V.1
@knigitopВ ярком утреннем свете даже синяя комната Хилл-хауса выглядела свежо и радостно. Смотря на себя в зеркало, Элинор подумала: это мое второе утро в Хилл-хаусе, и я невероятно счастлива. Все пути ведут к свиданью. Я почти не спала ночь, я лгала и выставила себя идиоткой, а воздух — как вино. Я перепугалась так, что со страха едва не растеряла последний скудный умишко, но каким-то образом я заслужила это счастье. Я столько его ждала. Отбросив усвоенное с детства убеждение, что нельзя говорить о хорошем — сглазишь, она улыбнулась себе в зеркале и произнесла мысленно: «Ты счастлива, Элинор, ты наконец-то получила долю отпущенного тебе счастья». И, отведя взгляд от своего отражения, повторила упрямо: все пути ведут к свиданью, все пути ведут к свиданью.
— Люк? — донесся из коридора голос Теодоры. — Ты вчера ночью стащил мой чулок. Ты гадкий воришка, и я надеюсь, что миссис Дадли меня слышит.
Люк отвечал, что джентльмен вправе сохранить небольшой подарок от дамы и что миссис Дадли наверняка слышит каждое слово.
— Элинор? — Теперь Теодора колотила в разделяющую их дверь. — Ты не спишь? Можно войти?
— Конечно, — ответила Элинор, глядя на свое лицо в зеркале. Ты это заслужила, сказала она себе, это плата за все, что ты вытерпела.
Теодора открыла дверь и сказала весело:
— Какая ты сегодня хорошенькая, моя Нелл. Эта чудная жизнь явно тебе пользу.
Элинор улыбнулась в ответ; ровно то же самое она могла бы сказать о Теодоре.
— У нас должны быть синяки под глазами и потухший взгляд. — Теодора обняла подругу и через ее плечо посмотрела на себя в зеркало. — А только погляди: две цветущие юные красотки.
— Мне тридцать четыре, — сказала Элинор, сама не понимая, из какого чувства противоречия накинула себе два года.
— А выглядишь ты на четырнадцать, — ответила Теодора. — Идем. Мы заслужили свой завтрак.
Они со смехом пробежали по лестнице и через игровую комнату в столовую.
— Доброе утро, — весело сказал Люк. — Как спали?
— Прекрасно, спасибо, — ответила Элинор. — Сном младенца.
— Был вроде какой-то шум, — добавила Теодора, — но в старом доме это естественно. Доктор, чем мы сегодня займемся?
— Хм? — поднял голову доктор.
Он один выглядел усталым, но и его глаза горели так же, как у всех. Это радостное волнение, подумала Элинор. Нам всем очень хорошо.
— Баллехин-хаус, — произнес доктор, смакуя слова. — Дом священника в Борли. Гламисский замок. Не верится, что испытываешь такое на себе. Просто не верится. Я начинаю отчасти понимать восторги настоящих экстрасенсов. Не передадите ли сюда мармелад? Спасибо. Моя жена мне не поверит. У еды сегодня какой-то особенный вкус, вы не находите?
— Вот и я гадаю: это миссис Дадли себя превзошла или что еще? — подтвердил Люк.
— Я все пытаюсь вспомнить, — сказала Элинор. — Про ночь. То есть я знаю, что испугалась, но не могу представить, как это было.
— Я помню холод, — поежилась Теодора.
— Думаю, дело в том, что все настолько не похоже на знакомые переживания… в смысле, потому и не откладывается в голове. — Элинор смущенно рассмеялась.
— Точно, — согласился Люк. — С утра я рассказывал себе о ночных событиях. После страшного сна убеждаешь себя, что на самом деле этого не было, а тут наоборот.
— По-моему, отличная встряска, — заметила Теодора.
Доктор предостерегающе поднял указательный палец.
— Нельзя полностью исключить, что причина кроется в подземных водах.
— Тогда надо больше домов строить над тайными родниками.
Доктор нахмурился.
— Эта эйфория меня смущает, — сказал он. — Нет ли в ней опасности? Не проявление ли это атмосферы Хилл-хауса? Первый признак того, что мы поддались его чарам?
— Тогда я буду заколдованная принцесса, — объявила Теодора.
— И все же, — начал Люк, — если сегодня ночью Хилл-хаус проявил себя в полной мере, то бояться особенно нечего. Нам всем было страшно и неприятно, однако я не помню ощущения физической опасности. Даже когда Теодора сказала, что нечто за дверью хотело ее съесть, не было чувства…
— Я знаю, что она имела в виду, — возразила Элинор, — и еще тогда подумала, что это правильное слово. Ощущение было, что оно хочет нас поглотить, вобрать в себя, возможно — сделать частью дома… ой, мне казалось, я понимаю, что говорю, только у меня очень плохо получается.
— Физической опасности нет, — уверенно сказал доктор. — Ни одно привидение за всю историю привидений не причинило кому-либо телесного вреда. Вред причиняет себе сама жертва. Нельзя даже сказать, что призрак атакует разум. Разум — сознательный, думающий — неуязвим. Сидя здесь и разговаривая, мы разумом и на йоту не верим в привидений. Никто из нас, даже после сегодняшней ночи, не может произнести слово «привидение» и не улыбнуться. Нет, опасность сверхъестественного в том, что оно наносит удар в ту часть современного разума, где он совершенно безоружен. Мы отбросили броню суеверий и ничего не придумали взамен. Никто из нас не думает умом, что вчера по саду бегало привидение или что привидение колотило в двери. Однако, несомненно, что-то в Хилл-хаусе нынешней ночью происходило, и разум бессилен прибегнуть к своей инстинктивной защите — усомниться в себе. Мы не можем сказать: «Мне померещилось», потому что три человека наблюдали то же самое.
— Я могу, — улыбнулась Элинор. — Вы трое существуете только в моем воображении; на самом деле вас нет.
— Если бы вы были готовы и впрямь в это поверить, — серьезно сказал доктор, — я бы отослал вас отсюда сегодня же утром. Вы бы слишком близко подошли к состоянию ума, которое примет опасности Хилл-хауса как родные и желанные.
— Доктор хочет сказать, дорогая Нелл, что счел бы тебя психоненормальной.
— И наверное, был бы прав, — ответила Элинор. — Конечно, если я возьму сторону Хилл-хауса против вас, вы меня отошлете.
Почему я? — подумала она. Я что, общественная совесть? Вечно должна говорить холодными словами то, что гордость не позволяет им признать? Я что, самая слабая, слабее даже Теодоры? Уж явно из нас четверых я последняя, кто противопоставит себя остальным.
— Полтергейсты — совершенно иное дело, — продолжал доктор, косясь на Элинор. — Они воздействуют исключительно на материальный мир: швыряют камни, двигают предметы, бьют посуду. Миссис Фойстер из Борли уж столько всего вытерпела, но даже она сорвалась, когда ее лучший чайник вылетел в окошко. Впрочем, в иерархии сверхъестественного полтергейсты занимают самое низкое положение: они разрушительны, но не обладают ни волей, ни умом — просто сила, ни на что конкретное не направленная. А помните, — с улыбкой спросил он, — есть такая очаровательная сказка Оскара Уайльда, «Кентервильское привидение»?
— Где американские близнецы выжили из замка старого английского призрака, — кивнула Теодора.
— Она самая. Мне всегда нравилась гипотеза, что близнецы на самом деле — полтергейст. Безусловно, полтергейст может заслонить куда более любопытные феномены. Дурные привидения вытесняют хороших. — Он довольно потер руки. — И все остальное тоже. В Шотландии есть усадьба, кишащая полтергейстами; как-то там за один день произошло семнадцать самовозгораний. Полтергейсты обожают переворачивать кровати, стряхивая с них спящих. Я помню историю одного пастора, который вынужден был сменить дом, потому что полтергейст каждый день швырял ему в голову гимнодий, украденный из церкви у конкурента.
Внезапно Элинор разобрал беспричинный смех; ей хотелось подбежать к доктору и обнять его или пуститься в пляс на лужайке; хотелось петь, кричать, размахивать руками, по-хозяйски демонстративно обходить кругами каждую из комнат Хилл-хауса. Я здесь, я здесь, думала Элинор. Она зажмурилась от восторга, потом спросила тоном пай-девочки:
— И что мы сегодня делаем?
— Какие вы все-таки дети! — ответил доктор, тоже улыбаясь. — Вечно спрашиваете, что мы сегодня делаем. Что бы вам не поиграть в свои игрушки? Или между собой? Мне надо поработать.
— Чего я на самом деле хочу, — Теодора хихикнула, — так это скатиться по перилам.
Ее захватила та же лихорадочная веселость, что и Элинор.
— Прятки, — предложил Люк.
— Постарайтесь не разбредаться поодиночке, — предупредил доктор. — Я не могу точно объяснить почему, но мне кажется, лучше не стоит.
— Потому что в лесах медведи, — ответила Теодора.
— А на чердаке — тигры, — подхватила Элинор.
— В башне — ведьма, в гостиной — дракон.
— Я говорю совершенно серьезно, — со смехом произнес доктор.
— Десять часов. Я убираю в…
— Доброе утро, миссис Дадли, — сказал доктор.
Элинор, Теодора и Люк без сил откинулись на стульях, заходясь от хохота.
— Я убираю в десять.
— Мы сильно вас не задержим. Еще минут пятнадцать, и можно будет убирать со стола.
— Я убираю завтрак в десять. Я подаю ланч в час. Обед — в шесть. Сейчас десять часов.
— Миссис Дадли, — строго начал доктор и тут же, заметив, как напрягся от беззвучного смеха Люк, на секунду прикрыл лицо салфеткой и сдался. — Можете убирать со стола, миссис Дадли, — обреченно произнес он.
Оглашая Хилл-хаус веселым хохотом, отголоски которого долетали и до мраморной скульптурной группы в гостиной, и до детской на втором этаже, и до вершины нелепой башенки, они прошли в свой будуар и, не переставая смеяться, рухнули на стулья.
— Нехорошо дразнить миссис Дадли, — сказал доктор и тут же зарылся лицом в ладони. Плечи его тряслись.
Они еще долго не могли успокоиться: кто-нибудь начинал фразу и не договаривал, только тыкал в собеседника пальцем, и Хилл-хаус содрогался от их смеха, пока, нахохотавшись до колик, они не откинулись в креслах, выдохшиеся и обессиленные, и не поглядели друг на друга.
— Итак, — начал доктор и тут же замолчал, потому что Теодора хихикнула.
— Итак, — повторил доктор суровее, и они затихли. — Я хочу еще кофе, — жалобно сообщил он — Вы ведь тоже хотите?
— Вы предлагаете вот так прямо пойти к миссис Дадли? — уточнила Элинор.
— Прийти к миссис Дадли не в час и не в шесть и попросить кофе? — подхватила Теодора.
— Примерно говоря, да, — сказал доктор. — Люк, мой мальчик, я заметил, что миссис Дадли к вам благоволит…
— И как, — изумленно вопросил Люк, — вам удалось сделать столь невероятное наблюдение? Миссис Дадли смотрит на меня как на блюдо, поставленное не на ту полку. В глазах миссис Дадли…
— Вы как-никак наследник дома, — просительно сказал доктор. — Чувства миссис Дадли к вам должны быть сродни чувству старой прислуги к молодому хозяину.
— В глазах миссис Дадли я хуже оброненной вилки. Если вы хотите что-нибудь у старой дуры попросить, отправьте Тео или обворожительную Нелл. Они не боятся…
— Ну уж нет, — сказала Теодора, — вы не бросите против миссис Дадли беззащитную женщину. Нас с Нелл надо оберегать, а не выставлять на крепостные валы вместо трусливых мужчин.
— Доктор…
— Чепуха, — отрезал доктор. — Уж не станете же вы просить меня, старшего по возрасту. К тому же вы знаете, что она вас обожает.
— Жестокий старец! — воскликнул Люк. — Приносите меня в жертву ради чашки кофе. Не удивляйтесь же, предупреждаю я со всей мрачностью, не удивляйтесь же, если ваш Люк не вернется живым из боя. Возможно, миссис Дадли еще не успела перекусить, и она вполне способна приготовить филе из Люка по-домашнему или в сыре и сухарях, в зависимости от настроения. Так что если я не вернусь, — и он потряс пальцем у доктора под носом, — советую повнимательнее разглядеть, что вам подадут на ланч.
Он отвесил преувеличенно церемонный поклон, словно отправлялся на битву с великаном, и закрыл за собой дверь.
— Милый Люк. — Теодора со вкусом потянулась.
— Милый Хилл-хаус, — сказала Элинор. — Тео, в саду есть летний флигель, весь заросший, я вчера заметила. Отправимся его исследовать?
— С удовольствием, — ответила Теодора. — Я намерена насладиться каждым дюймом Хилл-хауса. И вообще в такой чудный день грех сидеть взаперти.
— Люка тоже позовем, — сказала Элинор. — А вы, доктор, пойдете?
— Мои заметки… — Доктор не договорил, потому что дверь резко распахнулась. Первой мыслью Элинор было, что Люк не отважился пойти к миссис Дадли и все это время простоял под дверью. В следующий миг она увидела его белое лицо и услышала, как доктор произнес с досадой: — Я нарушил свое собственное первое правило: отпустил его одного.
— Люк? Люк? — вырвалось у нее.
— Все хорошо. — Люк даже выдавил улыбку. — Но идемте в коридор.
Напуганные его лицом, голосом и улыбкой, они молча вышли в длинный темный коридор, ведущий к центральному вестибюлю.
— Вот. — Люк чиркнул спичкой и поднес ее к стене. По спине у Элинор пробежал неприятный маленький холодок.
— Это… надпись? — спросила она, подходя ближе.
— Да, — ответил Люк. — По пути туда я ее даже не заметил. Миссис Дадли, кстати, отказала, — добавил он напряженно.
— Фонарик. — Доктор вытащил из кармана фонарик и медленно пошел по коридору, высвечивая букву за буквой. Затем потрогал одну из них пальцем. — Мел, — объяснил он. — Написано мелом.
Элинор подумалось, что надпись — большая и небрежная — должна выглядеть так, словно мальчишки накорябали ее на заборе, однако ломаные буквы на деревянных панелях были невероятно реальны. Они тянулись из конца в конец коридора, так что разобрать все не удавалось, даже стоя у противоположной стены.
— Можете прочесть? — тихо спросил Люк, и доктор, светя себе фонариком, прочел медленно:
— «НА ПОМОЩЬ ЭЛИНОР ВЕРНИСЬ ДОМОЙ».
— Нет.
Слова застряли у Элинор в горле: она увидела свое имя одновременно с тем, как доктор его читал. Это я, подумала она, это мое имя написано тут так отчетливо; меня не должно быть на стене этого дома.
— Сотрите, пожалуйста, — прошептала она и почувствовала у себя на плече руку Теодоры. — Это безумие.
— Безумие, по-другому не скажешь, — твердо произнесла Теодора. — Элинор, иди назад, сядь. Люк найдет тряпку и все сотрет.
— Но это безумие. — Элинор все не уходила, смотрела на свое имя, написанное мелом на стене. — Почему?..
Доктор решительно взял ее под руку, отвел в будуар и закрыл дверь. Люк уже тер надпись носовым платком.
— А теперь выслушайте меня, — сказал доктор. — Только из-за того, что там ваше имя…
— В том-то и дело. — Элинор глядела на него во все глаза. — Оно знает мое имя, верно? Оно знает мое имя.
— Прекрати! — Теодора сильно встряхнула ее за плечи. — Там могло быть про кого угодно. Оно знает все наши имена.
— Это ты написала? — Элинор повернулась к ней. — Пожалуйста, скажи… я не обижусь, просто чтобы знать… может, это шутка?
Она с мольбой взглянула на доктора.
— Вам известно, что никто из нас этого не писал, — сказал тот.
Вошел Люк, вытирая руки платком, и Элинор с надеждой подняла голову.
— Люк, это же ты написал, правда? Пока ходил на кухню, — умоляюще спросила она.
Люк сперва поглядел недоуменно, потом сел на подлокотник ее кресла.
— Послушай, — сказал он. — Ты хочешь, чтобы я повсюду писал твое имя? Вырезал твои инициалы на деревьях? Оставлял везде записочки «Элинор, Элинор»? — Он легонько потянул ее за волосы. — Я еще не сошел с ума, и ты не дури.
— Тогда почему я? — Элинор поочередно обвела их глазами. Я не с ними, я избранная, подумала она неожиданно для себя и сказала быстро, просительно: — Я чем-то привлекла к себе больше внимания?
— Не больше обычного, дорогая. — Теодора стояла у камина, постукивая пальцами по доске. Говоря, она с широкой улыбкой смотрела на Элинор. — Может, ты сама это и написала.
От обиды Элинор едва не сорвалась на крик.
— Думаешь, мне хочется, чтобы мое имя было написано по всему этому гадкому дому? Думаешь, мне приятно быть в центре внимания? Я не избалованный ребенок, как некоторые. Мне совсем не по душе, когда меня выделяют…
— И просят о помощи? — весело закончила Теодора. — Быть может, дух бедной гувернантки наконец отыскал способ себя выразить. Может, она просто ждала какую-нибудь серенькую, робкую…
— А может, ко мне обратились потому, что никаким призывам не пробить твой железобетонный эгоизм. Сочувствия и доброты во мне…
— А может, ты сама это написала, — повторила Теодора.
Как всякие мужчины, оказавшиеся свидетелями женской ссоры, Люк и доктор молча стояли в сторонке, растерянные и огорченные. Наконец Люк сказал:
— Ну хватит, Элинор.
Элинор резко повернулась и топнула ногой.
— Как ты можешь! — выдохнула она. — Как вы все можете!
И тут доктор рассмеялся. Элинор недоверчиво посмотрела на него, потом на Люка, с улыбкой ее разглядывающего. Что со мной не так? — мелькнуло у нее, потом: а ведь они думают, Теодора нарочно меня злит. Чтобы привести в чувство. Стыдно, когда тобою так манипулируют. Она закрыла лицо руками и села.
— Нелл, дорогая, — сказала Теодора. — Прости.
Надо что-то ответить, думала Элинор. Сделать вид, будто я благодарна им за участие и стыжусь себя.
— Нет, это ты прости. Я перепугалась.
— Ничего удивительного, — ответил доктор, и Элинор подумала: какой он наивный, как его насквозь видно. Верит в любую глупость, какую ему скажут. Даже в то, что Теодора меня встряхнула. Она улыбнулась ему и подумала: ну вот, я снова со всеми.
— Я правда боялась, ты сейчас забьешься в истерике, — сказала Теодора, вставая на колени перед креслом Элинор. — Я бы на твоем месте точно забилась. Но мы не можем позволить, чтобы ты дала слабину.
Мы не можем позволить, чтобы в центре внимания оказался кто-нибудь, кроме Теодоры, подумала Элинор. Если от меня отвернутся, то сразу все. Она погладила Теодору по голове и сказала:
— Спасибо. Я правда чуточку сорвалась.
— Я думал, вы подеретесь, — заметил Люк, — пока не разгадал стратегию Теодоры.
С улыбкой глядя в сияющие глаза приятельницы, Элинор думала: только стратегия Теодоры состояла совсем в другом.
------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------