Вечно страждущим

Вынашиваем и в муках (никак иначе) рожаем причины тяготения русского человека к осознанной фрустрации. Страдаю и без претензии на занимательность делюсь с вами частичкой Швейцарии, Достоевским и волей Божьей.

_____ 

Итак, мне, как человеку, проявляющему интерес к отечественной литературе и (хотелось бы верить) что-то в ней понимающему, разумеется, известна наиболее распространенная особенность русской ментальности - тяга к страданиям, рефлексиям, сопровождающаяся нескончаемым самобичеванием и поисками гармонии (наступление которой, разумеется, недопустимо, ибо тогда вся фишка упоения собственными мучениями потеряет всякий смысл). Когда речь заходит именно об этой особенности, я люблю вспоминать Достоевского: «…самая главная, самая коренная духовная потребность русского народа есть потребность страдания, всегдашнего и неутолимого, везде и во всем. Этою жаждою страдания он, кажется, заражен искони веков. Страдальческая струя проходит через всю его историю, не от внешних только несчастий и бедствий, а бьет ключом из самого сердца народного. У русского народа даже в счастье непременно есть часть страдания, иначе счастье его для него неполно. Страданием своим русский народ как бы наслаждается. — «Дневник писателя. 1873».

И несмотря на то, что пребывание в бесконечной фрустрации сейчас в тренде (быть депрессивным сейчас модно так же, как слушать рэп или говорить, что читаешь книжки), оно не ново. Могу предположить, что формированию такой тенденции в большинстве своем поспособствовала одна из доктрин православного христианства, которая отождествляет само страдание с неким испытанием, даруемым(!) Богом, посредством которого совершается так нужное всем «очищение». Не зря все-таки каноничное большинство из причастных к лику святых являлись мучениками, а концепция такого жанра как житие невозможна без двух ключевых элементов: страдания и смирения с ним. В связи с чем, наверное, не стоит удивляться тому, почему же страданию отводится сакральный смысл, сопровождаемый в некотором роде упоением и посвящением себя полностью в свои муки, ведь это «воля Божья», а значит, это истинно и происходит с человеком во благо. 

Дабы не акцентировать внимание на религиозной привязке и перейти, наконец, к самой сути (на Пастернака, конечно, не претендую, но приблизиться все-таки хочется), следует сказать, что независимо от причастности к той или иной конфессии, человек (хочет он этого или нет) испытывает на себе влияние ментальности, которая исторически не может не содержать в себе концепцию той или иной религии в силу значимости последней в прошлом. 

Исходя из этого тезиса, хочу противопоставить неугомонно страждущей и вечно ищущей успокоения русской душе элемент ментальности швейцарской. Под влиянием доктрины кальвинизма о безусловном предопределении, которое совершается совершенно независимо от духовного состояния человека и его образа жизни, швейцарцы в большинстве своем сформировали абсолютно иное отношение к понятию «беды», и отношение это исключает собой сопровождение любых неприятностей муками и страданиями. Иными словами, по Кальвину спасение (рай) или осуждение (ад) уже заранее предопределено Богом, и своим образом мыслей и жизни человек не в силах повлиять на свою участь. Соответственно, быть страждущим и жить во имя жертвы у них не принято: а зачем, если все заранее Богу о тебе известно? В связи с этим среди швейцарцев бытует мнение о том, что неудачи и всевозможные неприятности не будут сопровождать человека «спасенного» по предопределению, ну а если будут, то намного реже, чем того, кого сам Господь «спасти» не пожелал. Соответственно, само по себе страдание в Швейцарии не подверглось особому культу, как и выражение любых эмоциональных слабостей в целом, в ином случае, любые контакты с тобой (как с обреченным) не будут нести в себе никакого смысла. Да и исходя из общеизвестного (от этого не менее уязвимого) свойства человеческой натуры ясно, что каждому хочется почувствовать себя особенным, тем более, когда таковым тебя делает воля Божья. Именно поэтому у швейцарцев, в отличие от нас, не принято мериться своими неудачами, сопровождая сей увлекательный процесс должной долей самобичевания (а если ты уважающий себя русский, твоя жизнь не может быть так легка и успешна в глазах 

других, каждый должен знать, во что тебе обходится эта не щадящая никого реальность); швейцарцы рассуждают иначе: если ты нормальный (спортсмен, комсомолец и просто красавец, то есть, конечно же, Богом спасенный и особенный), ты априори успешен или хотя бы доволен тем, что имеешь. 

Разумеется, такой подход кажется русскому человеку слишком примитивным (хоть и чуть более благородным, чем вариант «американской мечты», подкрепленный лишь бесконечным накоплением и культивированием успеха с точки зрения обогащения), ведь без (свойственного нам исторически) желания углубиться и усложнить тот или иной вопрос не сложилось бы такой (не побоюсь этого слова) мощной культуры во всех ее проявлениях. Однако, мне думается, что в бытовом смысле намного практичнее примерить на себя швейцарскую «тактику» - вопрос лишь в том, возможно ли приглушить свои рефлексии (подпитка которых осуществляется за счет ранее мной упомянутого интеллектуально-культурного пласта русской ментальности) ради создания иллюзии о том, что ты человек довольный всем, что есть в тебе и вокруг тебя, которая впоследствии может привести к реальному успеху и гармонии во внешних жизненных обстоятельствах, как это принято у швейцарцев, ныне заслуженно занимающих лидирующие позиции в рейтинге самых стабильных и самодостаточных стран мира. 

А всего-то стоит меньше упоминать о собственном несчастье в присутствии других и перестать убеждать себя в том, что это твоё «несчастье» действительно «то самое», достойное страданий и изнуряющих рефлексий.