Вакамбози Нья, часть 3

Борис вызвал такси. В такую глушь ожидаемо никто не хотел ехать, тем более на ночь глядя. Тем не менее — один из водителей согласился везти до Калуги. Там Борис за бешеные деньги взял машину в аренду и поехал домой.

По телефону жена рассказала, что Семёнов, один из директоров Цветочной империи, якобы перешёл дорогу не тем людям. Семёнов очень быстро исчез, а вот спросить решили с главного. Борис позвонил секретарю, и тот подтвердил, что Семёнов пропал с радаров плотно и с концами.

Ближе к ночи Борис был дома. Перешагнув порог, он прижал к себе жену, зарылся носом в её волосы. Как же он скучал, как он ждал этой встречи! Но не при таких обстоятельствах. Он сжимал пальцами плотный, заплетенный на затылке, пучок с проседью, обнимал дрожащие от рыданий плечи, шептал:

— Тихо-тихо-тихо. Всё будет хорошо. Всё будет...

Уже за полночь на номер жены позвонил неизвестный. Борис взял трубку.

— Ну и кто тут у нас?

— А! Марченко. Мы тебе на московский звонили, ты недоступен. Вот, пришлось супругу твою беспокоить.

— Да вы бы номер оставили, я б перезвонил, а то шифроваться... Чего хотели-то, хлопцы?

— Цифровые технологии, Марченко, меры предосторожности. Да привет тебе передать хотели. Деньги за сына раздобудешь?

— Допустим.

— Семёнов твой нас кинул. Взял деньги на аренду новых магазинов в центре и на партию товара, твоим именем прикрывался, договор с синей печатью оставил: всё как полагается. А потом свалил с деньгами. Нам сначала лапшу вешали, что ты от рака помер, а ты, как оказалось, живее всех живых. Ну что, бабки будешь отдавать?

— Так всё дело в бабле? Сколько?

— Деловой человек, уважаю. Деревянные, семнадцать лямов наличными. Сможешь?

— Не вопрос. Когда и где?

— Заброшенный склад на Павелецкой, там рядом станция междугородних автобусов. Я тебе на мыло сейчас скину геолокацию. Встречаемся в одиннадцать вечера завтра. И лучше к ментам не суйся и жопой не крути, а то сынка твоего на балык пустим.

∗ ∗ ∗

Ни в одном из банковских отделений не было необходимой суммы наличными, пришлось объехать девять, чтобы набрать семнадцать миллионов. Борис хотел припрячь старых знакомых из бандитского прошлого, но все они были либо мертвы, либо слишком дорожили своим законным статусом. Ничего: и один в поле воин, если речь идёт о семье. Деньги не проблема, но отчего-то казалось, что вопрос не в них. Или не только в них.

Вся кутерьма с наличными заняла не особенно много времени, но домой возвращаться не хотелось. Чтобы переждать до вечера, Борис снял на сутки квартиру недалеко от Павелецкой. Бессонная ночь и истощённые нервы забрали остатки сил; стоило лечь на диван, как тут же сморило.

Снился Борису всё тот же интернат, всё тот же платяной шкаф у дальней стены, всё та же звенящая тишина. Но на этот раз вместо знакомой уже и почти привычной атмосферы тягучего ночного кошмара воздух был наполнен электричеством, исступленным напряжением. Что-то было не так, ощущалась некая неправильность — что-то серое покрывало все поверхности в изученной до каждой трещинки в половице комнате. Пуховая перина лежала на полу, на кроватях, на шкафу, даже на головах сопящих мальчишек. Пыль? Нет, снег! Лишь сейчас Борис понял, что дрожит от холода. Окно было выбито, и вьюга игралась с краем одеяла, желая оставить мальчика Борю без последней защиты. Приглядевшись к остальным сиротам, мальчик Боря понял, что одеяла не вздымаются – мальчишки не дышат. Из-под одного торчали скрюченные, покрытые инеем, детские ручонки. Испуганно сморгнув, Борис вновь очутился в арендованной квартире на Павелецкой, но температура не изменилась. Хуже того — чёртов платяной шкаф перекочевал вместе с ним, загородив собой единственный выход из комнаты. Щелкнул замок, створки распахнулись, выплевывая Вакомбози Нья на пол, омываемого потоками желудочного сока. Шкаф вытолкнул его, словно секьюрити из бара загулявшего пьянчужку, словно утроба отвергала недоношенный плод. Старый знакомый Бориса теперь выглядел каким-то помятым, будто избитым. Местами кости-таки прорвали кожу и торчали наружу из бескровных язв как роговые наросты. В последние дни Борису казалось, что он немного попривык к своему «терапевту», но теперь выстроенную в сознании стену спокойствия снесло ледяным ветром и желчным потоком желудочного сока. Осознание — тяжелое как молот — оглушило, вдавило в подушку: это не добрый доктор Айболит, это поверженное хтоническое чудовище, само воплощение людских страданий, топчущее Землю с тех пор, как… когда? Мучал ли он Голодом еще Адама? Или динозавров? Или существовал всегда, как незыблемая сила Вселенной, пока не был приручен самим Саваофом? А насколько крепок поводок? Уродливая пасть пульсировала — алчная, ненасытная. Вакомбози явно не был рад свиданию.

— Не даёшь мне покаяться! — шипел демон. — Ты мне должен, мзунгу, а я должен Христу! Не даёшь дело до конца довести. Так я сам доведу, за тебя!

Нья одним взмахом суставчатого пальца распорол Борису живот. Тот хотел взвыть от боли и ужаса, но как всегда, в моменты визитов Нья, издал лишь едва слышный сип. Живот открылся, как расстегай, выдавив сизые кишки всем присутствующим на обозрение. Вакомбози впился в них ногтями, раздвинул в стороны, и вполз ужом в багровую утробу, а уж там, изнутри, сложил брюшную стенку, словно створки окна закрыл.

Борис с криком проснулся и трясущимися руками ощупал живот: ничего. Он посмотрел на часы: девять часов вечера. Оставалось ещё два часа до встречи. Жутко хотелось есть, впервые за очень долгое время. Организм буквально взбесился: рот наполнился слюной, желудок вхолостую гонял свои соки, хотелось прикусить язык до крови, чтобы хотя бы почувствовать вкус — настолько он был голоден. Поблизости оказалась какая-то бургерная, и Борис едва нагуглив адрес, уже бежал чуть ли не вприпрыжку в филиал американского фастфуда, чего не делал в своей жизни вообще никогда — в советское время не было, а после развала СССР уже наметились первые проблемы с желудком. Жадно откусывая от чизбургера и запивая ледяной газировкой, Борис понял вдруг, что не насыщается. Он заказал себе ещё несколько бургеров и целую гору картошки, съел. Снова нет сытости. Заказал ещё; и опять будто бы пустой желудок.

Я приглядываю за тобой, мзунгу, — прошипело в голове. Теперь я сам за тебя.

Вот теперь стало по-настоящему страшно. Недели чудовищного лечения не оставили тени страха, даже вести о похищении сына воспринялись как-то спокойно. Но сама мысль о том, что он, Борис, победил смерть и теперь древний демон, задолжавший Христу, сможет завладеть его телом, обнуляла ценность этой борьбы. Всего месяц назад Борис попрощался сам с собой, но теперь отчаянно хотелось жить. Хотя бы ради сына…

Под ошалевшие взгляды сотрудников Борис покинул бургерную. Не в тему вспомнился фильм «Трасса 60». «Пожалуй, стоило собрать ставки» — подумалось. На часах половина одиннадцатого: скоро встреча с похитителями. Борис неторопливо зашагал к автовокзалу, дошёл до условленного места — покосившегося флигеля заброшенной котельной. Он отшвырнул в сторону дверь, не держащуюся на петлях, и шагнул в пыльную пустоту. Внутри уже ждали. Во флигеле, небрежно поигрывая пистолетом с глушителем, стоял незнакомый человек в чёрном спортивном костюме. Абсолютно стерильная внешность: средний рост, средняя комплекция, лицо с незапоминающимися чертами — «никакое». — Где мой сын? — спросил Борис, борясь с дрожью в голосе.

— Тебя предупреждали насчёт ментов? Не дай бог наши засекут хвост!

— Где мой сын?

— Все будет, не мороси. Бабло принес?

Борис нервно тряхнул сумкой с наличными и немедленно почувствовал, как к его затылку приставили что-то холодное.

— Привет, пап!

Борис, не веря своим ушам, сделал шаг и развернулся. Перед ним стоял Женя, Марченко-младший, наследный принц Цветочной Империи собственной персоной. В вытянутой руке парень неумело держал Тульский-Токарев. Судя по расширенным зрачкам, он был сильно обдолбан; по лицу его гуляла глуповатая ухмылка.

— А ты ничего, окреп. Я-то думал, дядь Саша с сектантами какими связался, агитатором заделался, а они… Сильно! Надо будет адресок спросить, на всякий...

— Женька, ты чего? — душа у Бориса сейчас скукожилась в маленький шарик и покатилась куда-то вниз. — Сынок… Я ж всю жизнь только для тебя… Всё это — для тебя… Зачем?

— Не обессудь, бать. Ты тут сам виноват. Я-то думал, ты крякнешь со дня на день, и я буду богатенький наследник-Буратино. Как Ричи Рич в фильме, помнишь? — сын шмыгнул носом, от нездоровой эйфории обкусанные губы подрагивали, — А ты все дивиденды на матушку записал, мне даже палец не засунуть. Вот и решил по-тихому хапануть своего. С Семёновым опять же удобно получалось: он как раз в Израиль на ПМЖо навострился, на него и всех собак бы повесили. Но ты вишь, живучий оказался, пришлось вот этот театр разыгрывать. Ты бы всё равно умер, да? Зачем тебе это всё? В гробу карманов нет, хе-хе! А я бы на Гоа рванул, пацанов бы взял. Ты знаешь, что на Гоа шлюхи стоят дешевле, чем бензин? Я буду строить башни из шлюх и прыгать в сугробы кокаина! Целые башни из шлюх!

Рука сына дрожала — не от страха, от предвкушения того, что должно было произойти через три, две, одну секунду...

Теперь я сам за тебя, мзунгу!

Бах! Бориса словно бы отбросило взрывом, мир разлетелся мириадами искр, застрекотал, как будто со всех сторон наступали полчища сверчков. Когда Марченко-старший пришёл в себя, он обнаружил, что сидит в тёмной комнате — в неком нарочито-пустом псевдопространстве, и через прозрачную стену своего узилища наблюдал странную и страшная картину в духе испанского художника Гойи. Отрывая целые куски от еще живого, шевелящегося и орущего тела, Борис ел собственного сына. Где-то на периферии раздался крик, послышались приглушённые выстрелы, похожие на хлопки шампанского.

Борис был пленником, заточённым в собственной голове. Он обернулся и увидел Нья. Его безглазая башка с ртом на весь череп чавкала в воздухе, руки споро двигались, словно разрывали что-то невидимое; демон в точности повторял то, что происходит за окном. На зубах растворялся знакомый, солоноватый привкус – точь-в-точь как у подвешенной за ноги свиньи; металлокерамика работала на совесть, куски мяса застревали между молярами, а кадык ходил ходуном – Борис судорожно сглатывал снова и снова. Наконец, когда крики затихли, а багровое влажное шевеление в гигантском окне застыло. Нья перестал чавкать и кривляться; теперь его безглазая башка «смотрела» на Бориса.

— Долг перед Христом, мзунгу. Теперь я сам за тебя.

∗ ∗ ∗

Марина беспокоилась: ни муж, ни сын не отвечали на звонки. В головном офисе Цветочной империи тоже не знали, где пропадает их босс. Борис позвонил сам лишь на следующий день.

— Боря, ты где? Что случилось? Я две ночи не спала? Как Женя?

— Осади, мать. Влез Женя по самые уши, еле отмазал. Он теперь пару-тройку лет в Словакии пересидит от греха подальше. Ты не переживай, с ним нормально все. Как надо.

— Хорошо, да, хорошо, — машинально отвечала Марина, переваривая информацию. Она вроде бы и обрадовалась, но материнское сердце чуяло неладное. — А ты сам где? С тобой всё в порядке?

— Так я в Клещи вернулся — долечиваться. Мне тут ещё несколько месяцев куковать, так что приезжай, если хочешь. И это, Марина, ты у знакомых поспрашивай: может, помощь кому нужна? Здесь всё вылечат, Вакомбози любого на ноги поставят. Долг у нас… Перед Христом.

∗ ∗ ∗

Авторы - Александр Дедов, Герман Шендеров