«В юртах темно, и нужно, чтобы цвета были яркие»

Творчество Мирры Мархаевой отсылает к буддийской иконографии и тесно связано с бурятской визуальной культурой, несмотря на то, что она покинула родную республику, когда ей было всего 16 лет. Чтобы справиться с тоской по дому и прежнему образу жизни, Мирра придумала проводить dumpling tales — мастер-классы по лепке пельменей со всех концов света, на которых она рассказывает, конечно же, про буузы и обычаи связанные с любимым блюдом.

Мы поговорили с Миррой о том, как она сохраняет бурятские традиции, живя в Европе, о роли женщины в буддизме и почему спина коровы — это место, где она хочет оказаться сильнее всего.

Ты уехала из Бурятии в 2008 году и не была дома вплоть до апреля этого года. Расскажи, как ты оказалась в Бельгии?

Просто так сложилось. У меня здесь 30 лет живет тётя. Когда она приехала нас навестить, где-то в 2006-2007 году, мы с ней познакомились. Она увидела, что я рисую, что я «художник от слова худо» с ранних лет. Стала рассказывать, что художественное образование в Европе классное. Маму долго уламывали, и в 16 лет я уехала. Школу изящных искусств тоже здесь заканчивала, учила французский язык с нуля. 

Пока я готовилась к интервью, узнала, что в бурятском языке есть слово «нютаг». Что оно для тебя значит?

Мне всегда мама повторяла, что нютаг — это то место, где закопали твою пуповину, место рождения, и что с ним всегда будет связана твоя душа. Это то, куда ты возвращаешься, чтобы помолиться предкам, сделать ритуалы. Такое слово, сразу же в сердечке отзывается. Оно и в песнях, и в нём много тоски, нежности. Хотя практическое значение слово тоже имеет — когда делаешь ритуалы, когда ездишь к родне, всегда говорят: это нютаг нашей бабушки, это нютаг нашего дедушки.

Есть ли у тебя свой нютаг? 

Нижняя Иволга — это моя деревня, там я провела своё детство. Потом, когда пошла в школу, стала ездить в Улан-Удэ, в столицу, и летом возвращалась в деревню. Я как бы наполовину городская — наполовину деревенская. У меня повсюду так, всё время 50 на 50.

О чём первым делом вспоминаешь, когда говоришь о доме, о твоей деревенской жизни?

Коровы мои! В самые крутые времена у нас было десять голов. Потом, когда стало похуже — было три коровушки. В зависимости от количества коров, столько дней нужно было пасти стадо.

Я пасла на 70 голов обычно, и самое сильное воспоминание, моя комфортная зона, куда я возвращаюсь, когда хочется успокоиться — это в степи, куда я с коровами хожу. Когда сильный ветер, и спрятаться негде, надо ложиться, и я обычно ложилась с коровами. У меня очень тактильное воспоминание, когда я лежу на корове, и она так дышит, у неё живот так поднимается, опускается как на волнах. Так приятно к ней прижиматься! Это очень сложно, я их в детстве за друзей считала, а потом надо было их есть. 

Какое место в Брюсселе напоминает тебе о доме? 

Только места, где я готовлю еду. Кухни, где я буузы готовлю. 

Кажется, твой источник вдохновения — природа Бурятии. А есть ли привычки, ритуалы, связанные с природой, в Европе?

Кстати, практически нет. Очень мало. Я сейчас, когда вернулась в Бурятию, вдруг разблокировала сильные, втравленные в нервную систему привычки и жесты, которые тут у меня абсолютно атрофировались. Там вышла за коровой убрать, подоить — вот эти все жесты вернулись сами почти бессознательно.

Очень сильно понимаешь, насколько культура и даже твоя личность сформированы окружением и природой. Здесь абсолютно другой климат, и вообще всё другое. Начала понимать, что в целом в любых больших городах — просто культура капитализма, и ты от природы максимально абстрагируешься. Она уже не так сильно влияет на твои ежедневные поступки, связи с едой тоже нет, потому что ешь то, что из магазина. Вся культура сводится к потреблению. Поначалу мне это казалось отсутствием культуры, но капитализм — тоже культура, и я поняла, что заместила свою культуру этим. И это очень странно.

Какой твой любимый бурятский праздник? Как ты празднуешь его в Бельгии?

Сурхарбан — мой самый любимый праздник, его отмечают летом, в июне. Мой любимый месяц, в Бурятии он очень классный. Сурхарбан истоки берёт из традиций, когда монгольские воины собирались вместе и начинали силушку богатырскую показывать: была стрельба из лука, вольная борьба, ездили на лошадях. 

У нас в деревне никто особо лошадей не держал, из лука не стреляли, просто вся деревня уезжала на Обоо — это гора предков. Там происходили все ритуалы. Я помню, у нас был шестипалый лама, то есть у него было шесть пальцев, и это считается священным. Там мы молились у большого белого камня, а потом закалывали барашка, мясо готовилось, все ели, а дети устраивали соревнования по бегу, по вольной борьбе. Когда я участвовала — выигрывала в беге 10 рублей. Можно было сникерс купить!

Потом я убегала в горы искать змеиные шкурки. У меня воображение было сумасшедшее: какие-то истории переживала, драмы, всё в одиночку в этих горах. 

В Бельгии я Сурхарбан праздновала только один раз в прошлом году, потому что узнала, что монголы в соседнем городе Антверпене празднуют Наадан, а там все наши: тывинцы, якуты, калмыки, буряты. Мы пришли красивые, в костюмах. Там, естественно, и вольная борьба, и мужчины танец орла исполняют. 

Ещё Сагаалган праздную всегда: в него обычно нужно семью навещать, а так как у меня семьи здесь немного, то надо целый месяц ходить и раздавать подарки. Но я обычно устраиваю один большой ивент, а потом несколько местечковых. Буузы леплю с друзьями, научила тут всех из разных диаспор, и теперь кривенькие-косенькие буузики мы вместе лепим.

В быту, в интерьере есть какие-то элементы бурятской культуры, которые обязательно должны быть в твоём доме? 

Самое главное — это буддийский алтарь, который должен находиться напротив двери. Обычно там танки и благовония. Маленькие артефакты я туда тоже ставлю, например, сейчас привезла из Бурятии сувенирчики и какие-то предметы из дома. Фотографии моей бабушки, моих предков тоже ставлю, ещё когда что-то вкусненькое приносишь домой, конфетки или печенье, первым делом Бурхану [наименование Будды у народов монгольской группы — прим. ред.] надо дать. Я одно время начала забывать, а теперь напоминаю себе, что конфетки первым делом туда.

Помимо буддизма многие жители бурятии исповедуют шаманизм. Бывает, что в одной деревне один дом буддистов, а другой — шаманистов. Как в твоей семье выглядит такое сочетание веры? 

Мне кажется, сейчас многим было бы сложно провести чёткую границу между двумя религиями. Очень многое смешивается. Я не смогу сказать, чего у нас дома больше: буддийского или шаманского. Из буддийского всегда алтарь был, молились и мантры читали. Всегда читаешь мантры богине Палдэн Лхамо, пока болеешь, но при этом помню с детства: приходили шаманы чистить дом, делать какие-то обряды. Мама у меня — шаманка и при этом буддистка. У нас шаманский род белых кузнецов-дарханов, и при этом мы буддисты.

Как буддизм и шаманизм влияют на твоё творчество?

Если ты человек визуальный и вырос в этой культуре, то невозможно не оказаться под её сильным влиянием. Буддийская иконография — это просто интенсивный визуальный опыт. Очень яркие изображения, с сильными контрастными цветами, с огромной детализацией, иногда супер кровавые, страшные. То, как я рисовала облака, как я рисовала коней, лица — всё это зависело от того, что я видела.

Я триповала по этим вещам. Потому что, когда болеешь, когда у тебя под температурой бред, и над тобой сидит мама, читает эти мантры, у меня такие трипы были: я там видела и богов, и танки надо мной стоят.

Бурятская культура сильно цветная, я читала: в юртах темно, и нужно, чтобы цвета были яркие. Декоративность и прикладные вещи на самом деле неразделимы в бурятской визуальной культуре. Вот мужской узор, он с этой стороны юрты — значит, там то, что принадлежит мужчине, а тут — женщине. У нас в доме ставни были разрисованы бурятскими узорами, и все узоры, особенно орнаменты, сильно на меня повлияли.

В твоих работах много каллиграфии. Ты вписываешь бурятские фразы, крылатые выражения в своё творчество?

Прямо чтобы какие-то фразы, наверное, нет. Весь мой бурятский язык — он очень слабый, я на нём практически не говорю. У меня на нём только бытовые фразы. Например, поговорки. Так как я человек ленивый и не могу систематически подойти к изучению языка, я себя хитрю: беру какие-то фразы и что-то вокруг них рисую. Увидела классную загадку или пословицу — нарисовала.

Сейчас привезла с собой бабушкину книгу стихов на бурятском, хочу иллюстрировать. Мой способ учить язык — какие-то вещи брать и иллюстрировать.

Какие элементы бурятской визуальной культуры особенно часто встречаются в твоих работах?

Как я рисую человеческую анатомию, потому что она совершенно по-другому воспринимается в буддийской иконографии, как выглядят мускулы, позиции, лица. Я много сейчас эти приёмы использую, чтобы деконструировать каноны европоцентрической красоты. Я, например, стыдилась всегда своего носа, когда была маленькой, потому что он у меня картошкой. И рисовала его, как нарисовано в канонах, где совершенно отрицаются стандарты европейской красоты. Также я рисую природу — прямым способом заимствую методы из буддийских танок.

Женщины часто занимают центральную позицию в твоих работах. Как бы ты охарактеризовала женщин из Бурятии?

Я очень осторожно и осознанно отношусь к таким вещам. Для меня женщина из Бурятии — это та женщина, личность которой была сформирована Бурятией. Но и Бурятия тоже разная. Бурятка из Улан-Удэ — это не то же самое, что агинская бурятка, но они все бурятки, и быть буряткой — это некий спектр опытов. Я не выгляжу фенотипически как бурятка, получается, у меня части опыта нет. Я бы сказала так: кто сформировался в Бурятии, тот и бурят.

Как ты определяешь роль женщины в буддизме?

Как у моей бабушки, как у моей мамы. Я впервые только в Бельгии увидела женщин-лама. В буддизме много сексизма и есть своя история насилия. В нашей культуре мужчина стоит на пьедестале. Обычно богини красивые, изящные, с цветочками, как и во многих культурах. Но при этом я всё равно ощущаю, что у бурят, в буддийской культуре, влияние патриархата чутка меньше. Например, для меня хранительницами традиций в семье были именно бабушка и мама. Для меня они главные консерваторы. Все мои буддийские ритуалы, которые я знаю, от бабушки.

Про каких героинь из бурятской культуры тебе рассказывали мама и бабушка? Кем ты вдохновляешься?

Вообще, моими главными вдохновительницами были буддийские богини. В детстве я это приравнивала к фэндому. Белая Тара и Зелёная Тара, вот опять же, Палдэн Лхамо, потому что она имеет главную роль во время Сагаалгана. 

Я всегда спрашивала у мамы, почему некоторые боги такие страшные. Мама говорила, что, если враг боится твоего защитника, то никто тебя не посмеет тронуть. Они должны устрашать.

В последнее время я стала интересоваться прародительницей нашего рода — праматерью Лебедь. Как она спустилась с небес, влюбившись в смертного мужчину, и дала начало роду. Это очень интересно, потому что мужчины занимают по большей части центральную роль в нарративе, и надо в фольклоре тщательно пошариться, чтобы узнать, какие есть женские персонажи.

И, естественно, Ангара — красавица-дочь Байкала. Она просто икона, про которую везде с детства слышишь. Про то, как она сбегает от отца к Енисею. Наверное, вот эти вот героини.

Кто тебя вдохновляет из современных творческих людей в Бурятии?

Есть художник, которого я открыла уже в Бельгии, и потом, когда увидела его работы вживую в Бурятии, у меня был абсолютный шок. Даши Намдаков — он просто космический. То, как с гравитацией обращается, то, как динамику показывает — это просто космос.

Когда поехала в Бурятию, я была рада увидеть, насколько искусство живёт, как много молодых классных талантов. Очень много имён молодых художников: Аюна Гарматарова, Саяна Хомонова, Наталья Папаева. Они идейные, талантливые, продуманные. Прямо руки целовать этим людям, конечно!

Беседовала Владислава Куз