В серой зоне

Известный дирижёр Теодор Курентзис остаётся под давлением — за своё молчание о войне, развязанной Путиным, и за то, что продолжает жить и работать в России. Он считает это несправедливым.

В какой-то момент это всё же вырывается из него — дирижёр вскакивает со своего места.

— Чего мне только не пришлось выслушать! — восклицает Теодор Курентзис. — Все эти истории, что они про меня рассказывают!

Он выходит из комнаты, берёт сигареты и возвращается обратно.

— Что я такого сделал? Я что, преступник? Как вообще возможно, что в Европе больше нет свободы слова? — он наклоняется вперёд. — А что ещё хуже: нет даже свободы молчать!

В Курентзисе многое накопилось. Что, впрочем, вполне ожидаемо.

«Музыка, — как-то сказал дирижёр Серджиу Челибидаке, — это искусство создавать напряжение и его снимать».

Теодору Курентзису не удаётся снять напряжение уже три года. Он решил не высказываться о войне, которую развязала Россия — страна, которую он называет своей родиной, — против Украины. С тех пор он хранил молчание, за три года дав лишь несколько интервью. Концертов у него при этом по-прежнему много — от Москвы до Мадрида. Но как бы он ни старался вести себя так, будто ничего не произошло, это молчание само по себе создаёт напряжение.

У интервью тоже есть ритм и смена темпов. Начало было спокойным — в один из февральских четвергов в Париже. Накануне Курентзис дирижировал «Кастором и Поллуксом» Жана-Филиппа Рамо в Opéra Garnier — четырёхчасовой барочной оперой одного из его любимых композиторов. Зал был полон, критики уже опубликовали восторженные рецензии, публика ликовала.

Когда аплодисменты стихли, в гримёрке дирижёра собрались друзья и коллеги. На маленьком столе в углу стояла икона Богоматери — «моя великая любовь», как называет её Курентзис. Мокрый от пота маэстро признался, что совершенно измотан, но уже строит планы новых завоеваний. «Как ты смотришь на то, чтобы в этом году выступить в США?» — спросил он у сопрано Жанин де Бик. Та лишь устало прищурилась, пока Курентзис наполнял бокалы шампанским.

На следующее утро высокий мужчина в свободных чёрных брюках и рубашке сидел на диване в квартире на острове Сент-Луи, которую он снял на время парижского сезона, и говорил о Гёльдерлине и Новалисе. «Мне кажется, немецкий язык очень мелодичный», — произнёс он поразительно мягко и певуче.

Снаружи над Парижем нависало серое небо. Внутри было уютно, как в османском спальном вагоне: стены обиты зелёной парчой, развешаны отполированные черепашьи панцири. В одном углу стояло чучело павлина, в другом — лебедь. С журнального столика с портрета смотрел бородатый паша. «Люблю места, которые отсылают в иные миры», — говорит Курентзис, указывая на павлина. Квартира в стиле «босфорский вампир» будто создана специально для него: меланхоличная и мрачно-декоративная. Готика с налётом излишества.

53-летний Курентзис — грек по происхождению, с 2014 года — натурализованный гражданин России, звезда академической сцены, которого пресса называла enfant terrible. Ранее обсуждения вокруг него в основном касались его эксцентричного стиля — как в музыкальных интерпретациях, так и в сценическом образе: чёрные шнурованные ботинки, жилеты без рукавов, пластичная манера двигаться на сцене среди музыкантов. Для одних он был визионером, вдохнувшим новую жизнь в классическую музыку, для других — шарлатаном с налётом мистики. Но с началом войны в Украине полемика обрела другую остроту.

За три дня до парижской встречи, холодным февральским вечером в Берлине, несмотря на популярность Курентзиса, зал Филармонии оказался полупустым. Вместе с оркестром и хором Utopia он представил интерпретацию оперы Перселла The Indian Queen. Многие зрительницы были наряднее, чем обычно в Берлине, и говорили между собой по-русски. «Он, конечно, грек, — сказала одна из дам перед тем, как скрыться за дверьми концертного зала, — но для нас он русский».

И бросалось в глаза другое — тишина. У входа никто не протестовал, никто не держал плакаты с лозунгами вроде «Россия — государство-террорист», как это было, например, на выступлении Анны Нетребко в октябре в Берлинской опере.

Музыкальный мир с началом войны столкнулся с вопросами нравственного выбора. Артистов из России стали проверять на предмет связей с Кремлём. Некоторые, как главный дирижёр Берлинской филармонии Кирилл Петренко, чётко осудили войну и российский режим. Другие лавировали, как Анна Нетребко, осудившая войну, но не Путина. Её выступления на Западе до сих пор сопровождаются протестами. Были и те, кто открыто встал на сторону Кремля, как Валерий Гергиев, который давно поддерживает Путина и регулярно выступает с патриотическими заявлениями. На Западе он теперь персона нон грата. В России — важнейший дирижёр.

Второй по значимости — Теодор Курентзис.

На сцену Берлинской филармонии он вышел в чёрной майке без рукавов и свободных чёрных брюках — и за четыре часа выдал всё то, за что его поклонники его обожают, а критики — не выносят: барочную оперу как зрелище. Вместо того чтобы дирижировать с палочкой, Курентзис танцевал, размахивал руками, будто вылепливая музыку в воздухе. Когда вокалисты выходили вперёд, дирижёр становился рядом и как-будто вытягивал каждую ноту. Музыканты не сопротивлялись — они вдохновлялись. Критики признали: Курентзис и Utopia выжали из The Indian Queen больше, чем, возможно, сам Перселл туда заложил. Один из рецензентов написал: «То, что делает он, никто другой не решается попробовать».

И это касается не только музыки. Пытаясь избежать бойкота молчанием, Курентзис добился лишь умеренного успеха.

Ему удаётся выступать как в России, так и на Западе. Ключевую роль играет Utopia — ансамбль, созданный им летом 2022 года. Хотя задуман проект был задолго до войны, оказалось как нельзя кстати, что оркестр базируется не в России и, по всей видимости, не финансируется российскими структурами.

Но эти два момента стали проблемой для другого его коллектива — MusicAeterna, основанного в 2004 году в Сибири и ныне базирующегося в Санкт-Петербурге. Его главный спонсор — ВТБ, второй по величине банк России, входящий в санкционный список ЕС «системообразующих финансовых учреждений». В ноябре 2022 года всплыла ещё одна компрометирующая деталь: песня, записанная двумя музыкантами MusicAeterna «для ребят, которые сейчас сражаются за нас на фронте».

Европейские концертные залы вздохнули с облегчением, когда смогли снова приглашать Курентзиса — теперь с его новым оркестром. Utopia финансируется за счёт выручки от концертов и средств фонда покойного сооснователя Red Bull Дитриха Матешица.

Тем не менее остаётся вопрос, как долго Курентзис сможет сидеть на двух стульях. Он уже сталкивался с отменами, иногда громкими, как в Кёльнской филармонии. А иногда — тихими. Когда выяснилось, что в составе Utopia играют многие из MusicAeterna, интерес со стороны западных залов начал угасать. В феврале 2024 года разгорелся новый скандал: украинская дирижёр Оксана Лынив отказалась участвовать с Курентзисом в Венском фестивале. Его снова исключили из афиши. Напряжение не уходит.

Дискуссия вокруг Курентзиса поднимает фундаментальные вопросы, не звучавшие со времён Фуртвенглера: можно ли отделить музыку от моральной ответственности? Должен ли художник занимать политическую позицию в условиях диктатуры? И если нет — то почему Курентзис всё ещё живёт в России?

— Многие дирижёры после начала войны просто сели в самолёт и перестали быть руководителями московских оркестров, оказавшись в европейских театрах, — говорит Илья Шахов, управляющий Utopia и MusicAeterna. — А у Теодора в Петербурге 250 артистов, которые в него верят, некоторые с ним уже 20 лет.

Теодор Курентзис — не из тех дирижёров, кто прыгает от контракта к контракту, одновременно возглавляя по четыре оркестра в разных уголках мира. MusicAeterna — дело всей его жизни. А Россия — его дом.

Хотя родился он в 1972 году в Афинах: мать — пианистка с левыми взглядами, отец — полицейский, придерживавшийся правых. «Необычная семья для Греции тех времён», — говорит он. Тогда в стране правила хунта. Курентзис убеждён, что она была «установлена ЦРУ», «ужасный, тоталитарный режим». Травма гражданской войны, в которой левые и правые убивали друг друга вплоть до 1949 года, по-прежнему оставалась живой.

Возможно, именно это детство — между двумя идеологическими полюсами — научило его существовать в постоянном внутреннем напряжении. «Для меня давно нет разницы между левыми и правыми. Это всё одно и то же», — говорит он. С самых ранних лет он с подозрением относился к навязанным ценностям. «Я уже в пять лет не верил своим учителям». И до сих пор не доверяет никаким авторитетам — особенно политическим. «Я остался анархистом. Навсегда».

В 1994 году, в 22 года, он переехал из Афин в Санкт-Петербург, чтобы учиться у легендарного Ильи Мусина. И сразу влюбился в город. «Это было дико, опасно, у меня почти не было денег — и всё же это было прекрасно».

Курентзис считает себя частью «романтического поколения» 1980-х, и в России он, по его словам, нашёл то, что на Западе к 1990-м было разрушено «ложным неоновым светом»: «воплощение романтического духа». Ему нравились люди, их теплота на фоне холодного климата. «Здесь еще можно было добывать мёд из чёрных цветов лесных чащ», — говорит он, не видя в этом ничего странного. Кич для него — не категория, от него он тоже освободился.

В 2004 году он стал главным дирижёром крупнейшего музыкального театра Сибири — в Новосибирске. «Когда ты мальчишкой в Греции слышишь "Сибирь", сначала думаешь о ГУЛАГе, — говорит он. — Я был поражён, когда узнал, что это самый большой и красивый театр в России — даже больше Большого театра». Он согласился при одном условии: ему позволят создать собственный оркестр — MusicAeterna.

«Мы создавали не просто оркестр, — говорит он, — а духовное братство, сообщество энтузиастов». Харизматик Курентзис собрать в Сибири молодых талантливых музыкантов из российских консерваторий и из-за рубежа. «Это были очень молодые люди, репетировавшие со мной по двенадцать часов в день. А потом мы вместе читали стихи».

Сочетание страсти и дисциплины (ха-ха, прим. ред. «Оперного балета») принесло результат: находясь в глубокой провинции, Курентзис и его «братство» прославились. MusicAeterna выступала по всему миру, а сам Курентзис перешел в ранг звёздных дирижёров — одержимый идеей абсолютной самоотдачи.

Когда пришло время двигаться дальше, он снова выбрал не Запад, а Пермь — на Урале. Новый губернатор мечтал превратить город в культурную столицу, и Курентзис воспользовался шансом: получил полную художественную свободу и добился для музыкантов достойных гонораров.

Хотя и здесь он порой требовал репетиций по 14 часов подряд. Один скрипач из MusicAeterna вспоминал, как они раз за разом, в течение четырёх часов, играли одни и те же восемь тактов из Свадьбы Фигаро — пока Курентзис не остался доволен.

Ставка на провинцию сработала снова. Миф о Курентзисе как «спасителе с Урала» только укрепился. Его приглашали в Баден-Баден, Берлин, Париж. Он убедил Sony и Богдана Росчича записать в Перми три оперы Моцарта. А когда ему не понравился результат, настоял, чтобы запись Дон Жуана уничтожили и сделали всё заново. Судя по всему, затраты окупились: один критик писал, что эти записи Моцарта «были настолько революционными, что заново открывали саму музыку».

В следующем году MusicAeterna впервые выступила на Зальцбургском фестивале. Интерпретация Моцарта в исполнении оркестра, как писала Die Zeit, была «настолько волнующей, своеобразной, выразительной, захватывающей, что Моцарт неожиданно стал ключом к переосмыслению самого восприятия мира». Илья Шахов считает Зальцбург поворотным моментом: «Тогда Курентзис перепридумал Моцарта — с оркестром из Перми!».

А потом настал 2022 год. Курентзис продолжал гастролировать с MusicAeterna по миру — от Лондона до Токио. Но с началом войны давление на него резко усилилось. Его спрашивали, почему он молчит. Почему продолжает работать с оркестром, финансируемым ВТБ. Почему остаётся в России. Он отказывался отвечать — и вызывал этим ещё больше критики.

Впервые он заговорил в интервью DER SPIEGEL.

— Что я сделал не так? — спрашивает он. — Я не поддерживаю войну. Но я против охоты на ведьм. Не хочу участвовать в коллективной истерии.

Его позиция: он молчит не из страха, а потому что считает молчание своей формой высказывания. Он не политик, а артист. Его оружие — это музыка.

— У меня нет идеологии, — говорит он. — Я не левый и не правый. Я верю только в искусство.

Курентзис не хочет, чтобы его использовали — ни одна, ни другая сторона. Он не хочет быть символом сопротивления. Но не хочет быть и рупором пропаганды. Это молчание, по его словам, даётся ему непросто.

Он говорит: — Когда ты молчишь — ты один.

Сейчас Теодор Курентзис живёт между двумя мирами. Зимой — в Петербурге, летом — в Зальцбурге или Париже. Он продолжает работать и с MusicAeterna, и с Utopia. Он выступает в Европе, но, похоже, предпочитает возвращаться в Россию. Иногда создаётся ощущение, что он живёт как в изгнании — даже дома.

— Я люблю Россию, — говорит он. — Это моя страна.

Он не видит в этом противоречия. Или не хочет видеть. Он не делит людей на «русских» и «украинцев». Для него важны музыка, дух, ощущение смысла.

— В Европе все думают, что знают, как правильно. Но у каждого своя правда.

На вопрос, может ли он представить себе жизнь вне России, он долго молчит. А потом говорит:

— Я уже иностранец везде.

Теодор Курентзис остаётся фигурой из «серой зоны». Для одних — гениальный дирижёр, страстный интерпретатор. Для других — уклончивый молчун, не осудивший преступление. Сам он говорит, что не знает, что будет дальше.

Но уверен в одном:

— Всё, что я делаю, — я делаю ради музыки.

Оригинал

Переведено для канала «Оперного балета». Отблагодарить авторов можно по ссылке. Больше новостей из мира оперы и балета вы найдете здесь >>