на это упор. Чаще всего речь шла о краеведении. В Москве я сейчас начинаю впервые подробно работать с книгами по москвоведнию, и в Москве обязательно уделим большое внимание специфическому московскому краеведению. 

Поэтому «Пиотровские» похожи и не похожи одновременно. Кстати, если говорить именно о схожести, то она сейчас есть в самом прямом смысле. В Перми и в Москве интерьеры двух магазинов сделал замечательный пермский архитектор Дмитрий Меркушев. Надеюсь, и в Екатеринбурге мы тоже отреставрируем «Пиотровский» с его участием. 

Кстати, ну это уже чисто для книготорговцев пояснение, у нас нет централизованных поставок. Выбор книг и качество ассортимента остаётся на совести управляющих на местах. Коих, надо сказать, я очень ценю, и с которыми мне очень сильно повезло, потому что и Дима Устинов в Перми, и Костя Колобов в Екатеринбурге, по сути, настоящие лидеры, очень многие вещи решают в моё отсутствие. 

И всё-таки формальный повод для интервью — открытие московского «Пиотровского». Расскажи о нём чуть подробнее. 

Это экспансия екатеринбуржского партнёрства с «Ельцин-центром». Он обрёл новое здание в Москве — это усадьба Долгоруких-Бобринских, которая на данный момент находится на финальной стадии реставрации. В правом флигеле на первом этаже мы и расположились в рамках партнёрства с «Ельцин Центром». 

В своём посте об открытии в Москве «Пиотровского» ты благодарил Бориса Куприянова, сооснователя «Фаланстера», и Максима Суркова, основателя «Циолковского». С первым я общался немного, второго могу назвать своим очень хорошим знакомым. Моя московская жизнь протекала так или иначе между Малым Гнездиковским, где «Фаланстер», и Новокузнецкой, где «Циолковский». Какое здесь место у «Пиотровского»? Получится ли треугольник, а не прямая, так сказать? 

Я благодарил Бориса и Максима, потому что считаю их своими учителями и людьми, которые меня в 2009 году ввели в этот волшебный книжный мир, познакомили со многими будущими партнёрами, давали много практических советов. Они сильно помогли «Пиотровскому». Сейчас мы другие и себе на уме, но я им всё ещё очень признателен за поддержку, оказанную нам тогда. 

Знаешь, будучи покупателем книг, а не продавцом, московский книжный мир мне всегда был ближе, чем питерский, не только благодаря личным связям, но и общему настроению. Мы, даже находясь в Перми, себя мыслили частью скорее московского, а не питерского книжного мира. С книготорговцами Петербурга у нас прекрасные отношения, тоже дружеские, но московская парадигма нам была всегда ближе. Это, конечно, личное. Я, будучи студентом, оказываясь в Москве, шёл либо в «Гилею», либо в магазин Ad Marginem, либо в «Фаланстер». Они стали для меня примером идеального книжного, который уже я сам хотел бы открыть. 

Максим Сурков и Борис Куприянов — это двое из, по-моему, четырёх или пяти сооснователей «Фаланстера». Но был и третий сооснователь — Алексей Цветков. С ним мы давно дружим, и прошлой осенью мы оба странным образом очутились в Ташкенте. Там он писал свою бессмертную книгу «Что такое марксизм?», а я просто слонялся в ожидании возвращения домой. Ему я рассказал о том, что, возможно, в Москве мы откроем «Пиотровский» в следующем году. Он сказал, что если окажется в Москве, то готов у нас работать. Так и получилось. Выходит, что в «Пиотровском» работает один из основателей «Фаланстера»! Человек, который придумал название «Фаланстер». 

Так как Цветков дал огромное программное интервью «Кенотафу», не могу не сказать, что так интересно, как формируется пространство наших общих героев: сначала он, теперь ты. Ну и вообще личность Алексея гораздо масштабнее его опыта с «Фаланстером»… 

О, да! У нас в Перми на городском рынке рядом с павильоном «Мясо» был самый модный книжный тогда. Там в году 1998-м я приобрёл его книгу «Анархия нон-стоп» и стал жутким фанатом Цветкова. Буквально зачитал книгу до дыр и растащил её на цитаты. Поэтому всё, что происходит, мне тем более странно. 

Странно — с одной стороны, а с другой — как-то закономерно, что ли. Поэтому да, Лёша, ну, конечно, это фигура… Тем более недавно буквально вышла его очередная книга про марксизм, которую он как раз писал в Ташкенте. Я специально взял её побольше. Люди приходят за автографами Алексея Цветкова: покупают книжку, подписывают и уходят. Чему я очень рад. 

Какую судьбу ты прочишь московскому «Пиотровскому»? Она будет похожа на пермскую историю, где магазин стал центром силы большого города, или будет похожа на екатеринбургский вариант, где «Пиотровский» — неотъемлемая часть большой институции и прежде всего с ней ассоциируется? Может быть, в Москве «Пиотровский» ждёт судьба коллективного скита для своих? 

В таких вопросах я всегда выступаю за органичность, а она сама как-то возникает. 

Интересно, сработает ли, как бы это сказать, тусовка моих коллег и друзей? 

Мы находимся на границе Патриарших, а это особенный, скажем так, московский район. Как будет реагировать на книжный магазин публика с Патриарших? 

Мы не оттянем аудиторию у «Циолковского» и «Фаланстера», но, конечно, хотелось бы, чтобы у нас оказались те, кто туда не доезжает. 

Что касается наполнения, то у нас упор в основном на теоретическую и историческую литературу: история, социология, антропология, философия, культурология, искусства. Художественная литература представлена в наименьшей степени. 

В общем, пока трудно гадать. С одной стороны, Москва — огромный город, а хороших магазинов книжных совсем мало. Мы с тобой тут постоянно называем два магазина, но в целом их, наверное, пять, шесть, семь… Речь идёт о магазинах в огромном 18-миллионном городе. Так что, я думаю, что ещё один приятный книжный магазин в Москве точно будет не лишним.  

Для нашего с Костей Сперанским подкаста «Эпоха крайностей» ты давал в своё время интервью о том, как стремительно менялся книжный рынок, начиная с конца нулевых. Ты там рассказал о том, что, будучи где-то тогда в Лондоне, жаловался Куприянову, что таких красивых полок в России никогда не будет. А потом за несколько лет, вуаля, и они ничем не уступают лондонским. А какой рынок сейчас в 2023 году? Он существует ещё по инерции? Появились какие-то новые тенденции? Какие сейчас полки в «Пиотровском»? 

Под влиянием происходящих событий книжный рынок России в общем оказался в изоляции. Отрицать это невозможно. Достаточно было просто последние два года приходить на ярмарку non-fiction и смотреть не на книги, а на мероприятия, чтобы понять: всё, мы в изоляции, мы находимся в состоянии культурной автаркии. Это даже не переключение с запада на восток. Это уход внутрь себя. 

Что касается непосредственно полок, то это пока не так заметно. Издатели — люди, живущие будущим, планирующие на несколько лет вперёд, формирующие свои издательские портфели на несколько лет. Поэтому и весь прошлый, и этот год новые переводные книги выходили в большом количестве. 

Но права, насколько я понимаю, сейчас постепенно заканчиваются. Тут не только позиция западных коллег, не желающих работать с россиянами, но и трудности с переводом денег. Понятно, что будут придуманы какие-то схемы работы через Казахстан, Армению и Грузию, но изолирующих факторов больше.

Вот эта ситуация приводит к тому, что сейчас расцвёл жанр допечатки. Если ты будешь брать интервью у любого крупного издателя и спросишь его об этом, то он или она тебе ответят, что вообще-то они не заинтересованы в допечатках в нормальной ситуации. Издатели всегда находятся в поисках чего-то нового. Распроданный тираж одной книги — это очень хорошо. Но должно быть много других новых книг, авторов, тем — тогда дело идёт, развивается. А сейчас с этим сложности, поэтому, пока права не закончились, издатели допечатывают старые книги. Смотри, раньше старое издание «Эроса невозможного» Эткинда можно было годами искать по букинистам, а теперь, пожалуйста, его тебе допечатывают. Но не от хорошей жизни, а потому что его разберут всё равно, а прав на новую книгу нового автора нет. Это как эмиссия денег, мера вынужденная, но понятная.

И если вернуться к твоему вопросу, то я не могу описать тебе книжный мир России в 2020-х годах уже через год. Нет, никакой возможности прогнозировать. Рассказал только про тенденции. 

Раз ты сам упомянул понятие «автаркия», то давай её в некотором роде и обсудим — что мы будем читать вместо переводных авторов. Как тебе прозаический проект «Альпины»? Им удастся составить конкуренцию «Редакции Елены Шубиной»? Лично мне немножко смешно видеть, как «Альпина» изобретает заново прозаический проект Ad Marginem 2000-х годов. Мне ответственный за него Михаил Котомин в интервью для «Эпохи крайности» так и говорил: мы издавали Лимонова и Мамлеева, чтобы поместить наших авторов в определённый контекст. И вот буквально то же самое делает «Альпина». 

Я смотрю на него с интересом, но… Знаешь, я прочитал всю прозу, которая выходила в Ad Marginem в нулевые. Буквально всю. С этим проектом таких отношений не складывается. 

Но это что-то личное — я в принципе охладел к современной русской прозе. Хотя, будучи членом жюри региональной итерации литературной премии «Нос», я хочу сказать, что с технической точки зрения с прозой у нас всё в порядке. У неё, наверное, изменилась общественная функция — она перестала быть центром интеллектуальной жизни, но книги от этого менее интересными не стали. 

А что касается прозаического проекта «Альпины». Как книготорговцу мне пока сложно сказать, насколько он успешный. Во всяком случае, заполняются некоторые бреши в полках, которые хотелось бы заполнить. Изданные Лимонов, Мамлеев, Пепперштейн, ты правильно сказал, заставляют вспоминать Ad Marginem ранних нулевых. 

Ты заметил изменения в читательском поведении за последние два года? Чего стали покупать больше, чего меньше? Какие появились акценты в покупках? 

До февраля 2022 года было легко и комфортно говорить о трендах. 

Был совершенно ощутимый подъем интереса к фем-, квир-литературе, теме постгуманизма, так называемым тёмным онтологиям в философии.  

Другой модной тенденцией, сопряженной со всеми вышеперечисленными трендами, был автофикшн. Про него, конечно, можно и даже правильно говорить, что это никакой не новый жанр, что его маркетологи придумали. Но вот мне как книготорговцу эта история была очень интересна — появилась отдельная полка, которую можно было и продвигать, и продавать. И как раз споры о жанре создавали к нему повышенный интерес у читателя. Потому что на полке с автофикшном стоит не только Оливия Лэнг, Рейчел Каск, Мария Степанова и Оксана Васякина, а мемуары и эссеистика из прошлого и позапрошлого столетия. Появился повод вспомнить про интересный контекст. 

После февраля всё как-то смешалось. Рынок, как мне кажется, фрустрирован и ничего специально, как будто бы, пока не продвигает. При этом я считаю, что и издатели, и книготорговцы сделали всё для выживания отрасли. Но нужно признать, что и мы, и читатели, и мы как читатели находимся в трагической и неестественной ситуации в принципе. Я где-то, кажется, у Ханны Арендт, видел размышления о том, что во время Первой Мировой войны и после ни один немецкий интеллектуал так и не смог предложить внятного ответа на вопрос, а что это всё было и как стало возможным? 

Некоторые издатели, например, издают пацифистские памфлеты Льва Толстого и Томаса Манна. Как попытка хоть как-то отреагировать на происходящее — засчитано. Как попытка объяснить — ну, тут очень много вопросов. И читатель это чувствует: у Льва Толстого нет для нас ответов. С его критикой войны никто спорить не будет, но как это объясняет происходящее с нами сегодня? Очень высокое психологическое и этическое давление. А поток событий ещё сильнее. В общем, сейчас у покупателя хаотичный поиск ответов, которые он пытается отыскать в книгах про Германию после Второй мировой, но, как мне кажется, всё равно там найти их не сможет. 

И добавь к этому гомофобные законы, которые вообще массу отличной литературы с полок убирают. Главный тренд у издателей, торговцев и покупателей — растерянность. Скрываемая или открытая.

Книга года по твоей версии? 

Это только что изданные «Сомнамбулы: Как Европа пришла к войне в 1914 году» Кристофера Кларка, которые в «Деле» издал Валерий Анашвили. Кажется, там его издательский проект подходит к концу — будет что-то новое. Ну, а «Сомнамбулы» — возможно, последний хит этого проекта и этого года. Опять же, к вопросу о поиске ответов по аналогии. Но книга в любом случае отличная. Она о том, как Европа провалилась в Первую Мировую войну. Анализируются вообще, кажется, все причины от личной психопатии и ложных понятий о долге, чести до объективных экономических и политических причин. Максимально комплексное объяснение с возможного для такого объяснения расстояния. 

В такие сложные времена, как сейчас, книги чтение спасают, или нас уже ничто не спасет? 

Мне кажется, что книги и чтение всегда спасают. То есть это один из безусловных способов сохранить рассудок и сохранить волю к жизни. Но возможно это только для тех, кто чтение практикует с раннего детства. Как-то в «Пиотровский» в Пермь пришёл Пётр Рябов, известный анархистский историк. Набрав целую кучу книг, он у прилавка пошутил: «Вот прямо хочется, чтобы в стране наступил махровый тоталитаризм, чтобы закрыли всё, перекрыли всё, и не оставалось бы ничего кроме книг, чтобы просто можно было сидеть с утра до вечера их читать». Тёмные времена высвобождают очень много времени для чтения и для книгочеев наступает... Сложно назвать это хорошим временем… Но тем не менее, это подходящее время для того, чтобы читать много. 

Магазин «Пиотровский» открыт в Москве по адресу Малая Никитская улица, дом 12 с 11:00 до 20:00.