ВЛАДИМИР БЖЕЗИНСКИЙ, ПОЗЫВНОЙ «ЗОНДЕР», ОФИЦЕР РАЗВЕДКИ ПОЛКА «АЗОВ»: Я ЗНАЛ КУДА И ДЛЯ ЧЕГО ИДУ… ВЫБОР БЫЛ. ВЫБОР СДЕЛАН!!

Про полк «Азов» слышали все. Одни называют его бойцов татуированной бандой нацистов, антисемитов, футбольного хулиганья, расистов, ненавидящей всех русскоговорящих. Другие величают — без оговорок — Героями, спасшими в 14-м Украину от «русского мира». А еще – самым профессиональным и патриотичным воинским подразделением, прошедшим через тяжелые бои за Мариуполь, Новоазовск, Иловайск, Марьинку, Павлополь, Коминтерново, Бердянское, Широкино, потерявшим убитыми 40 побратимов. Очень доходчиво говорит про «азовцев» мой друг: «Если к тебе в дом ломится оголтелая толпа гопников-убийц, и тут вдруг сносят им рога добрые люди, так ли важны их тату, биография и язык? Ты обнимешь тех, кто спас тебе жизнь и будешь благодарно помнить о них всегда, так ведь?» Но кто более внятно расскажет про всамделишные будни человека на войне и после нее, как не сам «азовец»? Сегодня у нас в гостях солдат легендарного полка Владимир Бжезинский.

— Владимир, как Вы оказались на войне?

— Сел в машину и поехал.

— Это было личное желание?

— Да, я шел в «Азов», когда он еще был добровольческим батальоном. У меня это уже вторая война, я умею это делать, там же гибли мальчишки, как было остаться в стороне? Невозможно! Мой товарищ уже воевал там, я знал куда ехать и что делать.

— А первая война где была?

— В Афганистане, в 1984 году.

— Сразу после того, как Вас забрали в армию?

— Да. Учебка, спецчасть и через полгода – Афган. И в этот раз я особо не мешкался. Моя жена сказала: «Я знала, что этим закончится».

— Что для Вас значит полк «Азов»?

— Нельзя ответить однозначно. «Азов» – это хорошая военная организация. Хорошая, потому что Андрей Билецкий выбрал правильную политику, я думаю, она у него шла от души. До этого была организация «Патриот Украины», и вся основа практически была оттуда.

Азов тогда еще был батальоном. Все, кто знал Билецкого, шли туда — он лидер.

— Я слышал, что по части обмундирования, условий службы, подготовке другие батальоны завидовали «Азову». А азовцы говорили в ответ: «Ребята, если у вас не будут воровать, то будете служить так же».

— В принципе, это правильно. Была самая лучшая экипировка на то время, сейчас она еще лучше. Самое лучшее вооружение. Сначала было сложно, а потом становилось все лучше и лучше.

— Много было молодых?

— Да, мне иногда казалось, что по возрасту средней прослойки нет: либо взрослые дядьки, такие как я, либо бравые пацаны – «ультрасы».

— Вы занимались обучением молодых, или они приходили уже подготовленные?

— Обучали, конечно! Не зря сказано: «Остерегайся старого человека в профессии, где мужчины обычно умирают молодыми». Я служил в роте разведки, у нас было много молодых пацанов – от 18 до 25 лет.

— А Вы помните свой первый бой?

— Могу сказать, какой был самый тяжелый. Это было в Широкино. Наши генералы чуть не сделали в Дебальцево очередной котел, и Билецкий поставил задачу, чтобы оттянуть людской резерв плюс вооружение с Дебальцево.

Тяжелый был бой, очень тяжелый. Помню, когда мы зашли в Широкино, рано утром сидели на самом верху в секрете с другом из Черкасс, снайпером Саввой, я еще сказал: «Смотри, как хорошо! Тепло, чайки, солнце, аж спать захотелось. Завтра нас поменяют, сможем позвонить, поздравить с Днем влюбленных». Он отвечает: «Да, если, конечно, ничего не случится».

Ну и в три часа ночи как насыпали! Мы там проторчали где-то часов до четырех. Потом дали приказ отходить.

— Полк был многонациональным?

— Были украинцы, русские, белорусы, грузины, чеченцы, иностранные легионеры. Смелые люди. Задней скорости нет.

— Когда был последний парад на Крещатике, полка «Азов» там не было. Почему?

— Не знаю. Я вам скажу так: у меня и многих моих друзей, побратимов, с которыми я там был, есть одно мнение: чем больше наград на груди, тем дальше человек был от передовой. Я считаю, что если тебя награждают – награда должна быть государственной. У меня одна награда – за оборону Мариуполя. Мне будет стыдно перед теми, кто остался на поле боя. И те, кто воевали – на парадах не маршируют. Зачем? С какой целью?

— Чтобы люди вам спасибо сказали.

— Говорят и так. Знают, что значит «Азов». Нет смысла себя выпячивать.

— Есть что-то, что хотелось бы стереть из памяти?

— Многое. Хотелось бы стереть смерти. У меня Билецкий как-то спросил: «Правда, что в Афгане таких боев не было?» Нет, не было. Тут ты не знаешь, откуда оно прилетит, только по свисту можешь определить. И то не все. «Град» слышен, «САУшка» слышна, когда танк стреляет — тоже слышно. А вот мины – не очень. Только под самый конец. А в Афгане была стрелковая война. Там артиллерия насыплет, а потом вертолеты да самолеты.

— А как, по-Вашему, закончится война? И можно ли было закончить ее в 2014-м?

— Можно было ее закончить в 2014, дочистить в первой половине 2015-го. Не дали. Наверное, кому-то это надо. Закончится ли она? Думаю, не скоро. Я уже даже не могу делать прогнозы. Если раньше было понятно, то сейчас… Там люди гибнут, а здесь у нас ездят на мерседесах, пьют дорогой виски, употребляют наркотики, радуются жизни. А там – такие как я, уже старые, и молодые, которые болеют за свою землю, за свою страну, за свою семью.

Период моды на военную форму уже закончился. Был период, когда кто-то шел на войну за чем-то: сделать фотографию, получить какую-то медальку, землю, квартиру. И к нам такие попадали.

Но такие долго не удерживаются. Мне ничего не дали, я ничего и не прошу. Кроме медали, воспоминаний и контузии у меня ничего нет. Свой кусок земли найду, когда моя жизнь закончится (смеется).

— Как бы Вы объяснили слово «патриот»?

— Для меня это слово какое-то помпезное, засаленное, замыленное. Надо просто любить своих родителей, свою семью, своих детей, ту землю, на которой находишься, где твой дом, сад. Мне нравятся два города, которые есть на постсоветском пространстве – Киев и Питер. Очень люблю свой Киев – самый красивый город, который я когда-либо видел.

Я как-то волнами чувствую, что здесь много лишних людей. Но есть ощущение, что Киев все равно дышит, извергает из себя любовь, тепло. Украина – самая красивая страна, поэтому так хотят ее разломать и погубить.

Сказать, что я патриот и пошел воевать за свою землю – да, я патриот. Но это должно быть чуть больше, чем просто слово. Я никогда об этом не задумывался. Когда разговариваю с друзьями, которые не были на войне, слышу вопрос: «У тебя в жизни все есть. Зачем ты пошел на войну?»

Помните фильм «Живет такой парень»? Когда его спросили «Зачем вы это сделали?», он ответил: «Дурак!» (смеется). Я, конечно, так не говорю, но вот сердце подсказало, встал – и ушел.

— Вы занимались американским футболом. Почему именно этим видом спорта, прямо скажем, не свойственным у нас?

— Да что-то у меня жизни все поступки — не свойственные другим. Мне нравится этот вид спорта, я сам игрок. С семи лет в спорте, долго занимался борьбой. Но мне всегда нравился американский футбол, нравился игровой контактный вид спорта.

Я играл за одну из московских команд – «Медведи», потом в Киеве – в «Ястребах», в «Бандитах».

Восемь лет назад я набрал детей, вложил неимоверно много денег, но сделал из них звезд. За три года, потренировавшись, они стали чемпионами Украины. И неоднократными. И сейчас слились две команды, и им предложили участвовать в европейском турнире. Я не участвую, но мне приятно, что это мой вклад в их развитие.

За время Майдана, войны, разных передряг я отдалился от этого. Все как-то из рук посыпалось – и работа, и бизнес. Сейчас приходится все с самого начала создавать, придумывать. Пока воевал, тут все поменялось. Люди изменились, отношение к жизни изменилось. Отношение к честности, порядочности.

— А внутри Вас что-то поменялось?

— Да. Почти все. Я перестал раскрываться перед людьми, устал от предательства.

— Предательства здесь или на войне?

— Здесь. Там за три года в «Азове» я, наверное, приобрел близких по духу себе людей гораздо больше, чем здесь. Их немного, пять-шесть человек, но они одинаковы со мной по духу, ближе, чем многие, что были со мной всю жизнь. Я перестал искать оправдания ошибкам. Когда друг поступает неправильно, некрасиво, я уже не ищу каких-то объяснений его поступкам. Просто, отрубил – и все. И у меня даже стало появляться облегчение, потому что всегда чувствовал какую-то ответственность за всех, кто находится рядом. А потом понял, что не нужно, что этим пользуются.

За 54 года я научился отсекать. Не протестовать, не объяснять, а просто отсекать. Война очень сильно изменила мое видение этих отношений. Там нет дружбы с человеком из-за того, что он может мне что-то дать. Там дружат, потому что дружат. Мы все туда попали по своему внутреннему идейному состоянию. «Азов» — это «Азов»! О лучшем подразделении на войне я и не слышал.

— «Азов» сейчас с передовой отведен.

— Отвели! Потому что он может кардинально поменять ситуацию в секторе. Если бы сказали – «Азов» сделал бы половину работы. Пацаны все бравые, дерзкие, война идет, а их туда не пускают. Боятся. Вероятнее всего, что это не война, это шанс заработать в бизнесе. Для одних это – горе, кровь, а для других – просто бизнес. К сожалению.

Я не знаю тех гражданских подразделений, которые аккумулированы сейчас вокруг Национального корпуса. Не хочу лезть в политику, мне это не интересно. Скажу честно – не хочу разочаровываться, если вдруг что. Но я знаю парней из «Азова». Основной костяк, 70 % – супер пацаны! Они были на войне, они не боятся смерти. 30% — это рядом стоящие.

Хорошее слово – идея. «Азов» — это крепкая, состоявшаяся идейная организация. Мне иногда казалось, что он был сформирован еще раньше, за несколько лет до этих событий. Потому что как-то все резко соединилось, как на магнит слетелись нужные ингредиенты, и получился «Азов».

Билецкий – очень хороший руководитель. Он историк, он умеет говорить. Человек, который дружит с юмором, просто хороший человек!

— Андрей Билецкий, скорее всего, будет баллотироваться в президенты.

— Да, он должен баллотироваться. Но, думаю, ему будет очень тяжело прорваться через эту завесу погани, нечисти. Настолько все загажено, что обычному человеку будет тяжело что-то менять. Туда нужно заходить и менять.

— Так же как, вы сделали в Мариуполе?

— И там уже нечисто. Уже насовали туда сепаратистов. И нельзя никого тронуть, потому что коррумпированная прокуратура. 8200 парней, воевавших в АТО, сидят по тюрьмам по выдуманным обвинениям. И все начинается с чего? Да, например, с водителя маршрутки, который говорит: «Я тебя туда не отправлял». Я бы дал ему в зубы, и сразу бы пошел в СИЗО. Ради чего? Ради того, чтобы дать в зубы одному идиоту, а потом буду тратить деньги, чтобы вырваться из этой тюряги?

— Какой Вы видите нашу страну завтра? Ваш сын будет здесь жить?

— Я не могу за него планировать, могу желать. Он взрослый человек, ему 25 лет. Тоже собрался со мной на войну. Но мама ему: «Ты сдурел? А кто мне здесь будет помогать? Папа уйдет, а я что – одна останусь?»

Я и говорю: «Сынок, давай тормози». Расстроился, конечно. Он уже взрослый человек. Закончил университет, по специальности – психолог, владеет английским языком, работает. Как и вся молодежь, немного эгоистичный, но очень преданный дружбе, очень порядочный. Может у него в планах и есть что-то, но он такой же, как папа – не распространяется об этом.

— Ну, раз на войну собирался здесь, то вряд ли связывает свое будущее с какой-то другой страной.

— Возможно. Пока молодой – есть перспектива. А сейчас здесь очень сложно что-то начать – страна пропитана алчностью, жадностью, ненавистью, злобой, отторжением моральных человеческих качеств. Мне иногда кажется, что люди живут только для того, чтобы получить деньги. Причем, получить их сейчас и много.

— Вы с сыном часто разговариваете?

— Да. Он живет со мной.

— Он как психолог на Вас как-то действует?

— Конечно! Иногда мы едем куда-то на машине, по дороге разговариваем, и он говорит такие вещи, что я в свои 54 задумываюсь. Достаточно умный мальчик, тоже с хорошим чувством юмора.

— Есть что-то, чего Вы боитесь?

— Наверное, уже ничего не боюсь. Предательства? Я это уже все пережил, знаю, как с этим бороться. Боюсь потерять близких людей. Когда теряешь близких – это невероятная боль, с ней тяжело справиться. Многие говорят, что можно привыкнуть – нет! Это никогда не забудется. Можно привыкнуть только к этой боли, но болит всегда, без остановки.

— А чего не простите даже близкому человеку?

— Наверное, уже много чего не прощу. В первую очередь – предательства, нечестности.

— О чем сейчас мечтаете?

— О спокойствии. Не хочется стрессов. Не хочу мотаться по каким-то городам в поисках денег для того, чтобы прокормить семью. Хочется, чтобы вокруг были близкие люди, которых любишь и чувствуешь, что они тебя любят и уважают. Хочу, чтобы мои родные были здоровы и не переживали. Я маме даже не сказал, что ушел на войну. Она узнала об этом только через полгода и чуть не умерла.

— Какие-то культурные мероприятия Вы посещаете? Что Вы любите?

— Как ни странно — мало кто верит, — но я посещаю мероприятия, где есть классика. Я очень люблю классическую музыку. Помню, мама играла на фортепиано. Мой тесть был концертмейстером, теща – народная артистка Украины, балерина. Жена – тоже балерина, сейчас уже на пенсии. И я очень люблю и Вивальди, и богатую славянскую музыку Шопена, органную музыку Баха. Они все разные, все очень красивые. Чайковский вообще человек не с Земли, это какое-то божество!

— А что Вы цените в людях больше всего? И много ли у Вас настоящих друзей?

— Друзей немного. И становится все меньше и меньше. Про женщин говорить не буду, я с женщинами не дружу. Во-первых, так спокойнее. Во-вторых, женщины – с другой планеты. Я хоть и крещеный, католик, но я агностик. Я верю в то, что есть верховная сила. Возможно, то, что мы здесь – только иллюзия, а на самом деле наше существо находится где-то в космосе. Люди в возрасте спотыкаются непонятно на чем. Бедность, нищета, жадность, зависть. Многие теряют свою основу. Меняют дружбу, отношения, семью на то, чтобы удовлетворить какие-то свои мелкие надобности. Для себя я выводы сделал, схема отношений у меня нарисовалась. Очень сожалею, что достойных людей все меньше и меньше.

— Что пожелаете нашим читателям?

— Всей вашей широкой аудитории хочу пожелать добра. Надеюсь, что добро победит, оно должно побеждать.

— Ни автомат, ни пуля?

— Иногда автомат и пуля могут быть тем добром. Добро – это понятие обширное. Мне показывали одну фотографию: в расположении в Урзуфе стоит ночная камера, которая зафиксировала, как один дед на коленях кланялся забору, где написано «Азов». И я желаю только добра!

Игорь ПОЛИЩУК,

Наталья КРЯЖ,

Алексей Суворов

Бойцам полка спецназначения «Азов» — в лице Владимира Бжезинского — честь и поклон!